14o
…Наш благословенный город Антон Павлович Чехов (нет нужды, право слово, титульно представлять одного из самых признанных классиков мировой литературы) посетил не менее пятнадцати раз (начиная с 1888 года). Сегодня, в 160-летнюю годовщину со дня рождения «великого насмешника и печальника» Антуана Чехонте, мы сделаем попытку обозначить некоторые вехи его жизни и творчества, связанные с Севастополем. И начнем, пожалуй, с одной его сакральной повести «Черный монах», которая как бы обособенно стоит в ряду его больших и малых произведений различного жанра.
Как в воду глядел…
Во второй половине 1893 года в Москве в уютном номере гостиницы «Лоскутная» Антон Павлович коротал длинный вечер, общаясь с писателем И. Ясинским. Одна из мыслей, высказанных тогда Чеховым, была, по воспоминаниям его собеседника, такой: «…Меня крайне интересуют всякие уклоны так называемой души. Если бы я не сделался писателем, вероятно, из меня вышел бы психиатр».
Тогда-то Ясинский и «подкинул» А.П. Чехову абрис сюжета «Черного монаха», а именно: некий адвокат страдал тем, что постоянные мушки перед глазами у него «разрастались временами в целую призрачную тень».
Призрачная тень—это «черный монах», который периодически, но всегда неожиданно и стремительно буквально овладевает сознанием героя чеховской повести Андрея Коврина, заштатного магистра философии. Черноризец настойчиво внушает своему визави мысль о том, что он, Коврин,—гений, что он—избранный, что он—в числе немногих творец прекрасного будущего.
…В этом странном произведении (хотел того Антон Павлович или нет) все-таки просматривается некий второй, загадочный план. На энергетически-фантастической тяге «Черного монаха», стремительно появляющегося ниоткуда и устремляющегося в никуда, Чехов сумел непостижимым образом, как на машине времени, пронестись вперед в свое, увы, уже малорадостное будущее (до смерти автора «Вишневого сада» на момент публикации «Черного монаха» оставалось чуть более десяти лет). При этом промежуточной станцией на пути к физическому пределу великого Антуана оказался наш Севастополь (как в повести, так и на самом деле).
А теперь обратим свое внимание на интересные совпадения некоторых деталей антуража повести и биографии самого Чехова. Первые две буквы имен автора и героя повествования совпадают: Андрей и Антон. Их фамилии, казалось бы, не имеют ничего общего. А если глянуть в фамильные корни, то мы получим, согласно Далю, весьма сопряженные области специфической и древнейшей сферы человеческого действа: «ков»—знак от удара по чему-то молотом; «чех» (чеха)—чекан, древняя монета, нечто производное от ковки…
Таков реальный расклад… Но последуем дальше, строго по канве повести. В ней по полной схеме упоминается лишь один раз некий целостный год—1862-й: «То, что было декоративною частью сада, производило на Коврина когда-то в детстве сказочное впечатление. Каких только тут не было причуд… даже число 1862 из стволов слив…»
Между тем Чехов в одном из воспоминаний современников признался, что довольно отчетливо помнит многие знаковые события своей жизни, начиная с двух лет. А родился он в 1860-м…
Чего стоит почти маниакальное увлечение героя повести психологией, по сути, предтечей появления «Черного монаха»? Отец его будущей жены спрашивает: «Ты ведь все больше насчет философии?» «Да,—отвечает Андрей.—Читаю психологию, занимаюсь же вообще философией».
Чехов, скажем прямо, меньше всего увлекался академической философией. К 1900 году он стал признанным мэтром «улыбки, иронии и печали» в своем основном литературном амплуа. Что же касается психологии, то он ею в начале 90-х XIX века увлекался весьма и весьма серьезно.
В восьмой главе повести Андрей Коврин заболевает: «…теплые ванны, надзор, малодушный страх за каждый глоток, за каждый шаг…» И с этой главы начинают свой отсчет вполне провидческие откровения Антона Павловича Чехова. В 1894 году, в год публикации «Черного монаха», он еще, правда, не вполне отдает себе отчет в том, что болен серьезно. 16 февраля 1894 года он в письме сообщает А. Суворину, что 1 марта уедет в Крым: «Тороплюсь, потому что кашель донимает, особенно на рассвете, и надоел этот кашель чертовски. Серьезного пока нет еще ничего…»
Однако тайные подозрения насчет истинной природы своей болезни у доктора Чехова, несомненно, были.
