Мне было лет 25, когда я сумел устроиться на работу специалистом по оффшорным переводам в московский «Автобанк». Как-то мой непосредственный руководитель, решая одну сложную банковскую задачу, вознамерился подключить к этой работе наши молодые силы и знания, то есть профессиональный багаж трех выпускников Российской банковской академии. Что ж, мы рьяно взялись за дело.
Я взял на дом все исходные выкладки для успешного решения поставленной шефом задачи и уединился в большой мансарде, где около года проживал вместе с другом, правда, он пробовал свои силы в юриспруденции.
Каждый из нас располагался у окошка на своей половине мансарды, но занимались мы разными делами. В ту ночь я сидел над бумагами, решая задачку, а Сережа реставрировал одну очень редкую марку—такое у него было хобби.
Друг мой часов в одиннадцать ночи притушил свет настольной лампы, стоявшей на столике у его кровати, а я продолжал корпеть над упрямо ускользающим решением сложного многоступенчатого банковского «ребуса».
Наконец мое терпение лопнуло. Я отметил для себя, что уже третий час ночи, что мозги мои больше уже не варят, и завалился спать.
Утром, проснувшись, я умылся, сделал себе бутерброд и направился к столу, чтобы с тяжелым сердцем еще раз обозреть свои неудачные ночные попытки, все-таки сотворить что-то дельное и удивить контору. Каково же было мое изумление, когда на одиноко лежащем на столе листочке бумаги моим бисерным почерком было изложено стройное, весьма простое и изящное решение поставленной задачи. В самом низу листа были проставлены подпись, дата и, что самое интересное, время: 4 часа 45 минут.
Я оторопел, ничего не в силах понять. В то время, т.е. в 4 часа утра, по всем моим ощущениям, я уже спал как убитый.
Послышался скрип ступенек: это по лестнице поднимался мой дружок. «Ну ты даешь, Глебушка! Я уже смотрел третий сон,—сказал он мне,—как вдруг проснулся от звука упавшего стула. Смотрю, ты его так аккуратненько ставишь на ножки, садишься за стол, включаешь лампу и приступаешь к писанине. Я не сразу уснул, минут двадцать ты трудился, часы мои показывали полчетвертого утра. Затем я «провалился» досматривать четвертый сон».
Я, конечно, был в шоке. Ну ничего не помню! Неужто все, что я так гениально изложил на одном-единственном листе бумаги, мною было сотворено в сомнамбулическом состоянии? До сих пор ответа на этот вопрос у меня нет, ибо во всей последующей моей жизни так и не появилось поводов для обращения к врачам по причине лунатизма.
Г. ПОТТО.
От редакции
По данным психоаналитиков Парижского НИИ сна и сновидений, из каждых ста тысяч здоровых людей планеты 7 страдают лунатизмом. Находясь в состоянии сомнамбулического сна, они могут ходить, разговаривать, читать и писать, выполнять действия, совершенно необъяснимые с точки зрения разумного человека. Эти действия в состоянии бодрствования были бы просто невыполнимы в силу физических и умственных возможностей.
Приступы этого нервного заболевания, как правило, проявляются ночью, после нескольких часов сна, и длятся более-менее продолжительное время. После больной вновь ложится в постель или его укладывают близкие ему люди. Утром, пробудившись, лунатик решительно ничего не помнит о своих ночных приключениях.
Иногда приступы лунатизма у больного проявляются и днем—после нескольких часов дневного сна. Выполнив свои какие-то необычные действия, такой человек вновь ложится в постель, а пробудившись, опять-таки ничего не помнит о случившемся.
У различных людей приступы сомнамбулизма проявляются по-разному. Иные, не покидая кровати, могут часами вести вполне разумные разговоры, выполнять действия, связанные с осмысленной повседневной деятельностью.
Другие, наоборот, покинув помещение, блуждают по улицам, забираются на крышу, ходят по карнизу, лазают по деревьям и т.п. При этом у них сохраняется ясность сознания и налицо изумительно четкая координация движений.
Есть среди лунатиков и творчески одаренные личности. Такие люди в состоянии сомнамбулического сна делают подчас гениальные открытия, выполняют сложнейшие математические вычисления, пишут великолепные стихи и прозу.