9o
(Продолжение. Начало в номерах за 18 и 25 октября).
В августе 1833 года Николай I, как и обещал, прибыл в Севастополь. К этому моменту Лазарев по инициативе императора был уже удостоен звания вице-адмирала и чина генерал-адъютанта, фактически уже исполнял обязанности главного командира ЧФ и портов, военного губернатора Севастополя и Николаева. Оставалось лишь формально переназначить адмирала Грейга на почётную должность в Санкт-Петербурге. Причин этого было две. Не мог Николай I простить адмиралу Грейгу, которому безоглядно доверял, «чумного бунта» в Севастополе. А вторая: столкнувшись лицом к лицу с Лазаревым, распознал в нём не только огромный потенциал военачальника, но и ощутил бескомпромиссного единомышленника в заботах о флоте России, которого он ради этого великого дела, словно джинна, выпустил из бутылки…
Не обошлось и без «высокой» чиновничьей зависти. Как же! Случилось небывалое: некий нетитулованный мореплаватель из российской глубинки, более десяти лет пребывавший в лейтенантах, хотя и совершивший три кругосветки, вдруг без покровительства сверху за каких-то пять лет из командира корабля вырос до главного командира флота, из капитана 2 ранга—до вице-адмирала и генерал-адъютанта, а вскоре и до члена Государственного совета России…
Встречая на Екатерининской пристани сошедшего с корабля императора, как положено по Морскому уставу, вице-адмирал Лазарев чётко доложил и представился. Ни суеты, ни дрожи в голосе. С минуту Николай I осматривал бухту с кораблями на рейде, затем обратился к Лазареву: «На этот раз обойдёмся без смотров и проверок, верю, что на кораблях у вас порядок. Докладывайте, Михаил Петрович, о своих планах и показывайте на местности, что и где вы планируете сооружать, и что в первую очередь?»
Вскоре доклад превратился в спор. Михаил Петрович прекрасно понимал, что возражать императору опасно, а переубедить очень сложно, для этого нужны слишком весомые аргументы. Но если отказаться от своих планов, согласиться с императором, теряется смысл его пребывания на посту главного командира ЧФ. В свою очередь Николай I не привык, чтобы в такой степени противились его «разумным», как считал, распоряжениям, настаивая на своём, «неразумном». И всё же не спешил принимать окончательное решение, а чтобы успокоить расстроенного Лазарева, может быть, впервые, вопреки своим принципам за годы царствования, предложил: «Хорошо, Михаил Петрович, присылайте ваши проекты с обоснованием, обсудим».
Спор шёл о концепции развития Черноморского флота и его главной базы, Севастополя. Император, ссылаясь на ограниченность средств, требовал от главного командира всё внимание уделить наращиванию боевой мощи ЧФ и укреплению береговой обороны. Всё остальное, не имеющее к этому отношения, сооружается по остаточному принципу.
Михаил Петрович параллельно с предложенным императором настаивал создавать современную кораблестроительную базу в Севастопольском порту, требующую серьёзных затрат, а город застраивать согласно им предложенному генеральному плану. Достойный поклонения и внешним обликом, и содержанием должен соответствовать своему названию. Севастополь должен стать Южной Пальмирой России, её гордостью и неотъемлемой частью. Здесь не место времянкам, всё должно возводиться на века, в сочетании полезного с прекрасным. Претворению в жизнь именно этой идеи наряду с ростом боеготовности и боевой мощи Черноморского флота он, как главный командир ЧФ и военный губернатор Севастополя, готов посвятить всю оставшуюся жизнь…
При посещении Севастополя через год, когда Лазарев уже официально являлся главным командиром ЧФ и членом Государственного совета России, император против наполеоновских планов Михаила Петровича уже не возражал. Идея с Южной Пальмирой России ему тоже понравилась. Поверил он Лазареву и в том, что это не скажется на росте боевой мощи ЧФ. Уже начаты были земляные работы по срытию холма на восточном берегу Южной бухты. Эта огромная по объёму и трудоёмкая работа решала сразу две важнейшие для Севастопольского порта задачи: расчищала площадь для строительства современного мощного адмиралтейства, а срытым грунтом засыпали «гнилое болото», которым заканчивалась Южная бухта. Таким образом, восточная часть Севастополя становилась легкодоступной по суше. С Центрального городского холма сносился «Хребет беззакония», в город уже были приглашены и трудились над проектами его застройки известные архитекторы: академик Александр Брюллов, Джон Уптон и другие. Многие из уже реально осуществляемых в Севастополе под напором Лазарева проектов предлагались и ранее адмиралом Грейгом, но их осуществление из-за сложности и дороговизны даже не рассматривалось всерьёз, казалось делом несбыточным или далёкого будущего.
С Екатерининской пристани Николай I долго всматривался в объёмный холм напротив, по ту сторону Южной бухты, на месте которого предстояло за несколько лет построить современное адмиралтейство. Затем в сопровождении Лазарева и военного инженера Джона Уптона поднялся на катер, который, лихо перемахнув Южную бухту, свернул в небольшую, отходящую отростком от Южной бухточку и пристал к месту возведения секретного стратегического для ЧФ объекта—пяти современнейших кораблестроительных сухих доков, заполняющихся водой при спуске кораблей естественным путём. Для их заполнения вода будет подаваться из расположенного в 18 километрах искусственного озера сквозь три пробитых в горах тоннеля и по каменному жёлобу на 38 арках акведука.
