15o
Лето 1945 года. Великая Отечественная война победно закончилась, но в стране по-прежнему было голодно.
Вадим Орлов искал работу. Он исходил весь центр Москвы, переходя от одной доски объявлений к другой. Найдёт работу—ему выдадут рабочую карточку, по которой он будет ежедневно получать восемьсот граммов хлеба. Восемьсот! А не четыреста, как по теперешней.
На доске объявлений Народного комиссариата Военно-Морского Флота среди трепыхавшихся от ветра пожелтевших бумажек внимание Вадима привлёк свежий листок с объявлением о наборе в школу юнг юношей, годных по состоянию здоровья. «Наконец-то,—воспрял духом потерявший было надежду Орлов.—Это как раз то, что надо! Кормёжка дармовая, обмундирование бесплатное, да ещё учить будут. К тому же преимущество у меня—сирота…» И замечтал: «С тётиной шеи слезу, разные страны повидаю. Форма—морская! Это тебе не гимнастёрка ученика ремесленного училища, перетянутая брезентовым ремешком».
Он ещё раз прочёл объявление, задержался на словах «…годных по состоянию здоровья». «Тут может быть закавыка. Моряки—рослые, сильные. Я же пока этим похвастать не могу. Забракуют»,—подумал Вадим. Но решил попытать счастье.
Медицинскую комиссию Орлов проходил с переживаниями, но надежды не терял. «Ну не вырос под потолок к четырнадцати годам, так ведь есть было нечего. Другие кандидаты в школу тоже не очень-то жирные»,—так думал Вадим. Очередной врач, пожилая женщина с добрыми серыми глазами, заглянув в зеркальце, поднесённое под нос Орлова, сказала рядом сидящему работнику наркомата, что у этого кандидата дефект хрящевой части перегородки носа.
—Не годен,—равнодушно изрёк представитель флота.
Орлов аж вспотел от услышанного. Это что же получается: из-за какой-то вогнутости в носу могут забраковать? Врачихе стало жалко парнишку, и она спросила Вадима:
—А как ты бегаешь, юноша?
—В классе всех обгонял,—не моргнув глазом, соврал кандидат в морские волки.
—Годен,—всё тем же бесстрастным голосом сказал моряк.
Вот так закончилась эта эпопея для Вадима.
Через месяц после медицинской комиссии московские соискатели морского звания «юнга» в порту Владивостока с чемоданами, сундучками и просто с вещевыми мешками поднимались на борт самого большого в Советском Союзе грузового судна «Трансбалт». Этот пароход дедвейтом (основной массовый показатель размеров судна, выражаемый в тоннах массы воды, вытесняемой судном в данном состоянии.—Ред.) тринадцать тысяч тонн был построен в конце прошлого века в Германии и куплен советской Россией вскоре после окончания Гражданской войны. Ему уже шёл пятый десяток, но, несмотря на солидный возраст, он совершал регулярные рейсы в Соединённые Штаты Америки. Оттуда морской трудяга в своей объёмистой утробе, разделённой на семь трюмов, привозил ленд-лизовские грузы, так необходимые стране.
Наступил долгожданный час: после бани юнгам стали выдавать морскую форму. Баталер с чёрными усиками, мельком взглянув на Орлова, положил перед ним пахнущий нафталином комплект обмундирования.
—Размер обуви?—спросил он.
Вадим растерялся, посмотрел на свои яловые опорки от довоенных дядиных сапог с загнувшимися носами (голенища тётя обменяла на буханку хлеба) и назвал размер такой же, как и у впереди получавшего форму.
—Сорок четвёртый.
Баталер смерил взглядом Орлова:
—От горшка два вершка, а лапы—о-го-го. Примерь.
Ботинки оказались велики.
—Твой размер—сороковой,—безошибочно определил баталер.
Через несколько дней организовали два класса—пятый и шестой, распределили юнг по специальностям. Вадим стал учиться на токаря. На первых уроках изучали не грамматику русского языка, а устройство судна. И те, кто после этих занятий трап называл лестницей, а комингс—порогом, становились предметом безжалостных насмешек.
«Трансбалт» продолжал доставлять грузы из Америки, юнги учились и несли вахту. Внешне всё казалось благополучно. Внутри же коллектива среди нравственно исковерканных войной мальчишек процветало воровство. Нередко возникали драки. Наиболее отчаянные, утверждая себя в коллективе, хватались за ножи. Прав был тот, кто сильнее. Дисциплину военного времени установить не удалось, и через год школу закрыли, а юнг расписали по судам пароходства. Орлова оставили на «Трансбалте»: он лучше всех учился, не воровал, в поножовщине не участвовал.
