17o
В конце восьмидесятых годов прошлого столетия после службы в Военно-Морском Флоте и увольнения в запас я устроился работать в Севастопольский приборостроительный институт. Еженедельно в нём выходила многотиражная газета. Перед такими праздниками, как День Советской Армии, День Победы, День Военно-Морского Флота, редактор газеты предлагал мне написать очерк об участнике Великой Отечественной войны.
В конце апреля уже не помню какого года в мой кабинет вошёл сотрудник института Василий Игнатьевич с одной из самых распространённых в России фамилий—Иванов. Да и внешность его была типичной для русского мужчины: ни толстый, ни тонкий—средний; светловолосый, с серыми глазами, чуточку курносый.
—По приказанию редактора подполковник в отставке Иванов прибыл в ваше распоряжение.
—Василий Игнатьевич, здравствуйте. Рад вас видеть. Садитесь и расскажите о своём боевом пути, а я буду записывать.
Вот что он мне поведал без эпитетов и метафор.
«Родился я в Башкирии, в деревне Карнаустье. В армию, как и несколько учеников из нашего 10-го класса, пошёл добровольно. В декабре 1942 года нас направили в запасной полк, который находился возле города Тоцкое Оренбургской области, и стали учить на командиров 120-мм полковых миномётов. Обучение проходило в очень тяжёлых условиях. Занятия проводились с раннего утра до позднего вечера, свободного времени почти не было. Жили в землянках, кормили плохо. Очень плохо.
В конце июня 1943 года стали формировать маршевые роты. Мы с приятелем Колей Филиповым, не доучившись, написали из-за голодухи рапорты с просьбой отправить нас на фронт. Перед отправкой нам выдали новое, с иголочки обмундирование: бельё, брюки, гимнастёрки, ботинки, обмотки и английские шинели».
—Чем эти шинели отличались от наших?—полюбопытствовал я.
—Они были зелёного цвета, не такие плотные, как наши, но выглядели покрасивее.
Василий Игнатьевич продолжил. «В Тоцком нас посадили в теплушки и повезли на запад. Выгрузили на станции Сухиничи Калужской области. Несколько дней мы шли пешком и пришли в 971-й стрелковый полк 273-й Бежицкой дивизии 3-й гвардейской ударной армии Брянского фронта. Полк располагался среди сухостойного леса. Вот, думаю, такой бы лес вблизи нашей деревни стоял. Летом во время войны в поле работали от зари до зари, так что дров на зиму заготовить было некогда. Бабам приходилось по грудь в снегу зелёные ёлки валить, а потом сырые дрова в печи с трудом разжигать.
Прибывшее пополнение начали распределять по подразделениям полка. Мы подошли к шалашу батареи 120-мм миномётов и представились. Батарейцы ужинали, нас тут же усадили за сколоченный из досок стол есть кашу. Командир батареи побежал к командиру полка с просьюой, чтобы меня и Филипова зачислили в его батарею. Минут через десять прибежал вспотевший и сказал: «Комполка вас нам не даёт, но вы, ребята, не расстраивайтесь. Подготовленные миномётчики нам очень нужны. Сейчас поговорю с начальником артиллерии. Надеюсь, что он уговорит командира полка». Комбат, вытерев пот с лица, снова убежал. Возвращается с начальником артиллерии, майором по званию. Тот говорит: «Определяю вас в артиллеристы. На построение не выходить, сидеть в шалаше и ждать, пока я не приду за вами».
Сидим и слышим: «Кто в разведчики? Кто в автоматчики?» В ответ: «Я!.. Я!..» Через полчаса полк построили, он под оркестр торжественным маршем прошёл перед командованием, а начальник артиллерии всё не появлялся. Наконец пришёл. С ним ещё один командир в звании капитана. Майор показывает на него и говорит: «Вот, ребята, пойдёте к командиру противотанковой батареи 45-мм пушек Шестакову, а у меня ещё много дел».
