12o
Мыслитель, художник и поэт должны страдать вместе с людьми для того, чтобы найти спасение или утешение.
(Л. Толстой).
…Я вырос в ленинградскую блокаду,
Но я тогда не пил и не гулял,
Я помню, как горят огнем Бадаевские склады,
В очередях за хлебушком стоят…
Герою этой послевоенной дворовой песни (усредненно уже, конечно) под девяносто. А некоторые его современники живут и по сей день в нашем славном Севастополе. Во время блокадного народного лиха в многострадальном городе на Неве они с особым знобящим ощущением тревоги и надежды слушали сводки Совинформбюро, а также ежедневные обращения к ним представителей власти…
И вот по прошествии десятилетий стукнул «черный апрель», когда они и все россияне уже не из «черных тарелок», а с экранов телевизоров, с газетных полос слышали и читали оперативные обращения центрального руководства России и глав федеральных субъектов о необходимости жить в особом режиме сплоченности и социальной сознательности, о том, как предметно, результативно противостоять невидимому врагу—коронавирусной пандемии…
…В блокадном Ленинграде голос этой хрупкой, мужественной женщины был узнаваем сразу. Поэтесса Ольга Берггольц ежедневно в радиоэфире обращалась к самым тонким материям сердец осажденных жителей Ленинграда, неизменно укрепляя их веру в победу добра над «коричневым злом»…
«Никто не забыт и ничто не забыто». Только за одну эту пронзительно емкую, горестную строку, выбитую на мемориальной стеле Пискаревского кладбища в Санкт-Петербурге, мы должны пожизненно быть бесконечно благодарными Ольге Федоровне Берггольц—замечательной поэтессе, прозаику, драматургу, «музе осажденного Ленинграда», как ее любовно звали блокадники. 16 мая исполняется 110 лет со дня ее рождения. Свежие цветы, возлагаемые к ее могиле на Волковом кладбище в северной столице нашего Отечества, оживляют бесстрастный гранит круглогодично…
С легкой руки Чуковского
…На долю этой стойкой, красивой и высокоталантливой женщины выпали два страшных, трагических испытания. Их преодоление обусловило на годы вперед тектонический алгоритм ее жизни, явилось тем живительным гумусом, которым питался весь организм ее художественного творчества.
Речь идет о репрессиях 1939 года, когда Ольгу Берггольц за «связь с врагом народа» заточили в тюрьму, а также о тех жутких испытаниях, которые ей довелось пережить вместе с блокадниками за все 872 дня осады фашистами города на Неве во время Великой Отечественной войны.
…Она родилась в Санкт-Петербурге в старинном доме за Невской заставой. Отец, обрусевший остзейский немец, хирург по профессии, мечтал о том, чтобы его дочь, любимая Лялечка, как Ольгу звали родные, пошла по его стопам—стала врачом. Однако провидение мыслило иначе…
Гражданская война вырвала Федора Берггольца из мирной жизни. Он, приняв сторону большевиков, вел счет спасенных жизней борцов революции в санитарном поезде, бороздившем бескрайние просторы европейской части Страны Советов. А мама Ольги, Мария Грустилина, с дочерью укрылась вместо жилья в келье бывшего Богоявленского монастыря в тихом Угличе…
Семья стойко переживала все тяготы Гражданской войны: голод, холод, вшей… А после 1920 года Федор Христофорович увез жену и дочь в Петроград. Жизнь стала полегонечку налаживаться. Глава семейства, атеист по убеждениям, старался в том же духе воспитать и свою дочь. Ольга росла ортодоксальной пролетарской активисткой, первой в своем дворе вступила в пионеры, однако к профессии врача проявляла явно индифферентное отношение, что весьма огорчало ее родителя…
А он с каждым годом убеждался, что его любимая Лялечка явно тяготеет к… поэзии, к вольному владению словом.
