17o
…В марте 2019 года в Одессе на фасаде дома № 27 на улице Княжеской была расколота, а затем и выдернута из цементной кладки мемориальная доска с надписью: «Здесь жил выдающийся русский писатель И. Бунин». Нет сомнения в том, что доминантное слово, подвигшее озверелых вандалов незалежной уничтожить мемориал,—конечно же, «русский»…
Сто лет назад именно из этого дома в свой последний путь по родной земле отправился наш замечательный писатель Иван Алексеевич Бунин к кораблю, уходящему в Турцию, чтобы найти потом прибежище в Париже…
Здесь, в Одессе, он создал знаменитую дневниковую книгу «Окаянные дни»—горестную летопись трагических событий, потрясших Россию в 1917-1920 годах, в которой гениально высветился весь драматизм русской исторической судьбы…
Сегодня минуло полтора столетия с того дня, когда на Орловщине в семье потомственного дворянина с родовыми корнями кланов Жуковского, Пушкина и Толстого родился этот удивительный человек с сумеречной натурой харизматичного гения, сумевший по шкале значений заслуг Нобелевского лауреата «воссоздать в литературной прозе типично русский характер».
Такого в обители инженеров человеческих душ вселенского масштаба не был удостоен до Бунина ни один из отечественных магов словесности…
Кого в нем больше?
Творчество И.А. Бунина никогда не укладывалось в прокрустово ложе однозначных характеристик. Кого же в нем хрестоматийно все-таки больше? Глубокого писателя—знатока самого нутра русского человека, тонкого поэта-лирика, воспевавшего любовь с трагическим ее изломом в апогее, наконец, гневного публициста с душой, опаленной скорбными думами о прошлом, настоящем и будущем своей родины, воплотившей братоубийственный характер самой огромной в мире агонизирующей империи конца XIX—начала ХХ века?..
В последнее время отдельными литературоведами на позициях чуть ли не истины в конечной инстанции стал утверждаться тезис: «Бунин—это последняя одинокая вершина классической российской словесности». Более того, в публикации «Бунин без глянца» питерские исследователи российских литературных тенденций П. Фокин и А. Сыроватко делают далеко не бесспорный вывод: «Бунин подчеркнуто выставлял себя последним классиком нашего прозаического наследия, таким, в конце концов, и остался».
Так ли это? Нельзя не разделить мнение ректора Московского гуманитарного университета И. Ильинского: «Да, Бунин—это наш классик с тревожной, болезненно-высокомерной, оскорбленной душой, но никак уж не последняя «одинокая вершина». Рядом с ним в одной временной сфере творили А. Чехов, Л. Толстой…»
И хочется добавить: вообще-то и М. Горький, дружба-вражда Бунина с которым длилась целых 18 лет. В письмах к Алексею Максимовичу Бунин неизменно учтив и по-неофитски галантен. Горький всегда был нужен Бунину как креативная опора в жизни, тем паче что и выступил опекуном на первых бунинских шагах в большую литературу.
