21o
…Коренным постулатом отечественной педагогики, а также геронтологии десятки лет оставался тезис о том, что на генном уровне все психические и моральные качества личности не наследуются, а приобретаются в процессе взаимодействия человека с внешней средой, то есть в программе нашего генома отсутствует информация о социальном поведении
Однако с конца ХХ века стала утверждаться теория о том, что нравственные критерии биологически обусловливаются наследственными факторами. Западные ведущие специалисты в этой отрасли знаний—нобелевский лауреат, ученый с мировым именем К. Лоренц, видный американский социолог Э. Фромм, а также российские академики П. Анохин и Н. Амосов—спонтанно пришли к выводу, что наследственность частично, конечно, все-таки диктуется поведенческой матрицей родителей…
…Это достаточно длинное предисловие, смею надеяться, еще не утомило читателя. А оно нужно, чтобы осознать, почему многие годы наш замечательный ученый-востоковед, автор невероятного количества увлекательных циклов детской фантастической прозы Кир Булычев (в частности, создатель известной каждому школьнику истории о девочке Алисе, пришедшей к нам из будущего) скрывал свое подлинное имя. Почему же он это делал? Потому что многие родительские качества действительно, говоря народным языком, «пальцем не размажешь». А еще и потому, что аспирант солидного Института востоковедения АН СССР, получив в наследство «морозостойкий» ген предосторожности, по понятиям, царящим в советской ученой среде, следуя японской терминологии, мог просто «потерять лицо», если под своей фамилией стал бы публиковать фантастические, «низкопробные», по мнению ректората, рассказы, а тем паче романы…
Пролетарский синдром
…Игорю Всеволодовичу Можейко (согласимся, мало кому известна истинная фамилия Кира Булычева) в эти дни исполнилось бы 85 лет со дня рождения. О его неоспоримо величайшем вкладе в сокровищницу отечественной научной фантастики наш рассказ еще впереди. А пока попробуем (на частном примере, разумеется) все-таки свести концы с концами в дебрях такой еще заповедно малоисследованной науки, как генетика, препарируя изломы судеб родителей арбатского мальчика Игоря Можейко. Они сумели с дальнозоркой интуицией успешно избежать классовой ответственности за свои дворянские корни в водовороте Октябрьской революции, скрыв их. Что, в общем-то, прекрасно иллюстрирует современную теорию наследственности, если искать причинные истоки патологической тяги Игоря Можейко к доброму десятку псевдонимов, коими подписывались его многотомные фантастические произведения.
Что интересно, Игоря Всеволодовича никто никогда не «нагибал», чтобы ему «подсесть» на чужое имя. Между тем в нашей стране, к сожалению, в сталинские времена такое случалось частенько. Вспомним одиссею забойщика Алексея Стаханова. Когда его угольный рекорд дошел до ушей Кремля, отец народов выразил недоумение: «Фамилия не годится. Люди будут смеяться, а не устанавливать новые рекорды. Надо переменить всего лишь одну букву в его фамилии».
В чем фишка? В том, что истинная фамилия шахтера-рекордсмена была Стаканов. И по стране, как и задумывалось, должно было развернуться стакановское движение, которое смотрелось и читалось бы, тут правота вождя несомненна, смехотворно. Так что Иосифу Виссарионовичу в идеологическом классовом чутье отказать трудно. В итоге буква «к» заменилась буквой «х», герою труда выправили новый паспорт, и стахановское движение начало победное шествие по всему Советскому Союзу…
…Итак, попробуем же конкретно разобраться в хитросплетениях генеалогического древа нашего замечательного писателя Кира Булычева, которого иногда именуют «Стивеном Кингом отечественной научной фантастики». Игорь Можейко в своем дневнике очень четко обозначил тот факт, как его родители изобретательно вписались в социум молодой Советской Республики: «Я отношусь к той широкой категории российских подданных, семьи которых были созданы революцией, а генеалогия уничтожена».