В 15-летнем возрасте юная поэтесса опубликовала своё самое первое стихотворение «Пионерам» в газете «Ленинградская искра», а в 1924 году, в дни всенародного горя, в стенгазете фабрики «Красный ткач» появилось ее стихотворение «Ленин».
Работая курьером в «Красной газете», она общалась с уже известными поэтами—Владимиром Маяковским, Иосифом Уткиным, Эдуардом Багрицким, которым было чем зажечь воображение еще совсем зеленого юного дарования, втайне мечтающего о признании.
В городе на Неве в 1925 году бойкую творческую поросль активно звала в свои ряды Ленинградская ассоциация пролетарских писателей. Именно здесь, на одной из поэтических сходок в литобъединении «Смена», на эпатажно звенящую медь Олиного стихотворения «Каменная дудка» обратил внимание признанный гуру незаурядных молодежных талантов писатель Корней Чуковский.
Я каменная утка,
Я каменная дудка,
Я песни простые пою.
Ко рту прислони,
Тихонько дыхни—
И песню услышишь мою.
Корней Иванович отечески обнял Олю и пожелал ей поэтического роста, сказав: «Дыши глубже, расти и пой!»
Любовь и… репрессии
До трагических водоразделов в ее жизни оставалось целых полтора десятка лет. Ольга Берггольц поступает на Высшие государственные курсы при филиале Института истории искусств. Здесь она встречает свою первую любовь, талантливого юношу из нижегородской глубинки, многообещающего пролетарского поэта Бориса Корнилова. Его усердно хвалит советская пресса, он—автор знаменитой «Песни о встречном», которую многие годы будет потом распевать на субботниках и на лесах новостроек вся страна: «Нас утро встречает прохладой…»
В 1928 году они поженились. Ей—16 лет, ему—19. Впереди у обоих, кажется, безоблачная, полная блистательных творческих взлетов жизнь. Звездная чета в начале 30-х вступает в Союз писателей, Ольга пробует себя на газетном поприще во Владикавказе, в Казахстане. Много ездит по стране, активно печатается, готовит к изданию «Книгу песен»—сборник ее первых стихотворений—с благословения С. Маршака и А. Ахматовой.
Убийство Кирова в 1937 году дало отмашку первому появлению «коричневой тени» репрессий на кальке судеб Ольги и Бориса. В СССР начинаются «темные века» идеологических чисток. Целую группу литераторов объявляют врагами народа. В их первой пятерке—и Борис Корнилов, который в поэме «Последний день Кирова», оказывается, «оклеветал партию, находясь на троцкистских позициях». Его исключают из членов ВКП(б) и Союза писателей СССР с ярлыками «кулацкий поскребыш», а также «пьянствующий пиит», что, увы, было правдой…
Затем последовали арест, изъятие фамилии автора ставшей вдруг «народной» «Песни о встречном» из всех экземпляров ее печатных вариантов—работа на местах велась скрупулезная, тягостная и мерзкая. Хотя бы потому, что ни изъять, ни вычеркнуть из памяти советских людей эту песню уже было невозможно: речь шла о выполнении встречного пятилетнего плана, а не о поезде или случайном прохожем…
…Минул всего лишь месяц, в течение которого, душевно терзаясь, Ольга Берггольц носила передачи в тюрьму своему (правда, уже бывшему на тот момент) мужу, не ведая, что день его расстрела уже близок. Тогда-то рикошетно и над ее головой «разверзлись тучи и грянул гром». Она лишается партбилета, ее исключают из Союза писателей, несмотря на то, что в ходе опроса в НКВД поэтесса сказала о Корнилове, что, мол, он «пока еще не созрел для коммунизма».
Осенью 1937 года уже довольно известная детская поэтесса получает убойную пощечину морального плана: в достаточно хамской манере при свидетелях новоявленный Малюта Скуратов—Сергей Мирошниченко, партийный босс завода «Электросила», где Берггольц состояла на партучете,—предложил ей покинуть ряды праздничной демонстрации 7 ноября за… «связь с врагом народа».
