18o
…Земное сердце стынет вновь,
Но стужу я встречаю грудью…
Эти проникновенные строки, созданные 108 лет назад Александром Блоком, поэтом серебряного века № 1, и о нем—замечательном сыне севастопольской земли, подвижнике на ниве спасения для народа шедевров мирового живописного искусства, Михаиле Павловиче Крошицком, 125-летие со дня рождения которого мы отмечаем завтра.
Купюры его биографии
…Странная, однако, эта вещь—пресловутость переосмысления новыми поколениями культурологов фактов и явлений из жизни замечательных людей. О Крошицком, о его биографии и знаковом гражданском подвиге—спасении золотого фонда Севастопольской картинной галереи во время Великой Отечественной войны—написано с середины 40-х годов прошлого века добрых два десятка статей и мемориальных воспоминаний.
Самые ранние из них, послевоенные, буквально взахлеб повествуют о том, как юный художник, прибывший осенью 1917 года в Петроград из Кронштадта с семью революционно настроенными матросами, «штурмовал Зимний», как осуществлял охрану сокровищ дворца балерины Матильды Кшесинской, как «видел и слышал Ленина»…
Однако после российских событий 1991 года тема штурма Зимнего и обожествления личности вождя мирового пролетариата В.И. Ленина в публикациях о Крошицком как-то «проседает» в силу идеологических коллизий, и в биографии Михаила Павловича Крошицкого крупным планом продолжает светиться лишь его гражданский подвиг—одиссея спасения им основных фондов нашего Художественного музея…
Кто же отрицает: этот знаковый факт из жизни крымского художника Михаила Крошицкого—повод для нашей, севастопольской, особой гордости за все то, что он геройски свершил, вывозя под бомбами из пылающего города-героя сотни живописных артефактов в далекий Томск.
Но зададимся вопросом: а что же предшествовало этому гражданскому подвигу Михаила Павловича Крошицкого? И найдем ответ в его революционном прошлом, том самом, о котором стыдливо умалчивают его биографы в XXI веке. Он действительно охранял имущества сапфировой примы русского балета во дворце, занятом большевиками на углу Кронверкского проспекта в Петрограде. Крошицкого как художика невероятно тогда впечатлили художественные ценности, оставленные балериной после ее бегства из дворца, а именно: более полусотни ювелирных изделий мастера Фаберже, голландские гобелены XV-XVI веков, полотна русских художников-передвижников. Все это безвариантно могло подвергнуться мародерскому разгулу страстей сокрушителей старого мира—анархистов и матросов, ничего не смыслящих в истинной ценности артефактов из коллекции, собранной эпатажной фавориткой представителей царской семьи…
Не подверглось. Все ценности Кшесинской были спасены и по частям и поныне находятся в фондах Эрмитажа и «Третьяковки»…
Не преференциями едиными…
…Интересный факт. В творческом наследии М.П. Крошицкого наличествует его полотно «В.И. Ленин на втором крестьянском съезде». Где оно сейчас находится, крымские музейщики не знают, а Интернет—безмолвствует… Любопытна история создания этой картины, о которой мне в свое время поведал мой отец, журналист «Славы», многие годы состоявший в тесных приятельских отношениях с Михаилом Павловичем.
Оказывается, молодой революционно настроенный художник был делегирован в северную столицу из Кронштадта на этот самый съезд в начале декабря 1917 года. Его с мольбертом, конечно же, определили вначале на галерку Смольного, что, естественно, не могло способствовать созданию чернового эскиза с выступлением на этом съезде В.И. Ленина…
Помог случай. Один из матросов, с кем он приехал из Кронштадта, был близко знаком с комендантом съезда Павлом Мальковым. Тот выдал Крошицкому красную повязку и усадил его на приставной стул во втором ряду, как раз напротив трибуны. Так родился эскиз картины, которую Крошицкий написал в 1933 году…
К чему этот рассказ? А к тому, что в биографии героя нашего повествования не всё состыковывается, как того требуют реалии. Например, Крошицкий, «видевший и слышавший Ленина», рисовавший вождя с натуры, никогда не состоял в ВКП(б), а по идее—должен был носить партийный билет в заветном кармане френча как истинный революционер, как человек, который по праву мог гордиться тем, что он «делал революцию», вышел из народа. Но в этом—весь Крошицкий, никогда не искавший выгоды из номенклатурно привлекательных жизненных ситуаций.