Токарному делу Вадима учил одесский матрос по прозвищу Муха. Он считал себя киноартистом: его до войны иногда приглашали на съёмки в эпизодах, когда необходимо было снять крупным планом лицо разбойника или пирата. «Покажу морду из-за дерева—деньги на бочку! Вот это жизнь!»—часто вспоминал Муха, гордясь артистическим прошлым больше, чем мастерством токаря.
Он толково объяснял и не спеша показывал, как надо делать. Если опять не получалось, то одессит своими черноватыми от въевшегося металла пальцами сильно щёлкал по лбу непонятливого ученика. И не только за непонятливость, но и за неаккуратную укладку инструмента после работы и другие проявления мальчишеского разгильдяйства. Такая у него была система воспитания.
В очередном рейсе наставник Орлова неожиданно умер. Его похоронили в море, сделав запись в вахтенном журнале. И остался Вадим единственным токарем на громадном пароходе.
Война безжалостно срывала или плотно сжимала сроки проведения планово-предупредительного ремонта. Изношенные механизмы не выдерживали нагрузки и отказывались работать в самый неподходящий момент. На переходе в Сан-Франциско «Трансбалт» обесточился и замер, покачиваясь на океанских волнах. Вышла из строя динамо-машина, а точнее, небольшая деталь масляного насоса электрогенератора. Деталька оказалась настолько заковыристой по конфигурации, что механики сомневались, сможет ли Орлов выполнить такую работу…
Смог! Выточил! Шеренга силачей-кочегаров твёрдого топлива вращала вал динамо-машины по командам четырнадцатилетнего токаря. Деталь точно заняла своё место. Весть мгновенно облетела судно! Пароход ожил и продолжил свой путь.
…«Трансбалт» с полным грузом следовал во Владивосток из американского порта Сиэтл. Поздним вечером 12 июня 1945 года он вышел из пролива Лаперуза в Японское море и лёг на зюйд-вест. Скалистые берега островов Сахалина и Хоккайдо скрылись в темноте. Ритмично работала паровая машина; ходовые огни и люстры, освещавшие нарисованные на бортах советские флаги, горели в полный накал; дежурили расчёты у пушек и пулемётов, задравших стволы в небо. Обычная картина. Но на душе у капитана Гаврилова было тревожно. В полночь он сдал вахту второму помощнику Мариненко и предупредил:
—Особенно, Леонид Евментьевич, следите за люстрами и ходовыми.
—Зачем, Иван Гаврилович? Мы же с японцами не воюем, они знают, что американских кораблей здесь нет, так что опасаться нападения, по-моему, не следует,—ответил Мариненко.
—На западе война закончилась, а здесь продолжается. А на войне всякое бывает, как говорится, бережёного Бог бережёт,—сказал Гаврилов и, строго взглянув из-под лохматых бровей на помощника, спустился с мостика.
В три часа судно вошло в липкий туман, стал накрапывать дождь, видимость уменьшилась до пяти кабельтовых. Мариненко выставил ещё одного вперёдсмотрящего, приказал подавать туманные гудки и послал рассыльного к капитану с просьбой подняться наверх. В 3.30 вахтенный матрос отбил склянки, а через шесть минут с коротким перерывом два мощных взрыва потрясли судно. «Дуплетом торпедировали, гады»,—подумал Гаврилов, взбегая на мостик.
Взрывы разворотили корму «Трансбалта» в районе пятого и шестого трюмов. Вода хлынула в машинное отделение, залила динамо-машину. Погас свет, но тут же включилось запасное освещение. Сыграли аварийную тревогу, в эфир пошёл сигнал бедствия. Капитан понял, что жить пароходу осталось несколько минут, и скомандовал: «Спустить шлюпки! Команде покинуть судно!»
Орлов проснулся от взрывов. Открывшаяся дверь каюты жалобно скрипела. На палубе каюты тускло блестели осколки стекла от лопнувших плафонов—они захрустели под ногами выбежавшего соседа по каюте. Сунув ноги в ботинки, Вадим с одеждой под мышкой помчался по привычке на свой боевой пост—к зенитной пушке на баке правого борта. Открыл кранцы первых выстрелов, оделся и только тут понял, что у «Эрликона» он один. Посмотрел за борт, а рядом—вода. Взглянул на правый бортовой огонь, а он наклонён. Побежал на шкафут. В тумане увидел шлюпки, отошедшие от судна, прыгнул в воду и поплыл.