…Всё начиналось с деда Игоря Можейко, которого арестовали в 1919 году по идиотскому подозрению в том, что он—не иначе как сбежавший от народного гнева… император Николай II. Разумеется, после расследования все-таки выяснилось, что это просто чушь, однако деда Можейко на всякий случай чекисты надолго упрятали в тюрьму.
Родители Игоря Всеволодовича, наученные горьким опытом, синхронно пошли «в народ». Отец—потомок белорусско-литовского шляхетского рода герба «Трубы»—в 15 лет покинул родной дом и скрыл свое дворянское происхождение, устроившись на завод слесарем. А в 17 лет поступил на рабфак Петроградского университета, завершив свою псевдопролетарскую карьеру доктором юридических наук.
Мама Игоря—Мария Булычева, дочь полковника царской армии, преподавателя фехтования в Первом кадетском корпусе—до революции 1917 года окончила Елизаветинский институт благородных девиц, но в 1920 году, как пишет Кир Булычев, стала «зарабатывать на карандашной фабрике классовую сущность, сочетая параллельно с работой учебу в автодорожном институте».
Затем она поступает в Академию химзащиты имени Ворошилова. В 1933 году Мария Булычева уже имела звание военного инженера 3-го ранга и занимала весьма ответственный пост коменданта Шлиссельбургской крепости.
Венцом блистательного пролетарского резюме в автобиографии Игоря Всеволодовича Можейко была короткая запись в военном билете его матушки: «Начальник авиадесантной школы в городе Чистополь в 1941 году»…
Первые шаги… под псевдонимом
Казалось бы, с таким генеалогическим багажом ему не стоило чего-то опасаться в плане «патентной чистоты» своего происхождения. Хотя кое-что в судьбе арбатского юноши и явилось следствием его уступки, так сказать, классовым обстоятельствам.
После окончания десятилетки ему, мнящему себя исследователем Амазонки и мечтающему о геологоразведочном поприще, пришлось, исключая малейшие возражения, получить из рук секретаря комсомольской организации школы именную путевку на переводческий факультет Московского педагогического института имени Мориса Тореза—стране позарез нужны были специалисты со знанием иностранных языков…
Конечно же, Игорь Можейко с превосходными показателями окончил это высшее учебное заведение, несколько лет работал по профилю в Бирме, там же стал писать свои необыкновенно занимательные, искрящиеся добротой эссе, начав с рассказа-мистификации «Долг гостеприимства», упрятав свое имя под псевдонимом «бирманский прозаик Маун Сейн Джи»…
Так начинался литературный путь одного из самых востребованных авторов советской научной фантастики 60-х годов прошлого века—«нулевых» годов ХХI века из когорты так называемой третьей волны писателей, избравших жанр «литература мечты».
Игорь Можейко творил необычайно быстро. Примером может служить история написания им фантастического рассказа «Когда вымерли динозавры». В 1967 году во втором номере журнала «Искатель» цензура зарубила рассказ американского автора-фантаста. Однако рисунок на обложке журнала (сидящий в банке динозавр) уже прошел стадию клиширования. И редакция объявила конкурс на рассказ о наземных позвоночных животных, живших на земле 240 млн лет назад. Как читатель уже догадывается, конкурс выиграл никому не известный автор Кир Булычев, создав эту вещь… за полтора часа.