На обратном пути прошлись по Севастопольской бухте вдоль слабо укреплённых батарей береговой обороны. Здесь тоже начаты работы по перестройке пяти из них в двух- и трёхэтажные каменные мини-крепости, вооружённые мощной корабельной артиллерией. На Екатерининской площади Лазарев попытался увлечь императора рассказом о том, что и где на местности будет возведено в Севастополе в соответствии с будущим генеральным планом, но тот остановил его: «Михаил Петрович, готовьте генеральный план застройки Севастополя. Вижу, большое и полезное дело вы затеяли, на мою поддержку можете рассчитывать. Только на всё это в государственной казне денег пока нет. Поэтому на претворение в реальность всего вами задуманного даже при моей поддержке понадобится не менее десяти-пятнадцати лет. Но ещё раз напоминаю: за боевую мощь флота и превращение Севастополя в неприступную морскую крепость вы несёте личную ответственность. Это первостепенно, за это строго буду спрашивать, и никаких оправданий быть не может. Флот и крепость должны быть готовы к войне в любой день и час. Пока Босфор и Дарданеллы не наши, мира на Чёрном море не будет».
Лазарев и сам прекрасно понимал, что повседневная забота о боевой мощи и боеготовности флота—его главная обязанность. Но флот—не только корабли. Это и те, кто на них служит, кто корабли провожает и ждёт их возвращения в порту базирования. Пусть через десять лет, через пятнадцать, но не будь он Лазаревым, если Севастополь не станет не только морской крепостью, но и полноценным для жизни, прекрасным по облику в сочетании с бухтой городом! Когда подошли к так называемому Екатерининскому дворцу на Екатерининской площади и к императору вернулось спокойствие, Лазарев, воспользовавшись паузой, предложил зайти внутрь: «Николай Павлович, я вам докладывал: в честь пятилетия подвига брига «Меркурий» мы решили установить на Малом бульваре памятник. Пустили шапку по кругу, с души не более трёх рублей. Но проект памятника уже исполнен, и его автор, академик Брюллов, готов его представить вам на утверждение».
Войдя в дом, где ещё многое напоминало о его великой, но неоднозначной прародительнице, Николай увидел, что даже разложенный на столе проект памятника был исполнен в её излюбленном античном стиле. Государь всея Руси несколько минут внимательно всматривался в детали первого в Севастополе памятника. Попросив карандаш, после полуминутного раздумья задержал его на античной триере, затем переместил на плинт с барельефами древнегреческих богов. Оставил в результате на трёх гранях Нептуна, Меркурия и Нику. А вот Марсу на четвёртой грани не повезло, его император зачеркнул и выше дописал: «Барельеф Казарского». На постаменте усечённой пирамиды, зачеркнув «Подвигу брига «Меркурий», дописал на передней грани: «Казарскому», а на обратной стороне—«Потомству в пример», в самом верху—«Утверждаю» и подпись: «Николай I». Дабы избежать лишних вопросов, ни к кому конкретно не обращаясь и чеканя каждое слово, изрёк: «Командир есть главная фигура на корабле, с него главный спрос, поэтому и слава корабля, и позор—это прежде всего его. А почему сей подвиг служит потомству в пример, надеюсь, пояснять не надо. И, как император России, прошу: сделайте мне исключение, дозвольте в шапку по сбору средств на этот памятник положить три тысячи рублей серебром».
На прощание император отозвал Лазарева в сторону: «Михаил Петрович, я удовлетворён вашей деятельностью как главного командира Черноморского флота. Но слишком велики масштабы—не надорвитесь, сконцентрируйте усилия на главном».
Уже уходя, философски обронил: «Впрочем, большому кораблю и большое плавание…»
Император не ошибался: человек долга и чести, высокой эрудиции и передовых идей, Михаил Петрович Лазарев не только сам был вездесущ, но и умел найти среди своих подчинённых достойных сподвижников, заразить их своей одержимостью в заботах о флоте и Севастополе. Не было ни малых дел, ни больших, в которых бы он не принял личное участие. На верфях в Николаеве, Херсоне, затем и во вновь возведённом Севастопольском адмиралтействе не был заложен ни один из 150 построенных при главном командире Лазареве кораблей без его личного участия как в разработке чертежей, так и в спуске их на воду.
Каждый из больших и малых кораблей по праву являлся его детищем, каждый лучше прежнего. Под его командованием Черноморская эскадра стала лучшим парусным флотом в мире.
Одновременно со сносом «Хребта беззакония» главный командир лично позаботился о материальной помощи на обустройство его обитателям в слободках на близлежащих холмах. При этом бесцеремонно вытурил из Севастополя всех кабачников, дабы не спаивали нижних чинов и мастеровых. В 1838 году добился-таки, чтобы наконец был утверждён первый генеральный план застройки города.
(Окончание следует).
Н. Стреленя.
