14o
…Гостья редакции, профессиональный переводчик с немецкого Ольга Валентиновна Некрасова, протягивает мне кипу листов с главами из книги «Таврический дневник», вышедшей во Франкфурте-на-Майне пятьдесят лет назад. Ее автор, Эрвин Дамиан, возвращает читателя к трагическим кровавым событиям весны 1944 года, когда фашистские войска пытались любой ценой удержать плацдарм на мысе Херсонес ввиду наступления штурмовых батальонов Красной Армии.
Сегодня, следуя предложению Ольги Валентиновны, мы как бы воссоздадим картину изгнания захватчиков с севастопольской земли их же глазами, так сказать, с другой стороны, с баррикадной изнанки, чтобы представить воочию тот безысходный ужас загнанного зверя, облик которого являли немецкие офицеры и солдаты, прижатые в начале мая 1944 года к морю на седых скалах мыса Херсонес…
Ольга Некрасова в силу профессиональных коллизий неоднократно встречалась с ветеранами Великой Отечественной войны России и участниками Второй мировой из Германии на совместных форумах, несколько раз осуществляла перевод с немецкого в ходе слушаний на конференциях Швейцарского военно-исторического общества на площадке подиума «По следам Манштейна». И неизменно во время дискуссий их участники делали ссылки на фрагменты из книги Э. Дамиана «Таврический дневник»…
Есть смысл перед тем, как ознакомить читателя с основополагающими фрагментами этого мемуарного издания, коротко представить его автора. Эрвин Дамиан родился в 1912 году в городе Вендель-Хооф, учился в школе в Цвайбрюкене, изучал немецкую филологию, историю, географию. В октябре 1943 года, как офицер, специалист по установке и обслуживанию прожекторов, он был отправлен на Восточный фронт в распоряжение командования Кригсмарине в Крыму. Он постоянно вёл записи-хроники событий, которые после войны были опубликованы сначала частично, а затем вышли отдельной книгой под названием «Таврический дневник», включающей воспоминания о событиях последних недель и дней с момента бегства части, в которой он служил, из Феодосии до окончательного разгрома немцев на мысе Херсонес.
Характерный штрих: Эрвин Дамиан избрал эпиграфом для своей книги знаковую цитату из знаменитого произведения Льва Толстого «Севастополь в мае 1855 года»: «Одно из двух: или война есть сумасшествие, или ежели люди делают это сумасшествие, то они совсем не разумные создания…»
Балаклава, 16 апреля 1944 года
…Я не знаю, какие задачи ждут меня в Севастополе, и не имеет смысла строить предположения. Если я правильно понимаю, здесь уже готовятся к уходу. Как и в Алуште, на улицах толпятся отступающие из Бахчисарая и Симферополя войска, но всё происходит более спокойно и упорядоченно. Первый шок бегства, кажется, преодолён.
Я возвращаюсь с короткого обхода гавани. Туман над водой рассеялся. Всё здесь носит характер первозданного и окончательного творения, осознаешь сохраняющуюся с древних времён известность этого места. Недалеко отсюда, на мысе Феолент, должно находиться легендарное плато, у которого высадились Орест и Пилад, чтобы найти Ифигению…
Херсонес, 25 апреля 1944 года
После завтрака, который у нас теперь простоты ради проходит в келье бункера, прибыли два человека из бухты Круглой и сообщили, что при монтаже прожектора разбилось зеркало. Я вызвал механика, мы взяли грузовик и ещё с парой человек поехали в Севастополь.
В центре город выглядел не так плохо, как я ожидал. Крыши были разрушены, некоторые фасады отмечены попаданиями снарядов, а на территории порта у складских помещений было несколько куч развалин. В остальном город производил хотя и заброшенное впечатление, но ни в коем случае не напоминал крепость. В одной из боковых улочек у порта была ещё открыта булочная, и за пёстро покрашенными столами сидели солдаты и гражданские—старики, женщины и девушки—за жареными пирожками с рыбой, скромным рыбным блюдом, которые они запивали коричневато-мутным крымским вином из стеклянных графинов. Шумно не было нигде, только визг гусеничных тягачей и скрежет портовых кранов временами доносились от арсенала или из порта сюда, в тихую улицу.