Кого-либо плодовитей Игоря Можейко, чье истинное имя как солидного представителя советских писателей-фантастов стало известно лишь в 1982 году при получении им Государственной премии СССР, пожалуй, сегодня трудно назвать. В честь своей дочери Алисы он в течение сорока лет до самой кончины с необыкновенными вдохновением и усердием создавал целый цикл романов и повестей, рассказывающих о необыкновенных приключениях девочки из будущего, Алисы Селезневой, прибывшей на Землю из конца ХХI века. Позже этот экранизированный цикл (52 романа!) получил широчайшее признание в среде многомиллионного молодежного сектора нашей страны…
Ареал его пристрастий
Куда только не простиралась фантазия этого высокоэрудированного человека! Это и приключения космического эскулапа Павлыша, и многотомный цикл романов «Чудеса в Гусляре», и калейдоскоп увлекательных историй по кальке взлетов и падений античных цивилизаций, и хроника пиратства в Индийском океане, и многочисленные переводы иностранных авторов—Саймака, Азимова…
Однако особняком стоит, по его выражению, «дело всей жизни»—огромнейший книжный проект «Река Хронос», созданный (но, правда, не законченный) в жанре альтернативной истории одной русской семьи (восемь романов и четыре детские повести)…
Кстати, к этому жанру российские авторы обращаются крайне редко. А для Игоря Можейко понятие «а если бы…» всегда было излюбленнейшим «кушаньем». Он, к примеру, на редкость правдоподобно повествует о гипотетическом освобождении царской семьи из уральской большевистской тюрьмы, рассказывает об успехе мятежа левых эсеров, в результате которого Ленин и Свердлов бегут в Германию, наконец, пишет о чудесном возрождении Владимира Ильича Ленина, реинкарнировавшего в тело младенца, якобы увидевшего свет в России в начале 90-х годов прошлого века…
А вот под родовой фамилией Игорь Всеволодович издал около 450 научно-популярных статей и поставил до сих пор не превзойденный рекорд среди писателей-фантастов по экранизации своих произведений: более двадцати раз персонажи его книг «светились» на больших экранах страны…
Причуды высокого таланта
Кир Булычев не дружил с компьютером, не водил автомобиль, все свои шедевры печатал для издательства набело на пишущей машинке. Он много путешествовал, предпочитая пешком покорять пустыни, саванны, ледяные торосы и джунгли…
Создавал же плоды своей неуемной фантазии в высшей степени оригинально: расстилал плед на полу и набрасывал текст, не меняя позы, в течение многих часов, подперев голову ладонью, практически не отвлекаясь на истину в последней инстанции—энциклопедические источники…
Его романы, повести и рассказы не перегружены причудливыми наукообразными терминами и технологиями, он заглядывал в наше будущее через хребты тысячелетий, озадачившись не демонстрацией возможностей роботов и генной инженерии, а показом истинно человеческих, в высшей степени гуманных отношений между людьми новой формации.
Конечно, по мнению «доброжелателей», его маниакальная тяга к многоэтажным литературным циклам, объединенным общей идеей и одним и тем же персонажным составом, не могла не привлечь настороженного внимания критики. Можейко упрекали в аполитичности, потому что он был чужд приверженности к каким-либо партиям и творческим союзам. Под молот печально знаменитой уголовной 58-й статьи, правда, он не попал, однако его дважды приглашали «на беседу» на Лубянку.
В 1990 году Можейко опубликовал рассказ «Встреча под Ровно»—о «тайной вечере» Сталина и Гитлера. Отделался строгим выговором из уст майора в ведомстве председателя КГБ В. Крючкова. А спустя два года увидел свет его рассказ «Съедобные тигры». Писателя вновь призвали «к ноге» и в последний раз предупредили избегать темы… якобы людоедства, запрещенного в СССР, хотя в рассказе ни о чем подобном не было и тени намека…
А литературоведы его регулярно клевали за повтор сюжетных ходов и тяжеловесный стиль, за несколько наивное толкование в будущем совершенно идеальных отношений между мужчиной и женщиной, что, увы, уже сегодня воспринимается карикатурным шаржем на фоне набирающих высоту гендерной дисфории, однополых браков и явного стремления молодых пар держаться за версту от ЗАГСа…
И все же, конечно, необозримо широкая перспектива его научных изысканий, обращение к самым различным аспектам человеческого бытия, неожиданные «надстройки» к его основной тематике (монография «Награды»—настольная книга российских фалеристов), увлечение историей возникновения головных уборов у более чем пятисот народов Земли—всё это вкупе формирует взгляд на личность Игоря Можейко как на одного из немногих энциклопедистов на постсоветском пространстве…
Резюмируя, скажем: человеком он был интереснейшим, слыл большим оригиналом. Многое в его жизни выходило за рамки общепринятых норм и правил, как говорится, социалистического общежития. Один только перечень его псевдонимов чего стоит: Ю. Лесорубик, С. Фан, Б. Тишинский, Юрий Митин, Николай Ложкин, Лев Минц, наконец, Кир Булычев, причем Игорь Всеволодович всегда настаивал на том, чтобы этот литературный «плащ-невидимка» читался исключительно через букву «е»…
…В далеком детстве он попал под машину, получил серьезную контузию—оглох на некоторое время. Чтобы как-то перезагрузить свое бытие, Игорь в невероятном темпе стал читать серьезные фолианты: это были классические вещи, исторические хроники всех времен и народов, которые он умудрялся «проглатывать» в один присест—от корки до корки, не отрываясь.