В финале «Черного монаха» и на завершающем этапе жизни А.П. Чехова—уже прямые, совершенно идентичные параллели. Во-первых, явно неудачный, бездетный брак: «Жил он уже не с Таней…» С Ольгой Книппер, своей супругой, Антон Павлович тоже жил «на два дома». Во-вторых, абсолютно точно указан срок смерти: в 1893 году тесть главного героя в разговоре с садовником так говорит, впрочем, не подозревая об истинной подоплеке своей фразы, об Андрее Коврине: «…Каков он будет лет через десять? Рукой не достанешь!»
И точно: во второй половине 1904 года «достать» А.П. Чехова можно было, лишь только дотронувшись до его могильной плиты на московском кладбище…
…Волею классика умереть Коврину было суждено в Севастополе, в гостинице Киста, летом, в предутренний теплый июльский час. Последний маршрут смертельно больного Андрея пролегал в Ялту (из Москвы, с остановкой в Севастополе).
С точностью до наоборот последний маршрут умирающего Антона Павловича Чехова пролегал в Москву (уже из Ялты, но опять же с остановкой в Севастополе)… Печальная параллель…
Итак, на десять лет вперед в повести «Черный монах» А.П. Чехов фактически расставил главные вехи своей жизни, разумеется, в общих чертах и весьма опосредованно…
Печальная гастроль…
…В самых первых своих приездах в Севастополь Антон Павлович в письмах к родным не уставал выражать почти восторженное впечатление от… моря и нашего города: «Севастополь красив сам по себе и потому, что стоит у чудеснейшего моря… Какое согласие его цветов! Какое мирное, покойное и высокое настроение! На берегу моря можно прожить тысячу лет и не соскучишься…»
…Позже Антон Павлович выстроит в Ялте свою Белую дачу и здесь будут созданы десятки произведений великого писателя…
Одним из самых ярких посещений Чеховым Севастополя, пожалуй, следует считать его приезд в наш город весной 1900 года, когда сюда в полном составе приехала труппа молодого и прогрессивного Московского Художественного театра. Премьера знаменитой «Чайки» состоялась в столице 17 декабря 1898 года. Но автор этой знаковой пьесы уже был серьезно болен. В свойственной ему причудливо-ироничной манере Антон Павлович сказал зимой 1900 года севастопольскому литератору А.Б. Лазаревскому: «У меня уже всё «засахалинело», имея в виду последствия его длительного и изнурительного для здоровья путешествия на Дальний Восток…»
Вот почему Антон Павлович в письме к К.С. Станиславскому написал: «Приезжайте весной на юг играть».
В севастопольском «Крымском вестнике» 9 апреля 1900 года появилось такое объявление: «Дирекция Московского Художественного театра объявляет, что 10, 11, 12, 13 апреля в севастопольском летнем городском театре будут поставлены «Дядя Ваня» Чехова, «Одинокие» Гауптмана, «Гедда Габлер» Ибсена и «Чайка» Чехова».
10 апреля Чехов впервые увидел постановку пьесы «Дядя Ваня». Его пароход накануне утром встречали на Графской пристани толпы поклонников. Станиславский вспоминает: «Чехов сошел на берег последним. Сильно кашлял, выглядел бледным и похудевшим…»
На завершающем гастроли спектакле—ставили «Чайку»—знаменитого автора вызывали на бис тридцать раз. На сцену бросали цветы, шапки, пальмовые ветви… Триумф был потрясающий…
…Кстати, его известность выходила далеко за пределы российских окололитературных кругов. Писатель Александр Куприн вспоминал, как в ялтинском порту А.П. Чехов, возвратившийся на пароходе «Тавель» из Севастополя, что-то тихо и явно корректно сказал носильщику. Помощнику капитана парохода почему-то показалось, что это было неким неудовольствием, и самодур залепил татарину, несущему два тяжелых чемодана, звонкую пощечину. Тот пошатнулся, вытер кровь полой рубахи и бросил распоясавшемуся чиновнику такую фразу: «Ты думаешь, что меня ударил? Ты вот кого ударил!»—и указал на Чехова. Все увидели, что писатель побледнел и был вне себя от негодования…
Херсонесские «чтения»
…В апреле 1903 года Антон Павлович Чехов и русский театральный режиссер Всеволод Эмильевич Мейерхольд прибыли из Ялты в Севастополь, чтобы отсюда выехать в Москву. До отхода курьерского поезда оставалось более пяти часов, и Чехов предложил Мейерхольду «махнуть в Херсонес». Тот охотно согласился. Метрдотель гостиницы Киста позаботился о доставке удобной пролетки, и через полчаса оба путника прибыли на городище древнего полиса, где были представлены директору Херсонесского музея К.К. Косцюшко-Валюжиничу. Тот выказал искреннюю радость по поводу приезда именитых гостей, и, как предполагает известной чеховед Геннадий Шалюгин, именно тогда, 22 апреля 1903 года, в Херсонесском музее была презентована буквально накануне откопанная на центральной площади некрополя бесценная мраморная плита—стела с гражданской клятвой херсонеситов, эпиграфическим памятником Херсонеса Таврического, аналога которому в мире на сегодняшний день нет.