Однако в начале апреля 1913 года в письме к брату Юлию Бунин пишет: «А что до Красноперого (прозвище Горького), то необходимость ходить к нему, мучиться тем, что совершенно не о чем говорить, имитировать дружбу, которой нет,—всё это так тревожит мое сердце…»
…Сложность натуры Ивана Алексеевича как раз и состояла в том, что помимо А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого и А.П. Чехова он никого рядом с собою никогда и не видел у подножия российского Парнаса…
Так что уместен первый промежуточный вывод: конечно же, проза Бунина—это огромный континент российской художественной мысли. Он, кстати, единственный из серьезных беллетристов своей эпохи, который не повелся на декадентский искус, оставшись в золотом веке отечественной литературы, и, верный традициями Льва Толстого, никогда не вкладывал в уста своих героев авторское умничание…
…Много копий в специальных исследованиях сломано в решении вопроса о том, каким все же поэтом останется Бунин для поколения, шагнувшего за грань ХХ века. Ведь он вообще-то вначале заявил о себе в литературной среде России как поэт. Он, не обременяющий, кстати, свое естество поисками новых форм. Он, по мнению многих критиков, элегантно превращающий прозу в поэзию, причем часто его поэтическая строфа плавно трансформируется в белый стих, где житейская будничность обретает красоту и полет, заставляя сердце читателя наполняться нежданными узнаванием, добром и теплотой…
И все же, как нам представляется, Бунин-прозаик в значительной мере затеняет собой Бунина-поэта. Простой тест: далеко ли ушли в народ те немногие стихотворения Ивана Бунина, которые стали песенными шедеврами? Всего несколько примеров. Романс «Одиночество»: «Я на даче один. Мне темно за мольбертом, и дует в окно…» Романс «Ночь печальна»: «Ночь печальна, как мечты мои. Далеко в глухой степи широкой огонек мерцает одинокий…» Романс «Солнце полуночное»: «…Тени лиловые в желтых ухабах тяжелых зыбей. Солнце не греет—на лица суровые падает светом холодных лучей…»
Попробуем в последнем классе нашей средней школы попросить кого-либо из учеников просто так, навскидку, прочесть хотя бы одно четверостишие из самой знаковой бунинской жемчужины пейзажной лирики—поэмы «Листопад», и, увы, на 99 процентов уверен, что мы потерпим фиаско…
А теперь проведем такую параллель. Бунин: «Осыпаются астры в садах, стройный клен под окошком желтеет…» Согласитесь, так и просится дежа вю: «Отцвели уж давно хризантемы в саду…» Этот шедевр ялтинского юриста Николая Харито поистине остался на долгие годы любимейшим хитом любителей отечественного романса…
Резюмируя, констатируем: «Не греет…» И не зря поэзию Бунина «в упор не видела» Анна Ахматова. Ей вторил и незабвенный ее супруг, «конкистадор» российских поэтических прерий Николай Гумилев: «Стихи Бунина и других эпигонов натурализма скучны, не гипнотизируют. В них всё понятно, ничего не прекрасно…»
Глазами Тихона Ильича…
А вот с прозой Ивана Алексеевича вышел совершенно иной коленкор. Много повидавший в жизни, выросший в исконно русской деревне, попробовав вживую профессии бондаря, статистика, репортера, библиотекаря, корректора, Бунин постепенно обретает только ему свойственный творческий голос, выбрав магистральный реалистический путь в сфере словесности…
Величественная драма России в ее начальной стадии—революции 1905 года послужила водоразделом в творчестве будущего Нобелевского лауреата. Будучи демонстративным «нерукопожатным» с политикой, Бунин никак не мог отстраниться от анализа социальных потрясений в родной Отчизне. И первое же произведение—повесть «Деревня»—это гениальная заявка И.А. Бунина на весьма знаковый шаг к пьедесталу классика русской литературы…
…Ох, как же непрост главный герой «Деревни»—этого шедеврального «УЗИ» русской загадочной души—тороватый, умный, мятущийся Тихон Ильич. Как бы его глазами Иван Бунин видел, как мельчают, превращаются в сердечные мышцы сердца обитателей сельских глубинок России. И гениально расшифровывая этот пресловутый русский характер, Бунин проникается неизбывной скорбью за его негативные черты: склонность к спонтанному кровавому бунту, вековую тягу к зеленому змию, покорность карам небесным,—и в то же время как награда за страдания русскому характеру дарованы завидное терпение, человечность, мужество перед лицом врага, невероятное трудолюбие и непоколебимая любовь к Родине…
…Бунин всем сердцем восстал против идей большевизма сразу же после первой русской революции. И до самой своей кончины он не мог смириться с жутким прогнозом Максима Горького: «Вымрут полудикие, глупые, тяжелые люди русских сел и деревень…» А потому полагал, что топор уже стучится в основание дерева, которое зовется ленинской Россией. Что ж, в 1991 году в СССР все так и случилось, как предрекал Бунин…
Свет «Темных аллей»
Именно на этой протестующе-гневной ноте неприятия коммунистического рая «настояны» многие его произведения, созданные в эмиграции…
И все же главная доминанта литературного бунинского гения—это невероятно торжественный гимн Любви. Во-первых—Жизни. А во-вторых, конечно же, прекрасной половине человечества—Женщине…
В самый разгар Великой Отечественной войны Бунин создает свой лирический шедевр в хрустальной прозе—сборник новелл «Темные аллеи», которые гениально освещены ярким, неповторимо пленительным светом очарования ностальгическими воспоминаниями о тысячах ликов первой любви.
