18o
В ожидании торжественного собрания, посвящённого юбилею освобождения Украины в Великую Отечественную, Иван Иванович Трунов—ветеран войны, доцент Севастопольского технического университета—сидел на скамейке у входа в главный учебный корпус. Мне нравился этот располагающий к себе человек: разговорчивый, по характеру спокойный, по внешнему виду—типичный русский: светловолосый, с серыми глазами. Я сел рядом. Зашёл разговор об освобождении Украины.
—Н-да… Всю Украину мне пришлось с боями пройти, с востока на запад,—произнес мой собеседник и замолчал.
Я вывел его из задумчивости просьбой рассказать об этом.
—Война для меня началась в восемнадцать лет. В июне 1942-го с маршевым пополнением прибыл на фронт—как раз после провала нашего наступления под Харьковом. В бой не направили—бесполезно было: немцы такие большие бреши в нашем фронте пробили и такими потоками хлынули, что остановить их требовалась не одна армия. Надо было новый рубеж обороны создавать. Вот нас и направили от реки Воронеж к Волге.
Переходы длинные были. Жара. На гимнастёрках соль выступала. Винтовки, противогазы, вещмешки стали многопудовыми. Пыль забивала ноздри и уши, скрипела на зубах. На привалах на землю валились и сразу засыпали.
Вышли в район между городом Серафимовичем и станицей Клетской, что на правом берегу Дона. Меня зачислили в 278-ю стрелковую дивизию 21-й армии Юго-Западного фронта. Стали закрепляться. На строительстве укреплений выкладывались полностью, понимали, что отступать дальше нельзя—до Сталинграда рукой подать. За старание медаль «За боевые заслуги» получил.
Противник напирал, но оборону мы держали крепко. В августе меня ранило в левую руку. Легко. Пробыл две недели в дивизионном медсанбате, и снова в окопы.
Как уже отличившегося и имеющего восьмиклассное образование, по тем временам немалое, меня направили на фронтовые курсы младших лейтенантов—командиров пулемётных взводов. Учились урывками, с занятий нас часто снимали и бросали на передовую. После курсов зачислили в 1008-й полк 266-й стрелковой дивизии 3-й гвардейской армии.
Неожиданно для меня Иван Иванович рассмеялся:
—Смотри, как Владимир Юрьевич Синельников, профессор нашей кафедры, смешно прихрамывая, спешит на собрание. Он, как и я, в ногу ранен.
Посмеявшись, Трунов продолжил:
—Участвовал я и в Сталинградской операции, которая началась 19 ноября 1942-го. Войска нашего и Сталинградского фронтов в районе Калача и хутора Советского замкнули кольцо окружения 22 немецких дивизий. Наша дивизия от Среднего Дона в юго-западном направлении наступала, создавая внешнее кольцо окружения. Затем, тесня войска Манштейна, который окружённых пытался деблокировать, вышли на левый берег Северского Донца—притока Дона.
Фронтом тогда командовал генерал Николай Ватутин, а 3-й гвардейской армией—генерал Дмитрий Лелюшенко. Кстати, надо сказать, что большинство солдат знало своё начальство по званию, фамилии, имени и отчеству.
О Сталинградской битве стихи и песни появились. Одну строку из стихотворения помню до сих пор: «Немчуре у Калача была почва горяча».
В феврале 1943-го наступали на Ворошиловград (ныне Луганск), но большого успеха не достигли. Потом держали оборону у Северского Донца. Наша дивизия оборонялась в районе Славяносербска, северо-западнее Луганска.
В середине августа начали освобождать Донбасс. Фронтом уже командовал генерал Родион Малиновский. Перед наступлением стрелковая рота и мой взвод скрытно переправились через реку и ружейно-пулемётным огнём обеспечили полку успешное форсирование Северского Донца. Отличились. Мне вторую медаль «За боевые заслуги» на грудь прикололи.
