21o
Жители осажденного Севастополя… Они живут среди нас, коренные севастопольцы, люди, пережившие осаду города 1941-1942 гг., последние очевидцы, последние свидетели героического сопротивления. Сегодня их чуть больше тысячи. И с каждым днем, увы, становится все меньше…
Всю оборону нашего города они фактически провели на передовой, потому что в осажденном Севастополе не было линии фронта. Фронтом были и центральные улицы, и подступы к отдаленным районам, и бухты, и все побережье.
О том, как это было, вспоминает Алла Ильинична Филюгина (Гончарова), председатель Гагаринской районной организации «Жители осажденного Севастополя 1941-1942 гг.»
—С первого дня, с первой ночи, а война началась в Севастополе еще до того момента, как она официально была объявлена, горожане жили по законам военного времени: хоронили погибших от бомбежек, перевязывали раненых солдат и матросов, работали в подземельях.
Тот прежний, довоенный Севастополь перестал существовать, он просто был стерт с лица земли. В те дни погибли десятки тысяч мирных жителей. Кому-то из нас посчастливилось эвакуироваться из огненного кольца, а кто-то оказался в оккупации. Но и у тех, и у других на всю оставшуюся жизнь на сердце—кровоточащие рубцы потерь и неизгладимых переживаний.
С каждым годом и с каждым месяцем участников тех страшных событий становится все меньше. И это понятно. Ведь тем, кто был тогда детьми, сейчас уже под восемьдесят, а многим—далеко за восемьдесят…
До войны я с родителями жила на ул. Пластунской, 38, у хозяйки на квартире. До и в самом начале войны папа работал на «Морзаводе». На его работниках была бронь, а когда немец был уже на подступах к Севастополю, рабочим выдали винтовки и направили в истребительный батальон.
С тех пор я папу больше не видела. Позже получили извещение, что «Гончаров Илья Егорович, призванный в Красную Армию Севастопольским военкоматом (РВК), пропал без вести в июле 1942 года».
Мама до войны работала проводником на поезде «Севастополь—Москва»… До войны… О ее ужасах я и хочу рассказать.
Немец бомбил наш город и днем, и ночью, сбрасывая зажигательные бомбы, все горело, воды не хватало. Мы ходили закопченными. Мамы наши днем рыли окопы, блиндажи, а ночью дежурили на крышах домов, чтобы сбрасывать зажигательные бомбы. Как трудно нам было выживать в эти страшные дни! Ходили мы полуоборванными, голодными.
В один из дней у меня разболелся зуб. Мама пошла со мной в детскую поликлинику, которая находилась на ул. Ленина. Шли долго пешком. Уже на подходе—воздушная тревога, и нас всех направляют в подвал. А там народу много, душно, горит коптилка—были такие, сделанные из гильз. Когда дали «отбой», вышли мы из убежища, а кругом—разбитые дома. Стали помогать разбирать завалы, откапывать людей. Помню, достали бабушку, живую. От увиденного ужаса у меня и зуб перестал болеть.
Все воевали от мала до велика. На всех сыпались проклятые бомбы, снаряды, пули, осколки. И так 250 дней и ночей. Сзади—море, впереди—немцы.
Недостаток свежего воздуха, воды и еды делал жизнь людей осажденного Севастополя очень тяжелой…
Дом хозяйки, где мы жили, разбомбили. Жить стало негде, обитали в штольнях. Бинты и одежду раненых наши мамы стирали в морской воде, а мы развешивали. Бинты сушили, сворачивали и несли в штольни, в перевязочную. Раненых было много, их лечили, перевязывали. Потом мы жили на Северной стороне в пещерах. Есть было нечего, и мы следили, когда бомба упадет в море: от взрыва рыба глохла и плавала поверх воды. Мы ее вылавливали, варили на костре и ели. Это было за счастье!
Потом мы жили у знакомых. У них были дети: три девочки ходили в школу, две были еще меньше меня. В комнате стояла металлическая кровать, на сетке лежали матрасы, а на спинках кровати—доски, сверху—опять матрасы на случай, если от бомбежки дом разрушится, то дети в этом укрытии останутся живыми. В один из дней мы все стояли на подоконнике, смотрели, как летали немецкие самолеты, а наши прожекторы их вылавливали. Вдруг летит снаряд. Младшие увидели—и под кровать, а я как стояла, так и осталась стоять. Снаряд упал во дворе, стекла побились и посыпались на меня, в глаза. Кровь течет, я реву от боли. Хорошо, что старшие девочки были дома и по очереди языком доставали стекла из моих глаз. И все обошлось со зрением, очки стала носить только к старости.
