13o
…194 года назад в журнале «Сын Отечества» была напечатана долгожданная байроническая поэма А.С. Пушкина «Бахчисарайский фонтан». Почему же долгожданная? Потому что сие романтическое «чадо» гения Первого поэта России уже целый год ходило по стране в списках…
О том, насколько достоверна история создания этого произведения, завершившего романтический период в его творчестве, и по сей день нет однозначно выстроенной версии. В этой публикации будет сделана попытка рассказать еще об одном человеке—современнике Александра Сергеевича Пушкина, который, на наш взгляд, несколько ближе к истине скорректировал для автора «Бахчисарайского фонтана» канву общепринятой легенды о том, что хан Крым-Гирей, властелин Тавриды, построил мавзолей в честь его любимейшей наложницы, дочери польского магната Марии Потоцкой, якобы именуемой на мусульманский лад Дилярой.
Полячка—сиречь полонянка?
…Откуда же она взялась, эта полячка? Если обратиться к сугубо архивным данным, то в истории Крымского ханства четко зафиксирован лишь один момент, а именно: у хана Фехт-Гирея была невольница якобы польского происхождения. Но так как она не исповедовала мусульманскую веру и отнюдь не блистала красотой, властелин Бахчисарая… обменял ее на «выкупное золото», что следует из турецкого трактата «Семь планет» по версии крымского историка Сейд-Мохаммед-Ризы, который жил в середине XVIII века.
Отголоски этого факта, тем не менее, послужили основой предания о том, как некая польская боярынька превратилась в полонянку Марию Потоцкую, а любовную историю, как верно указывает пушкинистка А. Бронштейн, «стали сочетать не с именем Фехт-Гирея, а с личностью предпоследнего хана татар Крым-Гирея».
Вначале на эту удочку попался и Александр Сергеевич Пушкин, который в 1818 году на балу услышал сию романтическую историю из уст очаровательной Софьи Потоцкой (в замужестве Киселевой). Она поведала юному поэту семейное предание о том, что ее мать, красавица-гречанка Софья Клавоне-Потоцкая, томилась в гареме Крым-Гирея и чудом вернулась на родину. Впрочем, это вранье на различных уровнях было опровергнуто авторитетными людьми… В их числе были автор монографии «Путешествие по Тавриде» И. Муравьев-Апостол, литераторы Г. Гераков, В. Смирнов, княгиня Е. Горчакова, сенатор С. Потоцкий.
Поэтому Пушкин, который приступил к работе над поэмой спустя годы, изменил свою точку зрения на правдивость «потоцких источников». А его отношение к байкам «златоустой пани Софии» явно претендует на однозначность, когда в письме к П. Вяземскому он ее называет «похотливой Минервой», а в «Отрывке из письма к Д.» намеренно напускает тумана, говоря: «К* поэтически описывала его, называя Фонтаном слез».
К*—это, наверное, Киселева? К этой шараде мы еще вернемся…
Завершая пассаж о несчастной «польской боярыньке», вкравшейся как «опечатка» в крымскотатарский фольклор, следует сделать такое авторское допущение: трансформация слова «полонянка» (пленница, наложница) в слово «полячка»—вполне приемлемая версия…
Итак, отдадим дань прозорливости Александра Сергеевича, четко в конце концов отделившего легенду о появлении в 1764 году мавзолея Диляры-Бикеч (некоей рано ушедшей из жизни невольницы) от Фонтана слез, пролитых неутешным ханом Крым-Гиреем после гибели христианки Марии. Сегодня мы попробуем доказать, что вообще-то оказался не правым князь П. Вяземский, безапелляционно, как говорят, на всякий пожарный, завершивший предисловие к первому изданию «Бахчисарайского фонтана» (1824 г.) такой вот фразой: «Предание сомнительное, но оно есть достояние поэзии».
А вот А.С. Пушкин, вначале с неким предубеждением склоняясь все-таки к «антипольской» версии И. Муравьева-Апостола, в глубине души полагал, сохранив для блезиру национальную принадлежность обеих пленниц—главных героинь поэмы, что оно, предание, верно в части того, что Фонтан слез был-таки сооружен влюбленным ханом Крым-Гиреем в честь его возлюбленной грузинки Марии. И сегодня есть вероятность того, что в истории создания Первым поэтом России поэмы «Бахчисарайский фонтан» обозначится еще одно имя: имя человека, который предъявил Александру Сергеевичу в Симферополе некие претендующие на истину обстоятельства этой печально-романтической истории.
«Крещёный султан»
…Седьмого сентября 1820 года Александр Пушкин вместе с молодым Николаем Раевским посетил Бахчисарай. И он, будучи, кстати, из-за простуды не совсем в своей тарелке, вначале весьма равнодушно отозвался о лицезрении Фонтана слез: «Войдя во дворец, я увидел испорченный фонтан. Я обошел дворец с большой досадой на небрежение, в котором он истлевает…»
Однако, приступая впоследствии к написанию поэмы, он, кажется, весьма кардинально «причесал» свои тягостные впечатления. Что или кто этому способствовал? Для четкого ответа на такой вопрос окунемся в атмосферу последних дней пребывания А.С. Пушкина в Крыму, отслеживая вехи его передвижений и встреч, начиная с того момента, когда он шестого сентября покинул Георгиевский монастырь.