Все эти сорок жемчужин его сердечных откровений зиждятся на исключительно бунинском утверждении, что любая любовь жестока, потому как не наделена катарсисом вечно длящегося счастья. В этом плане характерен рассказ «Чистый понедельник», героиня которого принципиально выступает против брака, потому как ее гложет жуткое предчувствие, что любовь когда-нибудь иссякнет.
И что же? Она с горечью убеждается в том, что ее великое, чистое, как горный хрусталь, чувство обожания своего избранника в конце концов меркнет в зловониях мерзкого быта. А потому главный персонаж этой новеллы предпочитает завершить жизнь в монастыре…
Байдарский приют
…Одним из значительных произведений, созданных Иваном Алексеевичем в эмиграции, считается, конечно же, его замечательный роман «Жизнь Арсеньева». По сути, это философские рассуждения не о жизни лучших представителей интеллигенции России в преддверии крушения империи, а об ее изначальном предназначении вообще как неделимого единства тростинок Богом ниспосланного счастья и обугленных стволов трагических вех, что извечно сопутствует судьбе каждого человека, всегда печально осознающего неминуемость смерти.
Автобиографичность данного романа, выстраданного в сердце оторванного от родины человека, несомненна, хотя и в отдельных деталях слегка надуманна…
И в свете этого факта более чем приятно осознавать, что юный Арсеньев (он же Бунин.—Авт.) всем своим существом, безоглядно, светло, до последней клеточки своего сердца, был предан Крыму—Полуденному краю, где он побывал после 1898 года более десятка раз…
Кому неведомо очаровательное, ни с чем не сравнимое, трепетное и сладостно-зябкое чувство долгожданного прикосновения к тем порой отдаленным десятками лет предметам сокровенной мечты, будь то желанный человек, с кем давным-давно развела судьба, или точка на карте, которой в заповеднике души отведено особое, заветное место…
…Именно такое чувство овладело душой юного Ивана Бунина, когда его поезд 13 апреля 1889 года «поднырнул» в наш начальный (Сухарный) тоннель на пути из Симферополя в Севастополь. Что же предшествовало этой первой в его жизни далекой поездке по маршруту Орловщина—Таврида?
Исследователи жизни и творчества на этапе юности Ивана Алексеевича Бунина, как правило, устремляют свои взоры к его биографической повести «Жизнь Арсеньева». Там четко и без обиняков, на первый взгляд, прописаны все обстоятельства пребывания писателя в наших благословенных краях. К неоднозначности огульного подхода к сугубо автобиографическому фактажу в линиях судеб известных исторических личностей мы еще вернемся. А пока—тут все прозрачно!—следует обратиться к детским выпукло-ярким воспоминаниям Ивана Бунина, когда его отец, орловский помещик Алексей Бунин, потомок «мужа знатного, польского шляхтича Симеона Бунковского», пьяница, бузотер и никудышный хозяйственник, провозглашая тост на очередной семейной пьянке «за воинское братство», ностальгически вспоминал Крымскую кампанию, свое участие как волонтера в той войне в Севастополе, где он оборонял Малахов курган. Там же, по устоявшейся в семье легенде, героически пал в одном из боев и дядя писателя—«великан и красавец-полковник».