Капитан решил с нами познакомиться поближе. Стал расспрашивать, откуда призваны, сколько месяцев учились на миномётчиков, и много других вопросов задавал. В конце беседы хлопнул ладонью по своим наградам и сказал: «В батарее так: или грудь в крестах, или голова в кустах. Вот так, ребята, мы воюем».
Нас с Филиповым распределили по расчётам пушек».
—А сколько человек в расчёте?—снова перебил я рассказчика.
—Пять человек: командир, наводчик, заряжающий, подносчик снарядов и ездовой. Орудие тянули две лошади.
Я попал в расчёт, в котором были опытные солдаты, воевавшие ещё в Сталинграде. Среди них я был самым молодым. Они меня сынком называли.
Вскоре полк направили на участок фронта у города Дятьково, что на севере Брянской области. Пешком шли, изредка, чтобы передохнуть, на станину орудия присаживались. Заняли позицию… Моё орудие и ещё одно из нашей батареи должны были поддерживать
1-й батальон».
—А сколько в батарее было пушек?—поинтересовался я, как человек, служивший на флоте и не сведущий в организации артиллерии сухопутных войск.
—В батарее—шесть 45-мм орудий. Пехотинцы, подсмеиваясь над нами, называли сорокопятки «пистолет на колёсах».
Так вот, пехота выдвинулась вперёд, а мы замаскировались позади неё в кустарнике. Стемнело. Тихо. Ничего страшного. Вдруг немцы открыли ружейно-пулемётный огонь, мы ответили. Стреляешь и слышишь, как пули рядом пролетают: вжиг, вжиг. Повоевавшие солдаты мне сказали, что свою пулю не услышишь. Стало страшно, умирать не хотелось.
Стрельба как началась неожиданно, так и прекратилась. Начали оборудовать позицию для орудия. Снова пальба… Я почувствовал сильный удар в локоть левой руки, аж искры из глаз посыпались. Подумал, что кто-то черенком лопаты случайно задел. Потом ниже локтя стало тепло. Пуля кожу на локте содрала, но кость не задела. Руку забинтовали, и я остался на позиции. Эта пуля меня «забронировала»: в каких бы переплётах, в каких мясорубках ни побывал—ни одной царапины до конца войны не получил.
Взошла луна. Тишина… И вдруг громко зазвучала песня. Впереди нашей позиции, рядом с пехотой установили репродуктор, трубу направили в сторону немцев и поставили пластинку с песней «И кто его знает». После войны узнал, что стихи песни написал Исаковский, а музыку—Захаров. Зазвучали слова над полем боя:
На закате ходит парень
Возле дома моего.
Поморгает мне глазами
И не скажет ничего.
И кто его знает,
Чего он моргает…
Впечатление было такое, что никогда не забуду: два куплета прозвучало, немцы не выдержали и открыли артиллерийский огонь. Мы, конечно, тоже. Таков был мой первый бой.
К утру нас сняли с позиции, отвели в тыл недалеко от передовой. Смотрю, ведут под руки солдата, к его ноге привязана какая-то палка, и вдруг слышу крик: «Вася, здорово!» Это оказался Семён Ульянов, парень из нашей деревни, как и я, двадцать пятого года рождения, вместе призывались. Он был в шинели, за плечами—вещмешок, к нему привязан котелок весь в дырках, как тёрка. Плохо окопался, и по котелку прошлась пулемётная очередь. Поговорили. Я его больше не видел. Видимо, погиб. Не видимо, а погиб. Домой он после войны не вернулся… Семёна проводил, вижу: пленного немца ведут. Он штаны поддерживает. Ремень у него отобрали, обрезали пуговицы на брюках, вот он и держит их двумя руками. Хорошо придумали: с голым задом не сбежит. Вид у немца надменный и вызывающий, так и дал бы ему по морде».
С. Ислентьев.
Фото https://topwar.ru/119464-rasskazy-ob-oruzhii-45-millimetrov-boga-voyny.html
(Окончание следует).
