15o
Ивану Ивановичу Патуку пришлось пообщаться не с одним десятком журналистов. Еще бы, такой человек: ветеран, героический участник штурма Сапун-горы 7 мая 1944 года—не мог остаться без внимания прессы! Неоднократно о нем писала и «Слава Севастополя». Но по-настоящему откровенный мужской разговор, да и не один, у него состоялся с Константином Кржеминским. К дню рождения своего товарища (Ивану Ивановичу сегодня, 11 июня, исполняется 97 лет) Константин Петрович написал биографическую повесть, в которой раскрываются новые подробности из жизни Ивана Патука…
Детство Ивана
Накануне рождения Ивана Патука, 11 июня 1922 года, только закончилась Гражданская война. И его жизнь переплеталась и зачастую была продиктована историческими событиями, происходящими в нашей стране. Рассказ в большей части повести Константина Кржеминского ведется от первого лица—от лица Ивана Ивановича, он сам говорит о себе: иногда с иронией, иногда с грустью, но совершенно без пафоса. Поэтому и в этом тексте хочется оставить всё именно так, как есть…
«Родители мои по социальному положению были крестьяне-середняки. Мы все жили в довольно большой, по меркам села, хате площадью под 80 квадратных метров»,—с этого рассказа Ивана Патука начинается повесть Кржеминского.
«…Мой отец был самым грамотным в деревне, так как он окончил двухклассную церковно-приходскую школу, после чего продолжил учебу и в итоге окончил в райцентре реальное училище. Причем был первым человеком на всю деревню как по грамотности, так и по хозяйственности. Многие вопросы, касающиеся работы сельского совета, мой отец решал самостоятельно, потому что наш председатель был избран из числа бедняков, которые не умели трудиться и ничего не понимали в жизни, кроме как каждый день пить самогонку. Так что в результате отцу пришлось всю работу взять на себя».
«Коллективизация шла чрезвычайно туго»
«…Можно сказать, что, несмотря на наличие избираемых членов сельского совета, которые, к сожалению, были такими же пьянчугами, как и председатель, отец держал всю округу. Период коллективизации я хорошо помню, потому что мой старший братишка был комсомольцем—тогда в деревнях только-только начали создаваться комсомольские организации.
Сначала коллективизация шла чрезвычайно туго, потому что люди наотрез отказывались в ней участвовать.
Всего же в первый год вступило в колхоз 50% крестьянских хозяйств. Но были и такие жители, кто особенно упорствовал. Например, моя крестная мама, жена папиного брата, красивая женщина, ни под каким видом не хотела идти в колхоз.
Примерно через два года ситуация с колхозом стабилизировалась, в него вступила основная масса сельчан, образовался детский садик для ребятишек. Все работающие механизаторы и те, кто обслуживал плуги и лошадей, на полях в обязательном порядке получали очень хорошее и бесплатное питание.
…Вскоре отец стал секретарем райисполкома, мы продали свой дом в селе Копти и купили новый в Олишевке—тогда служебную жилплощадь еще не выдавали. В 1936 году мы переехали, и я сразу же поступил в восьмой класс олишевской средней школы, где в итоге окончил полных десять классов. В 1939 году уехал из села и был призван в армию по спецнабору, хотя мне еще не исполнилось восемнадцати лет».
«Дрались шахтеры изумительно, как черти»
Иван Патук стал курсантом Харьковского военного пехотного училища. О тех временах он вспоминает с юмором: «У нас преподавали конное дело, а многие ребята приходили в курсанты из шахтеров, так что они только под землей видели лошадь, кони тогда тачки с рудой и углем таскали в штольнях. Что им с лошадью делать? Курсант знать не знает, а конное дело надо сдавать, причем спрашивали строго. Для того чтобы этот молодой парень ростом под два метра смог сесть на лошадку, три-четыре человека его усаживали. Он был просто-напросто не способен к верховой езде. Комичная картина: сначала одну ногу закинет (лошади, к счастью, были спокойными), потом вторую. Кое-как усядется, но толку от бывших шахтеров в качестве наездников не было никакого». Зато позже, на войне, эти ребята, по словам Ивана Ивановича, проявили себя изумительно.
«…Когда начались бои в Сталино (Донецке), в мою роту пришли в основном шахтеры из города Макеевки и поселка Мандрыкино, расположенного поблизости от города. Тут надо подчеркнуть, что дрались шахтеры прямо-таки изумительно, как черти. Я действительно восхищался ими, даже не думал, что они станут так драться. Ведь шахтеры всегда освобождались от призыва в армию и имели бронь. Что нас спасло во время боев, так это то, что погода стояла ненастная, шли дожди, почва была глинистая, поэтому вся немецкая техника застряла в грязи. Или наоборот, мы, пехота, хоть на сапоги и цеплялось немало грязи, время от времени переходили в контратаки, а немцы застревали в грязи, у них ведь были ботиночки. Так что даже радовались своим сапогам и ботинкам с обмотками, хотя до этого мы немецкой обувке завидовали».
«Я хорошо играл в футбол, но плохо говорил по-немецки»
…Всего двадцать два года Ивану Патуку было на момент штурма Сапун-горы. По его словам, сложность и тяжесть первых боев за Сапун-гору заключались еще и в том, что солдаты совершенно не знали, что их там ждет.
