12o
Сегодня многим уже будет трудно представить, что по историческим меркам буквально вчера русские и украинцы, евреи и армяне, белорусы и таджики, а также остальные граждане пятнадцати республик Советского Союза жили в добром согласии и всегда были готовы прийти друг другу на помощь, поделиться даже тем немногим, что имели. А высшей ценностью считали защиту Родины и готовность отдать за нее свою жизнь.
Именно к той эпохе и относится история, о которой пойдет речь. Несмотря на свою кажущуюся нереальность, в ней все реально—и события, и их герои, и даже их имена. О них мне рассказал мой товарищ, а ему, в свою очередь, его мать—непосредственная участница этих событий. И это как раз тот случай, о которых говорят: «Жизнь—богаче».
В начале мая 1974-го наша страна, которая тогда звалась СССР, готовилась к празднованию тридцатилетия освобождения Крыма и Севастополя от немецко-фашистских захватчиков. В Севастополь съезжались ветераны со всех концов огромного государства.
В одном из купе поезда Киев—Севастополь на празднование ехала женщина—бывший капитан медицинской службы, военврач-хирург. На какой-то из остановок в купе вошла еще одна немолодая женщина в увешанном орденами и медалями морском кителе.
Как водится в дальних поездках, она сняла военную форму и переоделась в халатик. А поскольку в купе были одни только женщины, то, естественно, что никто ни от кого не прятался. Да и чего стесняться-то? В своей жизни они видали всякое. Чуть попозже на столе появилась бутылочка, а к ней—все, что полагается в таких случаях.
—А ведь мы с вами уже раньше встречались,—обратилась бывший капитан к бывшему моряку (морячкой ее назвать было бы, пожалуй, легкомысленно).
—Давайте попробуем угадать, где. Сталинград?.. Курская дуга?.. Нет? Значит, Севастополь, Сапун-гора. Я права?
—Действительно,—ответила попутчица,—я там воевала, но вас припомнить не могу. А вы почему решили, что мы там встречались?
—Я тоже не помню вашего лица, ведь столько лет прошло, но я помню вашу рану на спине. Она—от эсэсовского ножа, и ее ни с какой другой не спутать. И ведь у вас есть еще одна на груди? От пули из немецкого пистолета…
Женщина-моряк вздрогнула и даже немного побледнела.
—Да, точно,—тихо ответила она.
—Так это я вас штопала в полевом госпитале под Сапун-горой! То-то я гляжу, у вашего шва—знакомый мне почерк. Ведь если рана сложная, то каждый хирург почти всегда сможет узнать свою работу, отличить свой шов от швов других хирургов. Даже не знаю, по каким признакам, но факт есть факт, и все хирурги это знают… Значит, вы выжили,—почти про себя проговорила бывший военврач.
—Значит, именно о вас мне рассказали мои бойцы, и значит, я выжила благодаря вам!—с чувством ответила попутчица и с улыбкой продолжила:—Ну что, будем еще раз знакомиться? Разрешите представиться: бывший командир взвода морской пехоты Евдокия Завалий.
—С удовольствием,—ответила женщина-военврач и тоже с улыбкой добавила:—Бывший капитан медицинской службы, хирург медсанбата 51-й армии, а ныне—детский врач-отоларинголог Перла Львовна Найшуль.
И память унесла их на тридцать лет назад—в огненный май сорок четвертого…
Части морской пехоты Отдельной Приморской армии совместно с частями 51-й армии готовились к штурму Сапун-горы—главной стратегической вершины в районе крупной военно-морской базы—города Севастополя. На самой горе располагалась глубоко эшелонированная оборона немецких войск.
Чтобы перенестись в те дни, надо представить пять линий окопов. В первой линии засели эсэсовцы—члены гитлеровской НСДАП. «Иваны» эсэсовцев в плен не брали, и каждый из них это знал, а поэтому эсэсовские части и дивизии стояли насмерть, обороняя свои рубежи. Каждый эсэсовский солдат и офицер кроме автомата или пистолета был вооружен специальным кинжалом с широким и длинным лезвием ромбовидной формы. Такой кинжал был грозным оружием в рукопашной схватке в окопах.
Моряки из морской пехоты помимо автомата ППШ тоже всегда носили с собой самодельные длинные узкие ножи-финки.
После артиллерийской подготовки с криком «Полундра!» в атаку на немецкие укрепления вверх по склону горы первыми бросились части морской пехоты. Ненависть к фашистам была столь велика, что многие матросы, пренебрегая опасностью, сбрасывали каски, надевали бескозырки и мчались на врага, зажав ленточки в зубах.
В семистах метрах от первых окопов расположился медсанбат—более тридцати операционных столов, стоящих прямо на земле под самодельными навесами, и врачи и медсестры, делающие в такой обстановке свою нелегкую работу.