Далее уже был Симферополь… В двухтомнике путеводителя «Пушкинские места» (М., 1988 г.) ныне главный пушкинист России, автор уникального четырехтомника «Летопись жизни и творчества Александра Пушкина» Н.А. Тархова отмечает, что именно в первой половине сентября 1820 года в столице Новороссии сильные мира сего дали два званых обеда. Первый имел место быть у губернатора края А.Н. Баранова. И крымский историк М.В. Масаев делает допущение, что, мол, А.С. Пушкин, давний знакомый Баранова по Санкт-Петербургу, конечно же, был приглашен на этот обед и там мог оказаться представленным кое-кому из местной крымскотатарской знати, обладавшей хотя бы крупицами знаний об истинной подоплеке предания о Фонтане слез.
Однако Н.А. Тархова в путеводителе «Пушкинские места» прямо указывает на то, что все-таки четких доказательств пребывания А.С. Пушкина на обеде у губернатора нет. А вот на торжественном обеде—«тешке аше»—у «крещеного султана» Пушкин уж точно был, по версии М.В. Масаева. Это если достаточно глубоко «препарировать» наблюдения литератора Г.В. Геракова, оставившего в своих крымских «Путевых записках» (вторая половина 1820 года) четкие свидетельства того, что 11 сентября все видные гости столицы Тавриды угощались у «крещеного султана» жирной горячей пищей и местным вином. В том числе и два «московских шалуна»—А. Пушкин и молодой Н. Раевский.
У читателя вполне закономерно возникает вопрос: «А кто же скрыт под оксюмороном «крещеный султан»? Есть резон уже, конечно же, раскрыть кавычки. Дело в том, что, начиная с Кавказа, в компании Раевских и Пушкина направлялся в Тавриду и брат крестницы генерала Н.Н. Раевского татарки Анны Ивановой Александр Иванович Султан-Крым-Гирей. С ним А.С. Пушкин более тесно познакомится уже в его имении в Суук-Су, что в 1,5 км от дома дюка Ришелье в Гурзуфе, где наслаждался красотами Полуденного края юный поэт.
А.И. Султан-Крым-Гирей был весьма уважаемым и очень богатым человеком Малороссии, простиравшим по своему генеалогическому древу корни до самых первых крымскотатарских властителей—чингизидов, начиная с ХIII века. Он, «крещеный султан», действительно принял христианскую веру, получил блестящее образование в Санкт-Петербурге и Эдинбурге, носил звание сенатора и сан действительного тайного советника, очень интересовался историей Тавриды. Именно ему, кстати, принадлежит честь первооткрывателя Неаполя Скифского. К слову, на улице Шполянской в Симферополе чудом сохранился его двухэтажный домик…
О Балатукове замолвите слово…
…Итак, обед у Александра Ивановича 
Султан-Крым-Гирея состоялся, как мы отмечали, 11 сентября. В это время, в ходе знакового мусульманского праздника Курбан-Байрама, полагалось как можно чаще привечать гостей. Отметим, что «крещеный султан» вовсе не чурался национальных торжеств и соблюдал обычаи предков. Посему всем знатным крымскотатарским вельможам Тавриды были заранее разосланы приглашения в полном соответствии с хадисом пророка Мухаммеда о том, что «ответ на приглашение в гости—это послушание Аллаху и его Посланнику»…
Именно такое приглашение получил и самый богатый помещик Тавриды, герой войны 1812-1814 годов, кавалер и князь, генерал-майор царской армии Кай-бей Балатуков (годы жизни—1774-1827). И есть полный резон согласиться с версией литературоведа Елены Андрейко (Черноусовой) о том, что именно этот представитель крымскотатарской знати, будучи представленным на званом обеде—«тантаналы аш межлесе»—у «крещеного султана» семейству Раевских и Пушкину, вкрапил значительную долю скепсиса будущему автору «Харема» (черновой заголовок «Бахчисарайского фонтана».—Авт.) относительно того, что отнюдь не полячка Потоцкая, а именно грузинка Мария, уйдя трагически из жизни, ввергла влюбленного хана Крым-Гирея в пучину неутешного горя. Что и послужило отправной точкой сооружения Фонтана слез…
А где же основания особой веры свидетельству Кая-бей Балатукова? А они—достаточно веские. Дело в том, что Кай-бей Балатуков был сыном Мемет-бея—министра финансов хана Крым-Гирея в период его правления в 1758-1764 годах. Естественно, многие житейские факты из подковерных коллизий ханского гарема того периода были доподлинно известны тому, кому было доверено скрупулезно считать и расходовать серебряные бешлыки ханской казны и, конечно же, оплачивать все сметы по сооружению Фонтана слез. Его строительство было поручено художнику и каллиграфу дворца Омер ибн аль-хадж Мустафе, чье имя точно по рассказам отца восстановил для истории Кай-бей Балатуков.