Ничто не указывало на то, что в северных пригородах уже идут бои. Только в арсенале было видно, насколько серьёзно положение. Части бельбекских позиций отрезаны и теперь снабжаться могут только по морю и по воздуху. Отдельные наши группы, которые от улицы к улице пробивались сюда, выглядели изнурёнными и обеспокоенными, у некоторых кое-как были перевязаны головы и руки, другие лежали на носилках и ждали отправки в дивизионный медпункт «Максим Горький II». Некоторые просто стояли и курили и на наши вопросы—откуда и куда?—отвечали нервно и раздражённо. Они явно опасались, что их опять пошлют в уличные бои, и завидовали нам, когда слышали, что мы прибыли с Херсонеса, где мы, по их мнению, были далеко от выстрелов и в надёжной близости от места вылетов самолётов и причалов паромов.
Херсонес, 28 апреля 1944 года
…Аэродром постепенно превращался в ландшафт лунных кратеров, обозначаемые сигналами с маяка предпосадочные прямые становились всё уже и короче, взлётные полосы за пару дней стали невъездными для больших самолётов. Только «Ю-52» всё ещё находит полоску, с которой он может подняться в воздух.
Мыс Феолент докладывает о разрушениях и потерях. Я говорил с Швабе и Моргенштерном и узнал, что когда нет тревоги, они обследуют фундамент Георгиевского монастыря, в котором легенда предполагает остатки древнего храма Артемиды. Они считают, что я должен поторопиться, если не хочу увидеть всё уже разрушенным снарядами. Только что за нашим бункером приземлился «Ю-52», который должен забрать раненых с позиций и «тяжёлые случаи» из дивизионного медпункта. Подъезжают санитарные машины. Это третий самолёт, который едва смог сесть сегодня.
…Снаружи, у стены бункера, утреннее солнце ослепляет. В тишине у воды ничто не напоминает о смертельных событиях прошедшей ночи. Между бетонными блоками лежат изнурённые ночью, а сейчас свободные от караула часовые и группы спящих румын. Я иду вдоль аэродрома, мимо выгоревших, похожих на рыбьи кости останков сбитых самолётов. Северный край полуострова клином со слегка изогнутым остриём выступает в открытое море. И в этой отдалённой части по узким тропинкам отдельные группы наших солдат двигаются к маяку и причалам, чтобы там ждать обещанные суда и паромы. Наверное, нет больше никого, кто контролировал бы действия обращённых в бегство солдат в этой обречённой на смерть и гибель местности…
Часовой башни считает, что паромы могут прибыть в ближайшие дни. Мне всё это почему-то кажется очень ненадёжным и невероятным. Солдат показывает на юг—я вижу, что склоны берега кишат людьми, бессчётное количество серых пыльных униформ спрессовано у пляжа. Люди мечтают о том, что их заберут и доставят в безопасное место.
Херсонес, 4 мая 1944 года
…Сегодня я дважды был в дивизионном медпункте в подземных галереях «Максима Горького II», но мне потребовалось бы, наверное, просидеть несколько часов, чтобы описать царящий там ужас: раненые, умирающие, мёртвые лежат вплотную друг к другу в узких штольнях, у входа в штольни, у стен операционных помещений, наполненных вздохами, жалобами и душераздирающими криками. Обширное внутреннее пространство с неоштукатуренными каменными стенами ходов и штолен, в которых скудное имущество умерших, перемешанное со скопившимися за недели помоями и мусором, пронизано запахом крови, пота и мочи, что делает невозможным длительное пребывание там…
Нет врачей и санитаров, нет инструментов и медикаментов, которые при отступлении ящиками уничтожались на интендантских складах. Строевая подготовка у орудий, осмотры жилых помещений, построения на медицинский осмотр—всё, что придаёт солдатской жизни видимость достоинства и порядочности, утратило смысл и содержание. Есть только один вопрос, который занимает каждого: «Выберусь ли я из этого ада?»
Мы отошли с полуострова на этот последний краешек. Когда замолчит Феолент, четыре орудия нашей батареи точно так же умолкнут перед подавляющим превосходством противника. Что будет с ранеными? Кто из тысяч тех ждущих у причалов паромов достигнет спасительного берега? Как долго ещё смогут садиться и взлетать на развороченном бомбами аэродроме под вражеским артиллерийским огнём оба самолёта, которые летают между полуостровом и материком? Нас, прожектористов, увы, не отпустят, пока не завершится отход паромов и обоих обещанных транспортных судов.