Исходя из реалий романа «Жизнь Арсеньева», предполагаем, что дядюшку звали Николай Сергеевич. Существовал ли он в жизни в качестве героя Севастопольской страды? Сомнительно. Ибо в результате довольно тщательного архивного поиска мне удалось установить, что защитником Севастополя с фамилией Бунин был юнкер Камчатского егерского полка Яков Иванович 1837 г. рождения, получивший за воинскую доблесть, проявленную 27 августа 1855 года на третьем бастионе, звание прапорщика. Кстати, он благополучно завершил кампанию и умер в 1902 году в звании генерал-майора в отставке. Так что выходит, что в автобиографической повести Бунина есть некоторые факты, к которым следует относиться как к художественным изыскам…
Продолжая же тему «Севастополь и юный Бунин», следует к пышному букету воспоминаний его батюшки добавить и встречи отца с Л.Н. Толстым на Малаховом кургане, и белые цветы на склонах легендарного холма, и жуткий облик растерзанного после всех бомбардировок «белого с черным» Севастополя. И одну карикатуру, навечно врезавшуюся в память юноши. Суть ее в следующем.
Беседуют два англичанина:
—Ты почему свою собаку Севастополем назвал?
—А ты попробуй ее погладь!
Карикатура, кстати, принадлежала перу незаслуженно ныне забытого русского графика Николая Степанова.
Вот почему в силу всех этих побудительных моментов Ивану Бунину и в детстве, и в юности страстно хотелось посетить наши неповторимые, такие знакомые (дежа вю, а как же иначе?) севастопольские холмы и бухты, которые порой он явственно видел в своих снах. И будущий наш знаменитый писатель как задачу № 1 поставил перед собой цель непременно, как только он сможет самостоятельно взмыть из родительского орловского гнезда, приехать именно к нам, в Севастополь.
Впрочем, не только отец, так сказать, подвигнул его на самую первую в жизни поездку—в Крым, в Севастополь. Было еще одно обстоятельство, которому биографы Бунина отводят почему-то второстепенную роль. Это—Пушкин…
Примерно в таком же возрасте, как и Иван Бунин, наш замечательный поэт предпринял в 1820 году свое первое серьезное путешествие. И тоже в Тавриду. Известно, что у Ивана Бунина к Александру Пушкину было особое, трепетное отношение. И не столько к творчеству Первого поэта России, сколько к личности Александра Сергеевича, к его, в частности, отношению к Полуденному краю.
Обратимся к знаменитой статье Ивана Алексеевича 1926 года под названием «Думая о Пушкине». Мы ощущаем, как будущий Нобелевский лауреат, рассуждая о роли Крыма в жизни россиян, как бы погружается в осень 1820 года, как бы заставляет себя мыслить, жить, дышать пушкинскими мерками. Чего стоит такой вот фрагмент этой статьи: «А потом первые поездки… в Крым, где—он или я?—«среди зелени волн, лобзающих Тавриду», видел нереиду на утренней заре, видел «деву на скале»… И незабвенные воспоминания о том, как когда-то и мой конь «бежал в горах дорогою прибрежной» в тот «безмятежный» утренний час, когда «всё чувство путника манит»…
Где здесь Пушкин? Где здесь Бунин? Полное отождествление, нирванное всепогружение. И оно, надо полагать, было бурно прожито и прочувствовано Иваном Буниным весной 1889 года, когда он впервые посетил наш город и пешком отправился (отчасти и по пушкинскому маршруту) к Байдарам.
Путь его, кстати, пролегал примерно по такому 40-километровому отрезку: от пл. Новосильского в Севастополе по Балаклавской дороге с выходом на Воронцовский тракт. Затем трасса пролегала вниз по Сапун-горе, к Балаклаве, через подножие горы Спилия, минуя экономию Мордвинова, оставляя справа села Широкое и Варнутку, перевал, село Орлиное, и, наконец, вот они—Байдарские ворота.