Так что можно считать вполне «железобетонным» тот факт, что Александр Пушкин более чем внимательно выслушал рассказ знатного крымского вельможи о перипетиях жизни всех фигурантов старинного местного предания и сделал свои выводы…
Есть резон, однако, бросить еще одну весьма увесистую «гирьку» на правое плечо балансира достоверности бахчисарайской легенды о судьбе несчастной грузинской княжны Марии и о памятнике любви к ней хана Крым-Гирея. Общеизвестно, что в обнародованном «Отрывке из письма к Д.» (эпистолярное «путешествие», которое описал А.С. Пушкин, направляя его для публикации в декабре 1824 года в альманах А. Дельвига «Северные цветы») вполне ясно указано на «первоисточник» фонтана: «К* поэтически описывала мне его и называла его Фонтаном слез»… И все пушкинисты и поныне не сомневаются в том, что пресловутая К*—это Софочка Киселева (Потоцкая).
Однако обратимся к черновику «Отрывка…», хранящемуся в пушкинском доме. Здесь после слов «влюбленного хана» следует: «…К* поэтически описывал мне его и называл Фонтаном слез». Имя Балатукова вообще-то начинается на букву «к». Когда же Александр Сергеевич все же решил «шифрануться», к чему вообще-то часто прибегал? Думается, тогда, когда, согласно сюжету своей байронической поэмы, ему пришлось в лирическом отступлении сослаться на женский пол той, кто вначале «одурманил» его поэтическое воображение…
…Несколько слов о Кай-бей Балатукове, именитом современнике Александра Сергеевича Пушкина, истинном патриоте крымскотатарского народа. Происходил он из черкесских князей и начинал службу русской императрице в 1786 году в составе греческого корпуса царской армии. Спустя семь лет, согласно карьерной росписи, он—уже подпоручик Севастопольского мушкетёрского полка. К концу Отечественной войны 1812-1814 годов «за умелое командование и личный героизм» ему присваивается звание генерал-майора как командиру полка, проявившему пример доблести и отваги на Бородинском поле в ходе «ежедневного отражения неприятельского стремления».
Следует отметить особую роль Кирилла Матвеевича Балатукова (русская транскрипция его полного имени.—Авт.) в создании сугубо крымскотатарских воинских формирований, что следовало из указа Екатерины II от 1 марта 1784 года. А именно: будучи правой рукой войскового атамана Матвея Платова, К.М. Балатуков в 1807 году создал на постоянной основе крымскотатарский конный полк, куда принимались нижние чины из аборигенов Тавриды ростом непременно «выше сорока вершков» (1 вершок—почти 4,5 сантиметра.—Авт.).
Пройдут годы, и он уже в 1825 году—крёстный отец лейб-гвардейского крымскотатарского эскадрона.
Генерал-губернатор Новороссии, последний фаворит Екатерины II, светлейший князь Платон Зубов отзывался о татарском эскадроне так: «Очень достойные воины…»
«Здесь царит вечная весна…»
…Раз постулаты веры запретили влюбленному хану легально по шариату соединиться с владычицей его сердца, он повелел мастеру, соорудившему Фонтан слез, изваять в навершии композиции полумесяц (алем), а внутри него разместить крест. Вот оттуда и возникло пушкинское двустишие:
Над ним, крестом осенена,
Магометанская Луна…
«Едкие годы» и по сей день не заштриховали мраморными морщинами надпись на фонтане, которая воздавала хвалу хану Крым-Гирею, подарившему своему народу… воду. В чем же закавыка гносеологических корней такой явно индифферентной надписи? Дело в том, что, согласно Корану, любые наглядного плана упоминания о праведности неправоверной женщины, а тем паче—о любви к немусульманской особе неприемлемы для магометанина. Так откуда же взяться соответствующей любовной эпитафии на фонтане?
…В советское время здесь всегда стоял бюст А.С. Пушкина, который, по нашему твердому убеждению, в глубине души все-таки верил в истинность предания и недаром написал такую строку: «Журчи, журчи свою мне быль…» Быль—это, между прочим, рассказ о том, что действительно произошло, в отличие от «небылицы»…
Как и было заведено раньше, и в наши дни служители ханского музея в Бахчисарае с утра заливают в створное устье фонтана два ведра воды, предварительно сузив отверстие свинцовой трубки небольшим тампончиком, из которого вода вытекает уже по каплям, т.е., согласно легенде, символизируя слезы неутешного альфа-самца № 1 Бахчисарая.
Здесь царит вечная весна: верхнюю чашу фонтана неизменно с утра украшают две розы—два сердца влюбленных, которые свято верили в то, что в любви нет победителей, есть потерпевшие…
Леонид СОМОВ.
На снимках: фонтан слез в Бахчисарае; герой Отечественной войны 1812-1814 годов генерал-майор крымскотатарских корней Кай-бей Балатуков.