Сегодня я сопровождаю санитарную машину к аэродрому, где раненых принимает наш «Ю-52». Другие машины уже не могут больше здесь приземляться. Вчера над аэродромом пролетел последний «Гигант» и на парашютах сбросил боеприпасы и продовольствие. Что будет с ранеными в пункте «Максим Горький», не знает никто. На определённой стадии войны все гуманитарные и благотворительные проблемы становятся беспредметными, с лестницы цивилизации, на которую он с таким трудом взобрался, человек скатывается к самым нижним ступенькам, и по некоторым особям видно, что они близки к потере разума.
Парализующее любую деятельность отчаяние распространяется кругом, люди, которые обычно ревностно выполняли свой долг, равнодушно стоят в бездействии.
Херсонес, 6 мая 1944 года
…Со вчерашнего дня мы обедаем в бункере командного пункта, потому что «Казино» переоборудовано под запасной лазарет. После ночных вахт мы сидим, тесно прижавшись друг к другу, за узкими столами между койками. Через смотровую щель и открытую дверную раму, из которой ударной волной от авиационной мины прошлой ночью выбило дверь, проникает холод. На завтрак дают только две чашки чая на каждого, потому что питьевой воды не хватает. Источник, из которого ее до сих пор брали, с позапрошлого дня находится под артиллерийским обстрелом.
Из слов двух только что прибывших солдат мы понимаем, что позиции в Бельбекской долине уже сданы, а в Севастополе бои идут только на территории порта, вероятно, до тех пор, пока не выгрузятся последние катера с отступающими с Мамашая. Остатки наших оборонительных сил в северных районах города либо уничтожены, либо попали в плен. Я только могу предположить, что Севастополь падёт в ближайшие дни…
…Вечер. Позиция на северном фланге разбита. Теперь еще в строю только южный фланг, мыс Феолент и слабый центр на Английском кладбище, а потом настанет и наш скорбный черёд. Во время обхода я вижу только вопросительные, задумчивые лица.
Часового у маяка я застаю за рытьём новых могил. Каждое утро из временного лазарета ему доставляют пару умерших. На возвышенностях с той стороны Казачьей бухты я наблюдаю какое-то странное волнение. Добравшиеся до нашей позиции головные отряды, оборванные и измотанные боями, сообщили, что крепость Севастополь пала и сдана, что смешанные из румын, кавказских и татарских добровольцев и собственных частей остатки войск в диком бегстве покинули горящий город и стремятся добраться до Херсонеса или «Максима Горького II».
Херсонес, 9 мая 1944 года
…Уже всем ясно, что в течение всего лишь нескольких дней мы должны будем убраться отсюда. Бои у Английского кладбища могут закончиться с часу на час, большинство позиций уже оставлено, ходит упорный слух о том, что сегодня ночью будет расформирован гарнизон мыса Феолент. Прибыли первые паромы, оба транспортных судна должны быть уже в пути.
Наша батарея стала теперь прибежищем всех отбившихся от своих частей солдат, которые стекались сюда с расформированных позиций. В ночь с девятого на десятое мая был оставлен мыс Феолент.
…Слишком медленно приближаются к берегу паромы, одновременно появляются еще другие суда, два грузовых и один военный корабль, которые стали на якорь на некотором удалении от берега.
…Мы отыскали местечко в толпе ожидающих погрузку перед пристанью, постепенно протиснулись на саму пристань и наконец очутились перед доской, проложенной от мостика до борта парома.
На фоне ожесточённой перебранки сзади нас почти было столкнули в воду через ограждение мостика, когда с левого борта подошёл ещё один, пустой паром, с которого, однако, офицер с мегафоном объявил, что разрешается брать на борт только раненых. Позади нас поднялся оглушающий рев, раненые на земле громко умоляли о помощи. Мы сошли с мостика и некоторое время беспомощно стояли среди лежавших на голой земле мёртвых и раненых, которые снова и снова кричали «мама, мама» или «Мадонна, Мадонна» и тихо плакали. Тут одному из нас пришла идея втроём пронести тяжелораненого к причалу и во всеобщей сутолоке пройти с ним на борт. Чтобы нас уже не прогнали оттуда, мы выждали момент перед самым отходом. Так нам удалось попасть на борт парома.
…Зондерфюрер германской армии Эрвин Дамиан выжил. Он морем добрался до порта Констанцы, и долгие месяцы потом его не покидало ощущение жгучих ударов «розги ужасов, выгнавшей его и чудом спасшихся товарищей с земли Тавриды…»
Материал подготовил Леонид СОМОВ.
На снимке: матрос ЧФ конвоирует с мыса Херсонес в тыл группу пленных румын, 9 мая 1944 г.