Навскидку—яркий пример. В декабре 1941 года командир эсминца, на который Михаил Крошицкий грузил с помощью матросов ящики с художественными ценностями, отвел ему на это всего 15 минут. Из 83 ящиков лишь в одном находились личные вещи Крошицкого—несколько картин и великолепная коллекция почтовых марок, которую художник собирал четверть века.
Казалось бы, именно этот ящик должен быть в первую очередь препровожден в каюту художника—как личное имущество. Ан нет. Его сгрузили 83-м номером, и именно он волею злого случая сорвался с троса и нашел вечное упокоение на илистом дне Царской пристани в Южной бухте. Между тем в ходе 43 пересадок на горестном пути художественных ценностей из Севастополя в Томск Михаил Павлович вполне мог получить всяческие преференции, продавая по частям свою уникальную коллекцию марок взамен на возможность погрузить полотна, гравюры и изделия из бронзы и серебра в любезно предоставленные вагоны…
Не дождавшись жены и детей…
…Стал уже глянцево хрестоматийным тот факт, что летом и осенью 1941 года руководившие обороной Севастополя категорически запрещали что-либо вывозить из города, исходя из того, что в осадном положении в Севастополе должны функционировать абсолютно все учреждения, в том числе и культурного профиля. И в этой ситуации Крошицкий, возглавляя музейную бригаду ПВО, по крайней мере, три раза лично предотвратил пожар на крыше здания музея, обезопасив «зажигалки».
Однако он отдавал себе полный отчет в том, что на чудо надеяться было нельзя. Ведь, попади снаряд неприятеля в здание музея,—случится непоправимое: полторы тысячи экспонатов живописи, графики, малой пластики, ценная часть научной библиотеки—6700 томов—все будет уничтожено…
Биографы М.П. Крошицкого, как говорится, в один голос не подвергают никакому сомнению тот факт, что Михаил Павлович на свой страх и риск в конце ноября 1941 года совместно с двумя сотрудницами галереи стал упаковывать все ценные экспонаты и в ночь с 11 на 12 декабря 1941 года якобы без официального разрешения властей, без эвакуационного листа, без денежного содержания и четкого указания конечного пункта погрузил бесценный багаж в трюм эсминца, следующего в Батуми. Игнорируя, кстати, неоднократные обещания… расстрела как паникёра.
Однако будем придерживаться логики реалий осадного положения в Севастополе. На военный корабль, конечно же, без команды на эвакуацию никто никого не мог посадить. Так что не надо красиво фантазировать. На самом же деле Крошицкий вышел на секретаря горкома партии Антонину Сарину, убедив ее, что музейные ценности следует срочно спасать. Она переговорила с членом Военсовета вице-адмиралом Н.М. Кулаковым, и командир эсминца получил соответствующее распоряжение…
Другой вопрос—это отсутствие у Крошицкого всей необходимой подорожной документации и тем более денежных средств. Приказ грузиться поступил неожиданно, причем ограничивалось всё жесткими временными рамками. И директор Севастопольской картинной галереи элементарно не успевал запастись всем тем, что могло в ходе следования служить верительными документами и подспорьем для элементарной жизнедеятельности. А еще его буквально грызла горестная мысль о том, что его жена Нина Ивановна с детьми не успевала на военный борт, и в Батуми изрядно израненный торпедным огнем противника эсминец пришел, увы, без семьи художника. В период морского следования к берегам Грузии Михаил Павлович, на плечи которого враз свалилось столько забот и волнений, поседел в одночасье…
Каждая пересадка—это год жизни
В течение двенадцати дней Крошицкий встречал каждое судно, заходящее в порт Батуми из Севастополя. Однако его семьи ни на подлодках, ни на эсминцах не было… А ведь душою он страдал не зря: его мать с внуком погибла под бомбежкой, а жена и дочь чудом спаслись и были эвакуированы в тыл…
…Тем временем наметился первый пересадочный пункт—город Тбилиси. Коллеги достаточно радушно встретили странного просителя из Севастополя. Директор Метехского музея АН Грузии М. Чанкватадзе распорядился выделить целых три вагона для севастопольских экспонатов, но с одним условием: после войны все крымские сокровища останутся… здесь.