Стоны раненых и умирающих, сплошной мат, крики санитаров и солдат, принесших на плащ-палатках своих раненых товарищей,—такой вот была обстановка, сильно отличавшаяся от той, что показывали в кино о войне. Если еще представить залитые кровью раненых белые халаты медицинского персонала и автоматные и пулеметные очереди, хорошо слышные в расположении медсанбата, то получим реальную картину фронтовых будней.
Именно в этом медсанбате и служила в должности заместителя командира капитан Перла Найшуль. В свои двадцать пять лет она стала опытным хирургом (за плечами уже были Сталинград, Курская дуга и более тысячи спасенных ею жизней солдат и офицеров). А потому она стояла на сортировке. Что же это такое—сортировка? После беглого осмотра раненого бойца ей надо было определить, стоит ли его оперировать или же он имеет раны, несовместимые с жизнью, то есть смертельные. В первом случае раненых отправляли на перевязку или на операционный стол, а во втором—оставляли умирать здесь же, на крымской земле. А еще здесь рядом были вырыты две ямы: одна большая, а вторая—поменьше. Первая была для умерших солдат. А вторая—для ампутированных конечностей тех, кому повезло, кто остался жить.
Спустя какое-то время после начала боя в расположении медсанбата появились два моряка, принесшие на плащ-палатке своего тяжелораненого командира. Этим командиром как раз и оказалась лейтенант Евдокия Завалий, единственная в Красной Армии девушка—командир взвода морской пехоты. Перла Найшуль осмотрела ее раны и решила, что она—не жилец. В рукопашной схватке с эсэсовцами она получила пулю в грудь из пистолета в упор, а в спину—удар эсэсовским кинжалом. Капитан приказала санитарам отнести раненого лейтенанта в сторону и положить рядом с умирающими бойцами. Ведь надо было срочно спасать тех раненых, которые имели больше шансов выжить. Увидев это, один из моряков, принесших девушку, парень огромного роста в разорванном бушлате и тельняшке, перепачканных своей и чужой кровью, встал на колени перед капитаном: «Доктор, спаси командира, все наши погибшие в схватке с эсэсманами братки просят тебя, спаси, если можешь»—и беззвучно зарыдал. Второй моряк, по виду узбек, молча стоял рядом, и слезы катились по его запыленным щекам. Надо сказать, что за два с лишним года боев Перла видела всякое, но умирающая на земле, лежащая без сознания девушка в морской форме и плачущие, только что вышедшие из смертельной схватки с фашистами моряки потрясли ее до глубины очерствевшей от вида людских страданий души. «Срочно на стол»,—приказала Перла санитарам и начала операцию с практически нулевыми шансами на успех. Вначале она обработала резаную рану на спине девушки, которая, к счастью, оказалась не слишком глубокой. Потом извлекла из груди пистолетную пулю. «Парабеллум»,—привычно определила Перла. Тем временем моряки ждали конца операции. «Сделала, что смогла»,—сказала она бойцам.—Теперь надо уповать лишь на ее молодой организм и на… господа Бога». «От всего нашего взвода спасибо тебе, капитан»,—сказал высокий моряк. «А много вас осталось во взводе?»—спросила хирург. «Все перед вами вместе с командиром»,—услышала она в ответ. «Остальные в первой траншее остались. Но я того эсэсмана, который в командира из пистолета выстрелил, финкой заколол, да так моя финка в этой сволочи и осталась,—добавил высокий моряк.—Спасибо тебе еще раз от всех нас—живых и мертвых».
Девушку-лейтенанта тут же увезли в госпиталь, а бой на склонах Сапун-горы не затихал, и медики медсанбата продолжали свою тяжелую и благородную работу…
—Неудивительно, Евдокия, что вы тогда меня не запомнили: ведь вы были без сознания,—улыбнулась военврач-хирург.—И если бы не ваши бойцы, то этой встречи не было бы…
Попутчица была очень растрогана и стала благодарить доктора. «Не надо этого делать,—ответила та.—Ваши бойцы, которые вас очень любили, за вас меня уже отблагодарили—там, на Сапун-горе, во время штурма. Кстати, вы знаете, кто вас вытащил раненую с поля боя?»
—Да, знаю,—сказала попутчица.—Они оба погибли в 1945 году во время тяжелых боев в дельте Дуная в Венгрии.
И обе уже немолодые женщины, офицеры армии огромной многонациональной страны, прошедшие страшную войну, украинка и еврейка, обнялись как сестры и вместе заплакали.
В. ВОЛОБУЕВ.
P.S. Моего товарища, рассказавшего мне эту историю, зовут А. Догмаров.
Фото https://irecommend.ru/content/diorama-shturm-sapun-gory-7-maya-1944-sevastopol