Муж хозяйки, дядя Коля, работал на Братском кладбище. Он и забрал нас с собой. Там был временный лазарет, стояли два дома. Кладбище немцы особо не бомбили. Когда фашисты были уже на подступах к городу, раненых привозили и приносили в этот лазарет, родители стирали белье, а мы бинты сушили, сворачивали и носили в перевязочную, поили раненых и помогали чем могли. Но это было недолго, раненых от нас отправляли дальше.
А потом вдруг наступило затишье. Немцы стали меньше бомбить, и мы опять вернулись к знакомым…
Помню, немцы приехали со стороны Мекензиевых гор, сразу к нам на Бартеньевку. Видно, разведчики на мотоциклах. Ох какие они страшные были! Мы плакали от страха. А потом приехали немцы на машинах, их было много, 3 июля 1942 года оккупанты зашли в Севастополь, и началось страшное время.
Они согнали всех жителей на площадь, оцепили со всех сторон и начали нас регистрировать. У меня в метрике стояла немецкая отметка (позже это стало доказательством того, что я—житель осажденного Севастополя). Обстановка была ужасной: немцы устраивали облавы, устанавливали виселицы, расстреливали и вешали людей.
Жить было очень тяжело. Есть нечего. Чувство голода не покидало нас. Ходили по свалкам, собирали картофельные очистки, рыбные головы с немецкой кухни, траву (козлики, паслен, калачики, фрукты, какие были на деревьях). Наверное, поэтому мы и сейчас живы, что выросли на подножном корме.
А потом приехали румыны. Они ходили по домам и отбирали у людей все, что хотели.
В один из дней они согнали нас на площади и повели на Братское кладбище. Все думали, что будут убивать, а они объявили, что будут нас крестить. Подходит румын к нам с мамой, берет меня за руку и уводит. Мама говорит мое имя—Алла, а он возвращает меня и дает мне имя Маруся. «Крестили» нас во дворе у церкви, потом отпустили.
Чуть позже уже немцы так же согнали нас и погнали в сторону Инкермана и в город, на вокзал, где стали грузить в товарные вагоны. Погрузив, повезли нас, не знаем куда, думали, в Германию. В один из дней состав остановился. Открываются вагоны, и стоят наши партизаны. Кричат: «Выходите!» Так мы и сбежали, прятались в кустах и пробирались к Джанкою. Дошли до него, потом—до деревни Успеновка. Там и жили, где немцев почти не было. Старшие работали в колхозе, нам было что есть, не голодали. Но все равно ждали, когда же кончатся наши муки. Как только узнали, что Севастополь освободили, сразу же вернулись домой, в родной город…
Его было не узнать: весь разбитый, одни развалины. Но это нас не напугало, главное—остались живы. Начался учебный год, я пошла в первый класс, писать было нечем и не на чем. Писали мелом на фанерке: напишем, запомним, стираем записанное тряпочкой, пишем новые слова.
Ровно через год закончилась война. Это был 1945 год, счастью нашему не было предела. Все обнимались, кричали «Ура!» и много плакали.
Поначалу мы учились в бараках, а потом отремонтировали школу № 9. К тому времени я уже выросла, окончила десятый класс и поступила в наше медицинское училище. Два года отучилась, получила специальность, работала в 41-м госпитале медицинской сестрой. Парк на Учкуевке закладывали, засыпали все ямы от снарядов и бомб, сажали деревья. И это было такое счастье—принимать участие в восстановлении города!
Замуж вышла в 1958-м, родила дочь. После выхода из декретного отпуска работала в 4-й больнице 38 лет. Имею медаль «Ветеран труда», рабочий стаж—42 года, в 1992 году стала пенсионеркой, но продолжала работать до 1998 года.
В 1987 году, получив кооперативную квартиру, переехала жить в город. Здесь меня и пригласили работать председателем в нашу ветеранскую организацию «Жители осажденного Севастополя» Гагаринского района.
Жители осажденного Севастополя—это люди преклонного возраста, немощные, страдающие сердечными заболеваниями и многими другими.
Почти через 50 лет после освобождения Севастополя в результате многочисленных обращений и ходатайств сессия городского совета 5 ноября 1993 г. приняла решение учредить статус «Житель осажденного Севастополя». Город уважил, признал героический подвиг, преклонился перед жертвами и страданиями севастопольцев в период обороны 1941-1942 гг., за что ему сердечное спасибо!
От редакции
Мы не «приглаживали» и не прихорашивали воспоминания уважаемой Аллы Ильиничны. Ведь суть их в правде, а не в красоте и изысканности изложения. Правде о той страшной войне, об испытаниях, выпавших нашему родному городу и его потрясающим, мужественным, несгибаемым людям.
С праздником вас, дорогие земляки! С Днем нашей Великой Победы!