Конечно же Крошицкий это «лестное предложение» категорически отверг и добился отправки груза в Красноводск.
В этом городе милиция тщательно проверила ящики с севастопольскими пломбами. Расторопный и на редкость добросердечный майор выделил грузовик, снабдил Крошицкого питанием на целую неделю, и с февраля 1942 года три вагона с музейным грузом из Севастополя, образно говоря, стали на колею полной неизвестности, треволнений, холода и голода для единственного распорядителя экспонатами нашей картинной галереи—Михаила Павловича Крошицкого…
…Долгие месяцы пришлись на 43 пересадки. Баку, почти все республики Средней Азии, Барнаул, Новосибирск—таков был маршрут костяка ценностей сегодняшнего Художественного музея Севастополя, прежде чем они прибыли на железнодорожный вокзал города Томска.
…Каждая новая отправка груза стоила директору Севастопольской картинной галереи, пожалуй, целого года жизни. Где-то ящики сбрасывали прямо в снег, под погрузку часто подавались вагоны из-под угля. В Барнауле груз загнали на запасной путь, и три добрых молодца с монтировками принялись было «раздевать» ящики «на дрова для госпиталя». Крошицкий взмолился: «Мужики, да ведь в ящиках этих музейный груз из Севастополя!» И произошло чудо. Сработало гордое имя—Севастополь. Начальник вокзала выделил вагоны, снабдил Крошицкого хлебом, тушенкой, кипятком и напутствовал: «С Богом!»
А в Ташкенте состоялась знаменательная встреча Крошицкого с уполномоченным Комитета по делам искусств при СНК СССР. Михаил Павлович получил наконец эвакуационный лист, зарплату почти что за год, продовольственные карточки, тулуп, валенки и четкое указание, как следовать до конечного пункта—до города Томска…
…Есть у Гарсиа Лорки такие прекрасные строки, адресованные некоему подвижнику: «Не расплескал он душу в смертной чаше…» Право слово, Крошицкий, его гражданский подвиг, без сомнения, заслужили чести быть удостоенными этой высокой оценки стойкости человеческого духа…
Восьмого января 1943 года музейные теплушки из Севастополя прибыли наконец в Томск. Крошицкого встречали крымские художники, эвакуированные в Сибирь. В частности, Михаил Щеглов оставил такие воспоминания: «Нашли вагоны с музейными экспонатами, открыли. Но в чем дело? Почему Михаил Павлович неподвижно лежит на одном из ящиков? Почему не встает? Кинулись к нему, а он без сознания, горит весь, температура под сорок. А на улице—лютый сибирский мороз. С воспалением легких Крошицкий попал в больницу…»
…В течение года совместно с сотрудниками Томского краеведческого музея Михаил Павлович, пройдя курс лечения, занимался перетяжкой холстов, сушил полотна, убирал с пораженных мест плесень, укреплял на картинах красочный слой, спиртом снимал грибок. На доброй сотне живописных шедевров минеральные краски потемнели, пришлось облучать их лампами…
Параллельно Крошицкий принимал деятельное участие в реставрации яснополянских экспонатов, за что получил особую благодарность от председателя Комитета по делам искусств М.Б. Храпченко…
А ведь он заслужил это звание!
…Недолгим выдался обратный путь на Крымский полуостров нашей бесценной художественной галереи. Крошицкий уложился в месяц.
Около десяти лет, начиная с мая 1945 года, севастопольские артефакты пребывали в фондах Симферопольского художественного музея, даже вставал вопрос о том, что город Севастополь, мол, стоит по пояс в чертополохе, там не до «картин маслом»…
Однако Крошицкий твердо стоял на своем: галерея должна вернуться в родную обитель. И настал день, когда наши экспонаты покинули Симферополь. Вначале они были размещены на территории детсада на улице Суворова, а через два года коллекцию развернули в чудом не поврежденном войной здании на проспекте Нахимова…
…Михаил Павлович Крошицкий рано ушел из жизни. До последнего часа он возглавлял Севастопольскую картинную галерею, активно участвуя в общественной деятельности: он вел инвентаризационную работу, преподавал в училище им. Н.С. Самокиша, в изостудии художников Крыма.