Пройдут два года, и Ольга напишет стихотворение «Борису Корнилову», в котором, смутно намекая на горестные дни осени 37-го года, она выплеснет наболевшее:
Давай о взаимных обидах забудем,
Побродим, как раньше, вдвоем.
И плакать, и плакать, и плакать мы будем,
Мы знаем с тобою—о чем…
…И оправдывали. Иногда…
…В нашей прессе, когда заходит разговор о репрессиях в СССР в конце 30-х—начале 50-х годов, крайне редко муссируется мысль о том, что и в те суровые годы, оказывается, иногда в Кремле срабатывал реабилитационный механизм. И именно на уникальном примере судьбы Ольги Берггольц можно себе это четко представить.
Весной 1938 года партийная комиссия при ЦК ВКП(б) рассмотрела ее заявление о невиновности, и было принято решение восстановить членство поэтессы в партии и в Союзе писателей СССР.
Однако где-то еще копили яд завистники—недоброжелатели ее бывшего мужа. В середине декабря 1938 года Ольгу Берггольц по доносу вновь арестовывают, бросают, кстати беременную, в тюрьму, исключают из Союза писателей СССР, даже лишают членства в профсоюзе…
Обвинение просто высасывается из пальца: «подготовка покушения на члена ЦК ВКП(б) Андрея Жданова». В застенках «Крестов» после избиений несчастная женщина теряет ребенка, из нее выдавливают признательные показания. Целых 197 дней Ольга Берггольц провела за решеткой…
И вновь происходит вообще-то невероятное: указом Особого совещания НКВД за подписью Лаврентия Берии 3 июля 1939 года Ольга Федоровна восстанавливается во всех правах. Оказывается, первый функционер Союза писателей СССР Александр Фадеев замолвил в Кремле словечко в защиту поэтессы и был услышан. Такое случалось…
Пройдет два года, и в своих «Дневниках» героиня нашего рассказа напишет: «…вынули душу, копались в ней вонючими пальцами, плевали в нее, а потом сунули обратно и сказали: «Живи»…
«Я говорю с тобой под свист снарядов…»
—с такими словами 13 августа 1941 года впервые обратилась к собратьям-блокадникам ведущая литературно-драматической редакции Ленинградского радио поэтесса Ольга Берггольц.
С того дня ее репортажи и стихи в радиоэфире стали для ленинградцев желанной живительной панацеей от страха, безысходности и отчаяния. Люди останавливались у столбов с «черными тарелками», и после первых же спокойных, уверенных, полных оптимизма негромких слов Ольги Берггольц в душах ленинградцев воцарялись тепло и вера.
В 1942 году Радиокомитет осажденного города перешел на казарменное положение. «Здесь умирали, стряпали и ели»,—с горечью впишет такую строку в свой «Блокадный дневник» Ольга Берггольц…
…Казалось, в городе, где «от стужи даже птицы не летали, и вору было нечего украсть», как пел ранний Высоцкий, людям, наверное, было не до стихов… Однако честные, выстраданные голодными и холодными ночами строки любимой «блокадной ласточки» поднимали дух ленинградцев, служили им опорной точкой для надежды, что свет в конце тоннеля все-таки вспыхнет…
Над Ленинградом—смертная угроза…
Бессонны ночи, тяжек день любой,
Но мы забыли, что такое слезы,
Что называлось страхом и мольбой…
Второй светоч в ее судьбе
…В самом начале войны сердце Ольги Берггольц особо саднило при мысли об осаде второго, тоже очень родного ей города, ленинградского побратима—Севастополя. Впервые здесь ей довелось побывать в 1935 году. Город-герой буквально взял ее в полон: «Трепетное море кропотливо трудится, ворча».