Четыре сильные руки выдернули Вадима из воды в шлюпку. В это время темноту рассёк луч прожектора неизвестной подводной лодки. Он осветил дымящийся пароход и четыре шлюпки, заполненные людьми. Моряки оцепенели. Кто-то сказал: «Всплыла, сейчас расстреливать будет»—и, перевалившись через планширь, плюхнулся в воду. За ним—второй, третий… Луч погас, выстрелов не было. Все смотрели на тёмную громадину парохода. Он переламывался—кормовая часть погружалась в воду, а носовая встала на ровный киль. Вскоре и она с рёвом, как бы прощаясь с командой, ушла в морскую пучину. Шлюпки закачались на волнах. Среди тишины раздался голос капитана: «Осмотреть место гибели судна!»
Третий помощник капитана, уходя с парохода, не забыл взять бинокль и мореходные книжки команды. Сделали перекличку. Из девяноста девяти человек не откликнулись пятеро.
С рассветом ещё раз обошли район гибели. Тщетно. На воде плавали только доски, деревянные ящики и обломки от разбитой пятой шлюпки. Восточный ветерок развеял туман. Моряки поставили паруса и пошли во Владивосток, до которого был многосуточный путь длиною в триста миль. Ветер крепчал, волна росла, и перегруженные шлюпки стали черпать бортами воду. Идти дальше в этом направлении стало опасно. Гаврилову предлагали повернуть обратно к проливу Лаперуза. До него было в пять раз ближе, чем до берегов Приморья, а надежда встретить советское судно—значительно больше. Капитан и первый помощник не соглашались. И только когда нижние шкаторины парусов при смене галса стали касаться волны, капитан повернул обратно. Стихия разбросала шлюпки по парам, и они потеряли друг друга из виду.
Днём 13 июня на подходе к проливу третий помощник увидел в бинокль советский пароход «Войков», шедший на запад противолодочным зигзагом. Моряки пускали ракеты, кричали, махали руками, но всё было напрасным: пароход не остановился. Вечером «трансбалтовцев» заметило японское рыболовное судно и подошло к ним. Японцы, обнажая жёлтые зубы, смеялись над белыми от высохшей морской соли русскими моряками. Смех Вадиму был неприятен, в нём чувствовалось превосходство. Судно взяло шлюпки на буксир и притянуло в порт на южной оконечности острова Сахалин (ныне Корсаков).
Другая пара шлюпок на следующий день подошла к рифу Камень Опасности и легла в дрейф. Её обнаружили японские сторожевые катера и отбуксировали к противоположному берегу пролива. Через двое суток моряков присоединили к первой группе. Команду поместили в бараке—пустом фехтовальном зале с окнами, завешенными циновками из морской травы. По такой же плотной плетёнке выдали каждому моряку. Покидать своё место разрешалось только двоим из всей группы. Кормили плохо—пресными лепёшками. У наших моряков были две основные темы для разговоров: возвращение домой и еда. Вадим вспоминал Москву, тётю и вкусный гороховый суп, который давали в школе на большой перемене.
Советский Союз и Япония тогда ещё не воевали, но моряков стали допрашивать, как военнопленных. Вызвали на допрос и Орлова.
—Где проживал до поступления на флот?—спросил улыбающийся японец в европейском костюме.
—В Москве.
—Адрес?
—Новая Басманная, 38, квартира 7.
—Сколько раз нужно нажать на кнопку звонка вашей коммунальной квартиры, чтобы кто-нибудь из родственников открыл дверь?
На допросы вызывали по одному. От малозначащих вопросов перешли к более существенным: сколько боевых кораблей и какого класса во Владивостоке, где находятся береговые укрепления и что они собой представляют, какими механизмами оборудован порт Владивостока и какова вместимость его складов? Требовали показать на карте маршруты судов, перевозящих грузы из Соединённых Штатов Америки в Советский Союз. «Трансбалтовцы» ходить на допросы отказались.
30 июня 1945 года в порт прибыл пароход «Хабаровск» с полномочным представителем на борту. После семнадцатидневного пребывания под японским присмотром команда «Трансбалта» возвращалась на Родину. Среди провожающих мелькали уборщики мусора в бараке: они свободно говорили по-русски и мило улыбались.
Закончилась Вторая мировая война… Шли годы, а тайна, от чьих же торпед погиб «Трансбалт», для моряков торгового флота оставалась нераскрытой. И только в 1958 году после выхода в Советском Союзе перевода книги «Морские дьяволы» (авторы: бывший командующий подводными силами США вице-адмирал Ч. Локвуд и бывший начальник управления личного состава ВВС США полковник Г. Адамсон) стало ясно, что пароход был торпедирован американской подводной лодкой «Снейдфиш». Командир ошибочно принял «Трансбалт» за японское судно.
* * *
Профессор, доктор технических наук Вадим Александрович Орлов в конце 90-х годов прошлого столетия преподавал в Севастопольском государственном университете.
С. ИСЛЕНТЬЕВ.