Искусствовед М. Белкина, побывав в Севастополе в конце 50-х годов, писала, посетив наш музей: «…Человек с эспаньолкой вел матросов от картины к картине. У него были большие серые глаза, выцветшие от жизни, и уставшие руки. Усталость сквозила в каждом его жесте. И он был так осторожен, так экономен в движениях, словно боялся что-то в себе сломить. Я знала: он пережил недавно тяжелый инфаркт. Ему было запрещено работать, но он, видимо, не удержался: избиратели пришли, матросы, именно они выдвигали его в горсовет…»
…Он перенес не один, а целых три инфаркта, но, не ведая усталости, продолжал писать картины в выделенной ему городом мастерской. Историк-краевед В. Милодан в статье, посвященной памяти М.П. Крошицкого, сокрушался в 1997 году: «Мастерскую после его смерти отобрали. Ах, какой бы это был мемориальный объект сегодня…» И еще: «Диву даюсь: почему до сих пор имя Михаила Павловича Крошицкого не значится среди почетных граждан Севастополя?»
И действительно: почему?
Леонид СОМОВ.
P.S.
64 музея СССР, в том числе Керчи, Гурзуфа и Бахчисарая, потеряли в период Великой Отечественной войны 783 тысячи уникальных экспонатов. Михаил Крошицкий ценой невероятных физических и духовных усилий сумел не увеличить это скорбное число утрат на 1300 артефактов, заслуженно получив право на медаль «За оборону Севастополя», находясь на пути к Великой Победе в глубоком тылу, преодолев в одиночку 11 тысяч километров двух морей, железных дорог Кавказа, Средней Азии, Алтая и стылой Сибири и сохранив для потомков бесценный литерный груз—основу фондов замечательной Севастопольской картинной галереи…
Девять красок «мольберта» его судьбы
—Матрос 1-й статьи Потап Фомич Крошицкий после Синопской виктории на палубе флагмана «Императрица Мария» лично из рук капитан-лейтенанта П.С. Нахимова получил знак отличия Военного ордена Святого Георгия. Это был прадед Михаила Павловича Крошицкого.
—Из всех вольнослушателей отдела живописи Высшего художественного училища Академии художеств России знаменитый художник В.Е. Маковский особо выделил выпускника Севастопольской гимназии Михаила Крошицкого, настаивая на первоочередности назначения стипендии именно для него.
—Крошицкий с большим воодушевлением воспринял революцию 1917 года. Будучи художником 4-го запасного полка Юго-Западного фронта, он вел большую агитационную работу среди матросов Кронштадта.
—l августа 1924 года в стране был объявлен конкурс на проектный эскиз первого в Стране Советов революционного боевого ордена Красного Знамени. Михаил Крошицкий подал в комиссию два эскиза. За один из них ему вручили премию, два элемента эскиза вошли в окончательный вариант ордена, известного в Википедии, правда, под авторством художника Владимира Денисова.
—Крошицкий одним из первых в СССР в дни войны стал выпускать в Севастополе, а затем в Томске «Окна ТАСС».
—Михаил Павлович стал самым первым в нашей стране художником, запечатлевшим, так сказать, вживую на полотне самый первый час начала Великой Отечественной войны. На картине «Севастополь. 22 июня 1941 года» мы видим черное небо над городом в паучьих нитях прожекторов, балкон трехэтажного дома с женщиной, прижимающей к груди испуганного ребенка; а внизу, на улице,—бегущих санитаров с первыми жертвами войны на носилках…
—Крошицкий по праву считается одним из первых организаторов художественно-музейного дела в стране. До 1939 года он возглавлял Симферопольский областной историко-краеведческий музей. Именно из него выросли впоследствии Симферопольский и Севастопольский художественные музеи.
—Он—инициатор создания Союза художников Крыма. На удостоверении № 1 этого союза значится имя М.П. Крошицкого.
—Одна из улиц города-героя Севастополя, а также наш Художественный музей носят имя Михаила Павловича Крошицкого.