Пришел, увидел и… запечатлел
Это о чем же? О том, как за год до своей кончины (в 2003 г.—Авт.) Игорь Можейко посетил Крым, и в частности, наш Севастополь. Ему предстояло насытиться «гением места» и отредактировать три исторических романа—«Наследник», «Штурм Дюльбера» и «Возвращение из Трапезунда», действие которых охватывает четыре года до Октябрьской революции и происходит в Крыму.
Остановился Можейко в Ялте, но с однодневным визитом побывал (правда, без ночевки) и в нашем городе-герое…
Что же его интересовало в Севастополе? Об этом двенадцать лет назад мне по случаю рассказывал хорошо, как оказалось, знавший Кира Булычева член Союза писателей России, прозаик Александр Круглов. Он весной 2002 года встречался с родителем «Алисы» в Херсонесе, куда Игорь Всеволодович приехал с вполне конкретной целью…
С какой же? Александр Георгиевич, помнится, не ручался за точность в передаче названия рассказа, наброски которого в черновом варианте были созданы Можейко много лет назад. «Кажется,—предположил Круглов,—эта вещь была им озаглавлена «Пятая составляющая Херсонеса».
Вот для полного погружения в тему Игорь Всеволодович и стремился давно свидеться, как говорится, тет-а-тет со знаменитым эпиграфическим памятником начала III века до н.э.—«Клятвой херсонеситов», которой, видимо, отводилась особая сакральная роль в рассказе Кира Булычева.
…По воспоминаниям Круглова, наш именитый писатель-фантаст долго молча стоял в музее возле плиты из белого мрамора и затем сфотографировал текст присяги. Потом сел в такси и попрощался, сказав, что спешит и дальше последует на катере в Ай-Тодор, где некогда разворачивались события одного из его исторических романов.
…Он многое не успел сделать из того громадья планов, которые завершились бы новыми многотомными каскадами его фантастических феерий. Например, хотел в пику Джоан Роулинг, родительнице Гарри Поттера, создать отечественный роман «Убежище» о приключениях юного волшебника Севы Савина, однако смерть автора прервала цикл.
…В огромном, пока все еще не систематизированном архиве российского «второго Стивена Кинга»—сотни незавершенных сюжетов, тьма загадок. Их в совершенно, конечно, «автономном полете» предстоит явить сообществу любителей научной фантастики дерзновенным писателям-уфологам четвертой волны. Тем лучшим, кому ежегодно редколлегией отечественного журнала «Если», где десятки лет на пике своей славы печатался Игорь Можейко, вручается Мемориальная премия имени Кира Булычева—миниатюрная бронзовая пишущая машинка. Она считается высшей наградой для тех, кто в своем писательском творчестве избирает главной ставкой в игре разума всепланетарное торжество человечности вопреки тупику парадокса Ферми…
Леонид СОМОВ.