Под впечатлением, как говорится, любви с первого взгляда поэтесса создает стихотворение «Севастополь»:
Белый город, синие заливы,
На высоких мачтах огоньки…
Она напишет в предисловии к этому стихотворению: «Часто повторяю: Севастополь и Ленинград—два невероятных светоча на моем жизненном пути»…
Именно поэтому 3 июля 1942 года после горестной сводки Совинформбюро о сдаче Севастополя она создаст стихотворение, полное печали и оптимизма:
О, скорбная весть—Севастополь оставлен…
Товарищи, встать, как один, перед ним,
Пред городом мужества, городом славы,
Пред городом—доблестным братом твоим!
…Промчится година железа и горя,
Мы кончим победою наши бои,—
У теплого моря, у синего моря
Он встанет опять из развалин своих…
Право слово, как в воды любимого моря глядела…
…В ноябре 1944 года по инициативе Главного политуправления ВМФ СССР поэтессу Ольгу Берггольц направляют в творческую командировку в освобожденный Севастополь. Цель—создать цикл репортажей о том, как из руин и пепла восстанавливается город-герой.
Ольга Федоровна, используя свой журналистский опыт, встречается у нас с подпольщиками, общается с жителями, в частности с членами бригады «Помощь фронту», целые сутки проводит в Херсонесе, где находит «на счастье» античную подкову:
Есть у меня подкова, чтоб счастливой—
По всем велениям примет—была.
Ее на Херсонесе, на обрыве,
На стихшем поле боя я нашла…
Здесь же она изумляется невероятной стойкости и мужеству ученого-хранителя Херсонесского городища и музея А.К. Тахтая, который, пренебрегая личной безопасностью, остался на посту после сдачи Севастополя, пряча и оберегая, как только можно было, часть херсонесских артефактов, не вывезенных своевременно на Большую землю…
В очерке «Ленинград—Севастополь» она напишет: «И вот сегодняшний Севастополь—это не что иное, как огромнейший Херсонес, сплошная колоссальная руина… Развалины Севастополя, застывшие в порыве сопротивления, вызывают чувство гордости».
«Верность» как залог любви
…Пройдет чуть менее двадцати лет, и по кальке созданной ею в 1954 году поэтической трагедии «Верность», посвященной «стойкости и героизму Севастополя», в нашем городе 12 июня 1964 года состоится премьера спектакля «Верность», приуроченного к 20-летию освобождения города от фашистских захватчиков.
Спектакль ставил известнейший режиссер Борис Ступин. На свой бенефис как автор приехала в Севастополь и Ольга Берггольц. Когда представление завершилось, поэтесса выступила перед зрителями в театре им. А.В. Луначарского. Она дала высокую оценку игре актеров, особенно—любимой севастопольцами актрисы Клавдии Васильевны Волковой, похвалила художественное оформление спектакля и прочла стихотворение «Херсонесская подкова».
…По некоторым сведениям, в архиве Е.М. Шварц, старейшего библиографа нашей Морской библиотеки, должна была храниться трагедия «Верность» О.Ф. Берггольц, дарственный экземпляр которой был прислан Евгении Матвеевне в 1970 году. К сожалению, часть архива Е.М. Шварц утеряна, а в редком фонде Морской библиотеки этой книги не оказалось…
По свидетельству одного из друзей Евгении Матвеевны, Ольга Берггольц душевно, с искренней любовью подписала свою книгу, подаренную ею Морской библиотеке—«лазаревской дочке» (строка из автографа.—Авт.).
…На скорбную долю Ольги Берггольц выпали многие годы тяжелейших жизненных голгоф. Ее терзали и за первого мужа, «кулацкого поскребыша», и за «политического заговорщика», ее любовника Леопольда Авербаха, генсека РАПП, прототипа булгаковского Берлиоза, «проклятья литературы» (по Сталину), и за дворянские корни матери, и за дружбу с Анной Ахматовой после пресловутого постановления Оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах «Москва» и «Ленинград», и за сестру Марию, жену врага народа…
Она вынесла всё. И, несмотря ни на что, продолжала творить свои замечательные, полные любви к людям стихи, оставаясь до последнего вздоха все той же стойкой блокадницей и по судьбе, и по духу…
Леонид СОМОВ.