—Тщательная, полная расшифровка текста этого крайне редкого артефакта, сличение его с уже известными, характерными рисуночными обликами—вся эта работа у нас еще впереди,—пояснил целой группе туристов, к которой любезно пригласили присоединиться Чехова и Мейерхольда, директор музея Карл Казимирович…
Но каково же было изумление всех присутствующих, когда Антон Павлович, не спеша протерев платком стекла пенсне, подошел к стеле и, совсем недолго всматриваясь, вдруг прочел: «Клянусь Зевсом, Геей, Гелиосом…»
Это была начальная строка знаменитой клятвы граждан Херсонеса Таврического.
А откуда же знание Антоном Павловичем греческого языка? Всё просто. В пику, кстати, додекаэдру—загадочному предмету эпохи Римской империи, самый первый экземпляр которого из последующих двадцати был найден во Франции в мае того же года, когда в Херсонесе откопали мраморную стелу с текстом гражданской присяги. Ученые до сих пор ломают голову над предназначением этого странного артефакта…
…Но вернемся к тому «сюрпризу», который был преподнесен Антоном Павловичем Чеховым на презентации херсонесской стелы. Оказывается, в своем родном Таганроге юный Антоша Чехонте периодически посещал греческую школу…
В тот день Чехов оставил автограф в Книге гостей Херсонеса и, наверное, грустно размышлял над тем, как же все-таки в начале наступившего ХХ века не соответствует вид унылых средневековых руин древнего Херсона тому представлению об античных цивилизациях Причерноморья, которое он почерпнул из беседы на Белой даче с гостем писателя академиком Н.П. Кондаковым…
Балаклавский визит
Еще одно малоизвестное в плане адресной детализации посещение А.П. Чеховым севастопольского градоначальства имело место в начале августа 1900 года. Проводив свою возлюбленную, актрису Ольгу Книппер в Москву, Антон Павлович заночевал в гостинице Киста в своем привычном уже 50-м номере. А следующие день и ночь (конкретно—6 августа) он находился в Балаклаве.
С какой же целью? Уместным будет предположение, что он с рекомендацией своего старинного друга, доктора и писателя Сергея Яковлевича Елпатьевского, посетил электросветоводолечебницу известного балаклавского эскулапа Ивана Львовича Педькова. Его дом, ныне капитально отреставрированный, был спроектирован в стиле итальянского ренессанса и находился у подножия горы Кастрол, венчая пешеходную зону южной части набережной Балаклавы.
За четыре года до того момента, когда Чехов, поставив сам себе диагноз «Умираю…», ушел из жизни, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что безнадежно болен. Но получить консультацию известного далеко за пределами Балаклавы врача-физиотерапевта он, конечно же, давно хотел. И вот выдался случай…
Подарок Ольги Леонардовны
На ялтинской Белой даче в спальне нашего великого писателя всегда стоял античный, профессионально склеенный керамический килик—херсонесская «заздравная чаша», венчальный подарок своему будущему супругу от Ольги Книппер. Кубок был приобретен ею в последний приезд в Севастополь, в канун женитьбы, то есть в начале мая 1901 года.
Исходя из того, что антикварных магазинов в Севастополе на рубеже двух веков было мало, если не сказать, что их вообще не было, то можно выдвинуть следующее предположение. Чаша эта в качестве уникальной античной вещи была продана Ольге Леонардовне на улице Большой Морской владельцем магазина с различного рода диковинками Аверьяном Кухтиным. Только его имя в качестве реализатора антиквариата значится в известном печатном репринте—сборнике В.Н. Прокопенкова «Севастополь. Газетные хроники 1882-1917 гг.», выпущенном шесть лет назад…
…Сегодня, в начале третьего тысячелетия, в театре российской культурной жизни наш замечательный писатель Антон Павлович Чехов, который всегда стремился в своем творчестве превратить человеческую трагедию в надежду, достойно занимает самую привилегированную ложу. А гул оваций в адрес Автора, как и при самой первой постановке «Вишневого сада» в январе далекого 1904 года в Москве, не утихает. И 116 лет спустя мы снова и снова стоя приветствуем Чехова, в жизни которого наш легендарный город неоднократно служил и начальным, и конечным причалом неутомимого путешественника—«великого Антуана», колыбелью знаковых событий и творческих озарений в его судьбе…
Леонид СОМОВ.
