17o
Дань таким харизматичным людям в своем знаменитом стихотворном цикле «Капитаны» воздал 110 лет назад вечный странник в мире российской поэзии Николай Гумилев:
Пусть безумствует море и хлещет,
Гребни волн поднялись в небеса,—
Ни один пред грозой не трепещет,
Ни один не свернет паруса…
Капитаном-новатором постреволюционного советского искусства в истории отечественной культуры навсегда останется режиссер, актер, теоретик сценического гротеска и педагог Всеволод Эмильевич Мейерхольд. Сегодня исполняется 145 лет со дня рождения «темного гения», как его когда-то назвал писатель и сценарист Виктор Шкловский.
Смена вех
…Однажды Эмиль Золя сказал: «Искусство живет только фанатизмом». Российская революция 1917 года открыла широчайшие возможности в мире культуры для фанатиков авангардизма, сметающих с петель и анкерных болтов все закостеневшие каноны художественного восприятия действительности. Именно таким фанатиком в режиссерском сегменте театральной жизни и явился Всеволод Мейерхольд…
Вообще-то изначально фамилия восьмого ребенка пензенского винозаводчика писалась на немецкий лад—Мейергольд. Но и тут в будущем один из величайших реформаторов отечественного искусства проявил новаторство. Он сменил одну букву в родовой фамилии и вместо трех имен (Карл Казимир Теодор) принял одно—Всеволод, в честь боготворимого им писателя Гаршина, а заодно отказался от прусского гражданства, поменяв исповедание: отринув лютеранство, стал православным.
Впрочем, всё это было сделано до Октябрьской революции, которую он воспринял, как сам свидетельствовал, «с диким восторгом». И, конечно же, ни о каком православном смирении после 1917 года не может идти и речи при представлении Мейерхольда в контексте его режиссёрской программы, впряженной в локомотив РКП(б)—партии, в которую он вступил в 1918 году (опять же это его кредо.—Авт.) «для спасения театра».
Вообще этот, несомненно, гениальный человек, творя свой новый театр, на ходу перекраивал и самого себя, нещадно мимикрируя. Он, в частности, сменил неизменно элегантный костюм от Поля Пуаре на рабочую робу и носил картуз «а-ля Ленин в Октябре». Как-то его спросили: «Это что—символ диктатуры пролетариата в театре?» И он ответил, явно игнорируя опасность «телодвижений» клевретов доноса: «Диктатура пролетариата—это программная ересь». И добавил, четко обозначив свое место на подмостках театра большевистского абсурда: «Я провозглашаю бунт против театра как храма с дряблой мистикой психологизма, от которого тошнит всякого неискушенного зрителя, бунт, цель которого—освободить человека от пут мещанства, чтобы стать гражданином нового, коммунистического мира».
Казалось бы, браво! Но как тут нам быть с его характеристикой грядущего коммунизма как «программной ереси»?
Непраздный вопрос, потому как ему эта фраза аукнется в конце его, как всегда казалось современникам, блистательной судьбы жутким апофеозом всей жизни, завершенной в 1940 году в качестве якобы японско-английского шпиона в подвале Лубянки…
…Маленькое отступление «в строку». Калифорнийские суслики научились маскироваться под своего клятого врага, змею, весьма оригинальным образом: они подбирают остатки кожи, сброшенной ползучими гадами, жуют её и вылизывают шубки сородичей, приобретая таким образом некий иммунитет от нападения змей. Так что известный летописный постулат «своя своих не познаша»—это не про них…
Резюмируя, приходим к следующему: жизнь Всеволода Мейерхольда, пионера самобытного советского театра, авангардного режиссера, амбициозного реформатора, складывалась в течение первых двух десятков лет советской власти так, что ему необходимо было изобретательно лавировать, следуя фарватером «красного графа» Алексея Толстого между узкопартийными вкусами вождей, низменными изысками пролетариата и желчной ненавистью адептов классических канонов репертуара императорских театров. Так что «змеиный запах» Мейерхольду удавалось каким-то невообразимым образом придавать своим спектаклям вплоть до рокового 1934 года. Впрочем, об этом позже…
«Биомеханический» человек
Несколько слов о сути самого метода великого мэтра. Когда нынешний завзятый театрал с полувековым стажем порой приходит в шок от новаций Романа Виктюка, который демонстрирует, в частности, в лермонтовском «Маскараде» Арбенина, кувалдой кромсающего старенькое пианино, и Нину, в одном исподнем бегающую по снегу,—это, несомненно, «уши Мейерхольда». И они стали «торчать» еще на самом старте ХХ века. Тогда Всеволод Эмильевич решил перед генеральным «штурмом» сердец столичных адептов театрального действа, так сказать, вначале обкатать все свои начинающие вызревать эпатажные идеи реформирования театра в ходе многомесячных гастролей «Товарищества новой драмы» по южным губерниям России.