Тяжёлыми были бои, когда из Донбасса немцев выбивали. За освобождение Артёмовска наша дивизия удостоилась почётного наименования «Артёмовская». Потом наступление быстрее пошло. Немцы, боясь окружения, стали отступать. Мы стремились к Днепру—противнику нельзя было давать закрепиться. И всё-таки на левом берегу у Запорожья, Никополя и в других местах он плацдармы удержал. В середине октября ночным штурмом овладели Запорожьем. Наша дивизия наступала в районе железнодорожного вокзала. После Запорожья меня опять ранили, и опять в руку, только в правую, но снова легко. Вернулся в свой полк из госпиталя и узнал, что дивизию за освобождение Запорожья наградили орденом Красного Знамени. Я был рад, ведь в этом и моя заслуга была.
К тому времени по оперативным соображениям нашу армию подчинили генералу Фёдору Толбухину, он 4-м Украинским командовал. В январе 1944-го по фронту прошёл слух: московские генералы появились, значит, скоро будем наступать, признак верный, осечки не даёт. И действительно: начали плацдармы, занятые немцами на левобережье Днепра, ликвидировать. Мы наступали на Никополь с юго-востока. Враг упорно сопротивлялся. В сводках Совинформбюро сообщалось, что под Никополем идут бои местного значения. Только каждый километр освобождённой земли в этих «местных» боях обошёлся сотнями жизней. Под Ивановкой, Великой и Малой Белозёрками от нашего полка численностью полторы тысячи человек осталось в живых шестьдесят. Шутка ли? По пять раз в день в атаку ходили.
В начале февраля форсировали Днепр. Я вторую звёздочку на погоны приколол и мне пулемётную роту доверили…
Перебиваю Ивана Ивановича вопросом:
—Какова численность роты и сколько станковых пулемётов находилось на вооружении?
—В роте было полсотни бойцов и девять пулемётов «максим». При грамотном использовании—сила. За Никополь меня наградили орденом Красной Звезды. Армию вскоре вернули Юго-Западному фронту, он к тому времени был переименован в 3-й Украинский.
Настал черёд освобождать правобережье Украины. Весна. Распутица. Грунтовые дороги развезло. Они стали для техники непроходимыми. Тылы отстали. Десятки километров мы несли на себе боеприпасы. Питались сухарями. Погода—не дай бог: то дождь, то снег… Но простудой мало кто болел. Все перегрузки и невзгоды после войны большинству фронтовиков боком вышли. Они израсходовали запас здоровья, отпущенный человеку на всю жизнь, и ещё не старыми начали «приказывать долго жить». В этом мире ничего просто так не проходит.
Подул ветерок. Глядя на цветущий куст сирени, Иван Иванович сказал:
—Какой приятный запах. Такой был, когда нам перед форсированием Днестра отдохнуть дали. К Днестру вышли где-то в апреле. Нашу дивизию отвели в ближний тыл, расположили в хорошо сохранившемся селе бывших немецких колонистов и предоставили четырёхдневный отдых. Тепло. Воздух молодой зеленью пахнет. Мы отоспались, оружие почистили, обмундирование постирали, помылись. Военторг приехал. Я купил шёлковые жёлтые погоны (не чета матерчатым) и пристегнул к гимнастёрке.
Рано утром нас по тревоге подняли и приказали форсировать Днестр. Форсировали. Залёг я со своими пулемётчиками на правом берегу. Пули—джик, джик! Спокойно лежал, привык, а главное—знал, что ту, что тебе судьбой назначена, не услышишь. А та, которая «джикает», не твоя. Только на руки опёрся, чтобы подняться и вперёд рвануть, не оглядываясь (не сомневался, что рота за мной устремится), удар в лоб получил. Пуля в звёздочку на фуражке попала и отскочила. Хорошо, что на излёте была. И тут же правую руку обожгло. Видимо, снайпер стрелял, новые погоны меня выдали.
Снова госпиталь. На этот раз лечение не длилось неделю. Семь месяцев пробыл в госпитале в Одессе. При выписке в свою дивизию просился. Отказали. Направили в 218-ю дивизию 5-й гвардейской армии 1-го Украинского фронта, которым командовал маршал Советского Союза Иван Конев, а армией—генерал Алексей Жадов. На фронт я прибыл в декабре 1944-го.