«…Мы не знали, где расположены немецкие огневые и артиллерийские точки. Аэрофотоснимки нам к тому времени передали, но они не давали полной картины. По ним было видно, где проходят траншеи и укрепления, но четко определить и выявить огневые точки по фотографии невозможно. Первые траншеи фашистов на высотках мы заняли сразу, взяв при этом восемь пленных. После наступило затишье… Мы ждали подхода основных сил нашей дивизии. От захваченных пленных удалось получить некоторые сведения о системе обороны противника. К счастью, в нашем передвижном отряде было четыре разведчика, которые неплохо знали немецкий язык. А я, к примеру, с пятого класса в школе начал учить немецкий, а с восьмого класса должен был углубленно его изучать. Тем более что у нас учителем был молодой педагог, недавно окончивший институт иностранных языков и знал язык в совершенстве. Но мы с каждого урока иностранного языка уходили на футбол. В итоге прогоняли мяч три года, и только на фронте я понял, что язык врага надо знать. Что тут поделаешь, ведь все мы крепки задним умом. Так что я хорошо играл в футбол, но плохо говорил по-немецки».
Иван Иванович подробно вспоминает этот кровавый штурм, свою встречу с Жуковым и то, как уже после боя вели пленных немцев.
«…Нашему отделу разведки дивизии была дана команда разоружать противника, строить в колонны по 100 человек и отправлять в Бахчисарай на сборный пункт. У нас были отпечатаны специальные бумажки по типу пропуска, в каждой из которых было написано: «100 военнопленных, старший обер-лейтенант…» И они покорно шли в тыл, а сопровождали эту колонну три-четыре разведчика, не больше. Только наша дивизия, я могу точно сказать, взяла в плен около девяти тысяч человек. Почему я так четко это запомнил? Просто сам выдавал эти бумажки и знаю, что мы сформировали около 90 колонн, в каждой по 100 человек.
Мы шли по территории совхоза № 10, там были отдельные домики и старые бетонные немецкие и советские сооружения. Люди выползали то из траншей, то из домиков или сооружений. В основном были старики и старухи с детишками, молодежи мы не видели. Они встречали нас, как родных. Считали, что мы—бедненькие солдатики, а у разведчиков-то кое-что было: в районе Бахчисарая был захвачен продовольственный склад фашистов, так что у нас самих было чем делиться. Мы щедро отдавали продовольствие мирным людям. Тыловики дали команду на обеспечение продуктами. А я отдал приказ раздавать жителям наш НЗ. После войны я часто слышал о том, будто бы нам навстречу выносили кувшины молока… Да какие там кувшины молока: если что-нибудь и выносили, то в основном простую воду. Но мы все чувствовали себя необычайно счастливыми, радовались и плакали.
«Разведчица Аннушка ходила за мной хвостиком»
«…Многие интересуются вопросом об участии в войне женщин. Известно, что условия для них на фронте были сложные. К примеру, наша севастопольская разведчица Аннушка была санинструктором в дивизионной разведывательной роте. Мы ей создавали условия для работы, но она была невероятно храброй и всегда ходила за мной хвостиком, повторяя при этом: «Я—с вами! Я—с вами!» И всю операцию была с нами, даже когда мы ходили под Майкопом на очень трудный поиск пленных и там захватили одного, то она все равно не отставала.
Что касается поведения пленных немцев на допросах, то в подавляющем большинстве они вели себя спокойно, не были настроены врать. Здесь нам сильно помогал тот факт, что путем наблюдения мы кое-что устанавливали и под конец войны располагали данными даже в большем объеме, чем знал пленный солдат. Поэтому тех, кто пытался вилять на допросе, легко ловили на вранье. За все время моего участия в допросах был только один случай, когда немец решил нам солгать, но его строго предупредили, а потом завели в отдельную комнату, посадили на стул, и так он просидел двое суток без воды и без хлеба. В результате все, что знал, выложил нам».
«И топали мы, как пехота, пешком…»
«Что касается обмундирования, то проблем не было. Когда мы были в горах, то в основном ходили в ватных брюках и фуфайках. Почему? Потому что нам выдавали новую или залатанную одежду на каждую операцию: ведь ползали так, что всю одежду до дыр протирали. А в целом мы обычно носили маскхалат и стандартную армейскую форму. Кстати, когда наша дивизия подошла к Сапун-горе, нас также попытались переодеть в фуфайки, ведь мы прекрасно знали, что придется ползти по горам. Но здесь уже мы отказались, и на то были причины. Во-первых, погода уже стояла теплая. Во-вторых, имелся негативный опыт.
Нас одели в фуфайки и ватные брюки при форсировании Керченского пролива в расчете на то, что мы будем долгое время под открытым небом. А мы с судов плюхались в воду. А что такое намочить ватную одежду в морской воде?! Костер разжечь негде и нечем, все на теле сушили, а тут еще и дожди пошли. Причем переодеваться не во что было. Многие воины, в том числе и я, подхватили сильную простуду. Тут была, как я считаю, ошибка. А вот обувь после форсирования всем поменяли. Не было проблем и со средствами связи. А для передвижения мы использовали надёжное средство—свои ноги и в основном топали, как и пехота, пешком…»
Невозможно на страницах «Славы Севастополя» разместить все подробности, рассказанные в повести. А их много, этих подробностей. Например, о «тупом приказе» командира полка, из-за которого погибли солдаты. О ранении и приключении по «винному» делу на Сталинской даче, о «кормежке», о подвигах людей и их глупости. В общем, о жизни: какая она есть, без прикрас.
Анна БРЫГИНА.
На снимках: курсант И. Патук; Иван Иванович в наши дни.
Фото из личного архива И.И. Патука и В. Докина.