О том периоде его творческой биографии—разговор отдельный. А пока буквально тезисно очертим абрис так называемой «биомеханики» Мейерхольда, в основе которой лежит система упражнений, направленных на развитие физической подготовленности актера к мгновенному выполнению задачи, поставленной режиссером. За что, кстати, Мейерхольд был прозван в актерской среде «инквизитором».
И ведь не зря. В любом театре, где он ставил режиссуру, уже спустя месяц отсеивалось до четверти труппы. Порой его капризы и спонтанные требования к артисту действительно напоминали жесткие ухищрения «следаков» священной конгрегации. К примеру, по канве пьесы некий персонаж внезапно видит злую собаку, готовую к нападению, и панически убегает. Мейерхольд требовал вначале кидаться прочь от агрессивного животного, а потом уже изображать испуг…
Это как же? Не всем удавалось услышать от него завершающий одобрительный хлопок в ладоши, так сказать, в два прогона. А потому актер бегал по сцене, повторяя одно и то же «упражнение» до пятидесяти раз…
Мейерхольд в ходе своих исканий не гнушался ничем: он использовал элементы русского народного балагана, греческие котурны и тоги, фабричные трубы, приемы древнеримских мимов, испанских мистерий и буффонаду итальянских масок-шоу.
Абсолютно рядовые житейские трактовки у него приобретали гротесковое или фарсовое обличье—в зависимости от идейного стержня пьесы.
Его восприятие мира никогда не было предсказуемым. Разные прогоны одного и того же спектакля, как правило, не повторяли эмпирику действа, поступков, реплик. Все свои изыски он называл «режиссерскими опусами», что потом, спустя много лет, было признано вершиной авторского вкуса и гениальности.
Все, к чему прикасалась его режиссерская «палочка», должно было стать уникальным и неповторимым. И в этом плане сделаем акцент на музыкальном сопровождении его постановок. Мейерхольд чурался классических вариаций, чаще предпочитая милые сердцу народные мотивы дворовых романсов и частушечных припевок.
Кому не известны хотя бы два четверостишия из песни «Кирпичики»:
Тут война пошла буржуазная,
Огрубел, обозлился народ,
И по винтику, по кирпичику
Растащил опустевший завод…
Естественно, в 1924 году на премьере пьесы А. Островского «Лес» вальс С. Бейлинсона «Две собачки» в поздней аранжировке композитора В. Кручинина не сопровождался словами вышеуказанного народного шлягера. Но «Кирпичики» (автор слов—П. Герман) высыпались на брусчатку российского шансона исключительно из «самосвала» Всеволода Мейерхольда и очень полюбились народу…
Искушение севастопольского театрала
А теперь настал черед особого разговора о том, как и где выковывались революционные новации Мейерхольда. А посему есть резон обратиться к его турне по южнорусским губерниям в канун войны с Японией 1905 года и акцентировать внимание читателя на гастролях труппы Мейерхольда в Севастополе в 1903 году.
Им предшествовала работа актера Мейерхольда в московском художественном общедоступном театре под руководством признанных мэтров В. Немировича-Данченко и К. Станиславского, школу психологического самонастроя которого он прошел, категорически ее не воспринимая. Его Шуйский в пьесе «Царь Федор Иоаннович», Треплёв в чеховской «Чайке» совершенно не укладывались в прокрустово ложе требований системы Станиславского.
А между тем уже тогда становились нормой желчные перепалки во время репетиций между Мейерхольдом и Станиславским. И в феврале 1902 года резкий и бескомпромиссный актер покидает МХАТ, по поводу чего В.И. Немирович-Данченко удовлетворенно написал: «Направление Мейерхольда стихло. Слава Богу!»
Именно с того времени и начинается его самостоятельная режиссерская работа. Он совместно с А.С. Кошеверовым возглавляет труппу молодых актеров. И с весны 1903 года берет отсчет его знаковое гастрольное турне: сначала—в Николаев, а затем—в Севастополь.
…Абонировать помещение Летнего театра в нашем городе Мейерхольду взялся помочь А.П. Чехов, который по сему поводу специально телеграфировал в Севастополь городскому голове А.А. Максимову и получил его «добро» на сдачу в аренду Мейерхольду Летнего театра.
…С 7 апреля по 5 июля 1903 года у нас продолжался гастрольный показ спектаклей труппы «Товарищество новой драмы». Актеры жили рядом с Приморским бульваром, в гостинице Киста.
За сутки до начала показа самого первого чеховского спектакля «Три сестры» в местной газете «Крымский вестник» под рубрикой «Театр и музыка» была опубликована афиша гастрольных выступлений москвичей. Особо отмечалось: «Репертуар труппы в большинстве является новым, у нас еще не игранным, так как принадлежит молодым писателям и новым течениям в литературе».
Что же предложил тогда севастопольским театралам начинающий режиссер-новатор Всеволод Мейерхольд? В основу репертуара антрепризы, где уже блистали в будущем такие знаменитые актеры, как И. Певцов, Е. Мунт, была заложена чеховская драма, а ее «обрамляли» программные пьесы М. Горького, Г. Ибсена, М. Метерлинка серьезного авангардного направления.