К моему прибытию в районе Сандомира на левом берегу Вислы был захвачен большой плацдарм: по фронту—километров семьдесят пять и в глубину—до шестидесяти. Полным ходом шла подготовка к дальнейшему наступлению. Получил я карту-бланковку, а на ней нанесены все огневые точки и инженерные сооружения противника в тактической глубине наступления батальона. Так что оборону противника прорывали не вслепую! А ведь это очень важно: потерь меньше. До победы каждый дожить хотел, а она была не за горами.
12 января 1945-го. Мы, офицеры низового звена, тогда не знали, что наступление началось на восемь суток раньше намеченного срока. Это потом стало известно, что на западе, в бельгийских горах Арденнах, союзники по зубам получили и помощи запросили. В тот день хлопьями валил снег. Погода нелётная, а мы к тому времени привыкли к авиационной поддержке, вся надежда—на артиллерию. Она не подкачала, от немецких укреплений мало что осталось. Да и немудрено: на каждый километр фронта триста стволов приходилось.
После артподготовки, которая длилась часа два, пошли в атаку. В первый день продвинулись километров на пятнадцать, а потом и до двадцати доходило. С разбитыми немецкими частями к Одеру двигались параллельно. Только мы немцев обгоняли, надо было раньше них реку форсировать, не дать им закрепиться на этом водном рубеже. За двадцать с лишним дней наступления километров на шестьсот продвинулись, на старую польскую границу вышли и с ходу во многих местах на левый берег Одера переправились. В середине февраля 5-я армия с 6-й нашего же фронта соединились западнее Бреслау и окружили 40-тысячный гарнизон города. Раньше он польским был, Вроцловом назывался. В городе пришлось вести тяжёлые уличные бои. Если за день один подъезд от немцев очищали, то считалось, что норму выполнили, а если два—это был уже большой успех. Приноровились, дело пошло быстрее. По подъезду, из которого были выбиты немцы, поднимались на последний этаж. Заходили в квартиру, смежную с соседним подъездом, подрывали стенку, проникали в подъезд и выкуривали немцев сверху.
В Бреслау меня чуть не убили. Командира стрелковой роты ранило, комбат и говорит: «Некого послать в роту! Иди, Иван, покомандуй». Я пошёл искать роту. Зашёл в квартиру на первом этаже, полагая, что подъезд наш. За спиной услышал шорох. Оглянулся. Немец на меня винтовку наставил и выстрелил. К счастью, промахнулся. В пяти шагах был, а промахнулся, винтовку высоко поднял. Нервы не выдержали. Выскочил я на улицу и решил подорвать вражеское гнездо. В подвал дома заложили ящик тола. Рвануло так, что крышу здания подняло, а оно было двухэтажным.
3 марта 1945 года в бою за очередной дом меня контузило и тяжело ранило. Пуля крупнокалиберного пулемёта сильно повредила кость на левой ноге ниже колена. Война для меня закончилась. Началось лечение по госпиталям. Как говорится, слава богу, что жив остался, с вами разговор веду, на солнышке греюсь.
После войны узнал, что маршал Конев 6-й армией Бреслау блокировал и на штурм команды не давал. Зачем лишние жертвы? 5-ю армию на столицу Третьего рейха направил. Она участвовала во взятии города, дошла до рейхстага. 2 мая Берлин капитулировал, а немцы в Бреслау только 6 мая сдались: всё на помощь надеялись. Напрасно! В конце войны мы по всем статьям превосходили противника, а сила солому ломит.
За то, что Одер форсировал и в Бреслау умело воевал, меня наградили орденом Отечественной войны I степени. День Победы встретил в госпитале в Харькове. Выписали в июле 1946-го, и я поехал к родным в Караганду. Вот и всё.
Он взглянул на часы:
—Мне пора, через пять минут начнётся собрание, до встречи!
Прихрамывая на левую ногу, ветеран пошёл в вестибюль. Я смотрел ему вслед, а в голове роились мысли. Вот такие Иваны, Тарасы, Вано, Ахметы отстояли Отчизну в тяжелейшей войне, как сказал поэт, «не ради славы, ради жизни на земле…»
С. ИСЛЕНТЬЕВ.