Именно здесь Иван Бунин, как и его отец, всегда восторженно воспринимавший Севастополь, и как Первый поэт России, страстно желал обрести нравственную свободу, ощутить наконец те живительные струи горного воздуха, которые как бы приподнимают человека над суетностью мира, позволяют убедиться в том, что, кроме свинского Санкт-Петербурга, кроме хутора Бутырки Елецкого уезда на Орловщине, есть в России места, где жизнь—сродни орлиному полету…
И в этой связи нельзя посчитать случайностью крылатый образ стихотворения, созданного Буниным по свежим впечатлениям от самого первого посещения Севастополя, его горного малахитового ожерелья, как бы обрамляющего бездонное громадье распахнутого горизонта южного моря. Это образ свободных, гордых птиц…
…Обрыв Яйлы. Как руки фурий,
Торчит над бездною из скал
Колючий, искривленный бурей,
Сухой и звонкий астрагал.
И на заре седой орленок
Шипит в гнезде, как василиск,
Завидев за морем спросонок
В тумане сизом красный диск…
…Так уж случается, что на маршруте судеб многих знаменитых людей наш Севастополь неизменно вставал как олицетворение навсегда покинутого рая, где даже пыль— «волшебная», как некая загадочная, доблестью овеянная вершина, представляющая собой ореольное, оставляющее на всю жизнь впечатление душевного, теплого равноденствия, отдохновения, солнца, свободы от мирской суеты, добра и гордости за принадлежность к героическому народу, в душу которого всем своим творчеством, наверное, все-таки сумел с непостижимой зоркостью заглянуть, поведав о ней всему миру, один из последней когорты гениальных классиков отечественной литературы Иван Алексеевич Бунин…
Леонид СОМОВ.
Этот харизматичный Бунин…
Курс Елецкой гимназии Ваня Бунин окончил экстерном: бедность семьи мешала ему учиться, и его всегда душил стыд за отца, промотавшего в карты родовое имение.
Первая книга, прочитанная им, была «Одиссея» Гомера, хотя, ненавидя по жизни точные науки, будущий Нобелевский лауреат всегда сбивался со счета, выстраивая в последовательности географические координаты странствия Одиссея.
Он, неизменно обожествляющий ее величество Женщину, свой первый роман, созданный в 15 лет, озаглавил «Увлечение», хотя ни одна редакция его, увы, так и не напечатала.
В литературном кружке он был наделен прозвищем Живодерка за худобу и зловещую ироничность в общении с людьми.
Чувство такта ему не было знакомо. Как-то, вообще-то дружа с Куприным, но не ведая краев соперничества, он резко задел его при людях. В ответ Александр Иванович написал пародию на рассказы Бунина. Она начиналась так: «Сижу я у окна, задумчиво жую мочалку…» Иван Алексеевич впоследствии в своем дневнике нехорошо обозвал своего обидчика… Как говорится, в своем глазу так и не узрев бревна…
Иван Алексеевич прекрасно танцевал, обладал потрясающим искусством мима.
Его главным литературным кумиром был Александр Сергеевич Пушкин. Считалось, что Алексей Бунин являлся в третьем колене родственником великого Поэта.
Автор «Темных аллей» всю жизнь вел дневник.
Это был весьма последовательный коллекционер фармацевтических коробок и флаконов.
Бунин предпочитал распознавать карму впервые с ним знакомящихся людей по… рукам, затылку и ногам.
Любил при случае насладиться вкусом и запахом луговой травы.
Иван Бунин являл собой образчик невероятной непрактичности: имея хорошие заработки, как-то долго снимал угол у кладбищенского скульптора. Из 715 тысяч франков, положенных ему как Нобелевскому лауреату, 120 тысяч раздал тем, кто обратился к нему за помощью, причем из авторов двух тысяч пришедших к нему писем добрая половина не прочитала ни единой строки из его произведений.
Он ненавидел букву «ф», никогда не называя причины этой фобии…
Бунин всегда был неистово предан суевериям. Например, никогда не садился за стол, если оказывался тринадцатым гостем по счету.