Мейерхольд прекрасно отдавал себе отчет в том, что Севастополь—это культурный центр Таврической губернии, дорогой курорт, а потому тамошняя публика—театрально искушенная уже по определению. Так что «хлебные пьески» разыгрывались в Севастополе в виде исключения. А вот спектакль М. Горького «На дне» прошел у нас на ура и ставился шесть раз с аншлагом.
Местная пресса реагировала буквально на каждую премьеру театра Мейерхольда. И особо отмечалось, что режиссер не отошел от репертуарных традиций так любимого севастопольцами МХАТа.
Ввиду этого харизматичный новатор Мейерхольд с особой осторожностью решил на «лакмусовой бумажке» вкусов избалованного МХАТом севастопольского театрального зрителя впервые опробовать сигнальный набор атрибутики театра новой драмы. И неким оселком послужила мелодрама Ф. Шелтона «Акробаты».
Триумф превзошел все ожидания, несмотря на то, что в зале эпатажно не был погашен свет, а суфлера затащили в его будку на супрематично разноцветном цирковом канате из дальнего угла сцены… На бис вызывали актеров три раза.
Резюмируя, можно отметить, что именно после севастопольских гастролей театра Мейерхольда весной-летом 1903 года К. Станиславский написал в своем дневнике: «Между нами в том разница, что я стремился к новому, но еще не знал путей и средств его осуществления, тогда как Мейерхольд, кажется, уже нашел новые пути и приемы…»
«Сталинский «рай»
На режиссерском поприще Всеволода Мейерхольда пестрят названия, почитай, около десяти различных театров и товариществ. Однако его биографы связывают все основные творческие удачи «волшебника режиссуры» с его работой в драматическом театре им. Вс. Мейерхольда, просуществовавшем под различными вывесками с 1920-го по 1938 год. И именно на подмостках этого театра и сыграл свою последнюю трагическую роль великий Мейерхольд в виртуальной пьесе под названием «Сталинский «рай»…
…Актриса Зинаида Райх (бывшая жена поэта Сергея Есенина) появилась в его жизни в 1921 году и, как представляется, послужила сакральной доминантной причиной двух кончин: и Мейерхольда, и его театра.
Давайте поразмышляем. Вождь страны И.В. Сталин до 1934 года регулярно посещал спектакли В.Э. Мейерхольда. Что-то ему нравилось, что-то отталкивало. И, тем не менее, в 1923 году И.В. Сталин ставит свою визу на представлении В.Э. Мейерхольда на звание народного артиста РСФСР.
А спустя три года страна пышно отпраздновала юбилей мейерхольдовского театра—
ГосТиМа. В организационный комитет были включены К. Цеткин, М. Чехов, С. Буденный, В. Маяковский…
В этом же «строю» и тот факт, что Мейерхольд со своими спектаклями, шокирующими традиционно «бархатные» вкусы, успешно гастролировал и за рубежом в течение многих лет, что также являлось некой «тамгой» на патентной чистоте его политических пристрастий.
И все-таки вернемся в 1934 год. На сцене Большого театра с помпезными новациями Всеволод Эмильевич ставит спектакль «Дама с камелиями». Роль главной героини, Маргариты Готье, конечно же исполняет его возлюбленная—актриса Зинаида Райх. Красный Пигмалион—на пике личного триумфа: он-таки сотворил звезду из своей жены.
Спектакль у Сталина вызвал неприятие, Мейерхольда два дня спустя в прессе обвинили в формализме и эстетстве. В 1938 году ТИМ-Театр им. Вс. Мейерхольда закрывают, что побуждает Зинаиду Райх на отчаянный поступок—написать Сталину откровенно нелицеприятное письмо, в котором она бесстрашно бросает в лицо вождю перчатку: «Вы ничего не понимаете в искусстве».
Иосиф Виссарионович был наделен даром всё запоминать и иезуитски выжидать. Лишь летом 1939 года Мейерхольда арестовали и тиранили в застенках Лубянки допросами более года, избивая и принуждая к оговору его друзей и знакомых, а 2 февраля 1940 года, как было официально записано в протоколе, расстреляли.
Сегодня доказано, что за то, что он в своем последнем слове на суде отказался причислить к участникам троцкистского заговора Эренбурга, Пастернака, Леонова, Катаева, Шостаковича и многих других, его злодейски утопили в нечистотах, а Зинаида Райх прямо в их квартире была зверски убита четырнадцатью ударами финки…
…Великие мира сего, как правило, не покидают нас тихо и мирно. Непревзойденный пока у нас в стране реформатор театра Всеволод Эмильевич Мейерхольд даже свой судебный процесс превратил в мистерию. После двухчасового оглашения его трехсотстраничных признаний в госизмене он встал и громко заявил: «Все это—ложь, выбитая из меня на допросах палачами с помощью резиновой палки».
И он ушел в вечность, так и не свернув паруса…
Леонид СОМОВ.
