12o
…Из двадцатки выдающихся выпускников Санкт-Петербургской консерватории, если вести отсчет от начального 1865 года, рекорд, не побитый и по сей день, по части малолетства неофитов при поступлении принадлежит Сергею Сергеевичу Прокофьеву. В свои 13 лет он предъявил высокой приемной комиссии невообразимый в то время для подростка музыкальный «багаж», состоящий из двух вызывающе острых по резкости звучания опер, одной симфонии и 12 фортепианных пьесок собственного сочинения. Что интересно, одна из них—«Индийский галоп»—была создана вундеркиндом Сережей в возрасте около шести лет…
Завтра музыкальный социум России и всего мира отметит 130-летие со дня рождения Сергея Сергеевича Прокофьева—самого солнечного из всех отечественных композиторов, блистательного пианиста, виртуозного дирижера, одного из основоположников неоклассического направления в фортепианной музыке, создавшего свой неповторимый новаторский стиль, которому пытались следовать многие: ни у одного из композиторов ХХ века нет такого количества кавер-версий и ремейков…
В атакена школьные теории
…У Дени Дидро есть замечательное изречение: «Нет ничего более плоского, чем ряд безукоризненных аккордов, необходимо нечто острое, дерзкое—такое, что дробило бы луч света и рассеивало его лучи».
…Все творчество композитора Сергея Прокофьева как нельзя в точку фокусируется в эпицентре этой парадоксальной мысли основателя знаменитой «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел». Прокофьев, пожалуй, самый дерзкий из замечательной когорты гениальных российских композиторов. Поэтому во все периоды его, так сказать, явления публике мнения слушателей расслаивались полярно: одни с восхищением воспринимали его мелодию, раскалывающую, как гром, небо на пазлы, хрустко «рассеивающую лучи света», а другие—просто уходили из зала, не приемля бешеного ритма его оперы или балета.
Это случилось, в частности, когда он дирижировал на премьере своего балета «Ромео и Джульетта» в чешском городе Брно в 1938 году.
Великая балерина Галина Уланова, например, так отзывалась об этом легендарном творении Прокофьева: «Нетанцевальная музыка». В узком же кругу единомышленников она едко резюмировала: «Нет повести печальнее на свете, чем музыка Прокофьева в балете». На что композитор парировал незамедлительно: «Вам нужны барабаны, а не музыка!»
И тем не менее гениальные шедевры Прокофьева, шокируя и поражая современников, прибавляли в стан почитателей его творений больше фанатичных поклонников, нежели откровенных почитателей классического мелодийного арт-хауса.
Приведем пример парадоксального поведения директора Санкт-Петербургской консерватории, композитора Александра Глазунова, который на выпускном экзамене, не выдержав экспрессии чувств от прослушивания ведущей партии одной из опер, представленных на суд жюри Сергеем Прокофьевым, выбежал из зала, схватившись за голову и громко восклицая: «По черепу! По черепу! По черепу!»
Тем не менее именно по представлению дирекции консерватории С.С. Прокофьев был признан лучшим выпускником года, получившим в качестве презента рояль фабрики «Шрёдер».
Мировая слава
…Благодаря своей матери, достаточно изысканной пианистке, в доме его отца, Сергея Алексеевича Прокофьева, ученого-агронома, служившего управляющим имением в станице Солнцевке (ныне Донецкая область), царил мир классической музыки. Уже с шести лет для мальчика, проявлявшего феноменальную тягу к сочинительству крохотных пьесок, родители наняли одного из престижных преподавателей в столице—музыканта Рейнгольда Глиэра. Именно он познакомил мальчугана с теорией композиции и способствовал тому, чтобы юный неофит музыкального сочинительства в будущем видел себя не только композитором, но и пианистом, и исполнителем чисто органных произведений.
В течение 14 лет за время обучения в консерватории одаренный юноша шел именно в этом направлении: писал оперы, балеты и симфонии, познавал тонкости искусства виртуозного исполнения своих произведения на фортепиано, явил миру прекрасного органиста.
С 1908 года этот талантливый и прилежный ученик Н. Римского-Корсакова в качестве солиста начинает на разных сценических уровнях исполнять собственные музыкальные хиты—фортепианные пьесы и сонаты, являя стихийную необузданность фантазии и экстравагантную манеру игры на рояле.
В чем же суть новаторских идей Прокофьева? В пассажах звуки его опер, балетов, симфоний и кантат изумительным образом рассыпаются, как жемчужины, акцентируя оригинальные переходы от одной темы к другой. Прокофьев виртуозно использует стиль мартеллато, демонстрируя отрывистую игру с резким, сильно извлекаемым звуком, перемежаемым четкими паузами. Его знаменитые туше—финальные гармоничные обороты с особым способом нажатия клавиш рояля—придают цельность всей композиции, блистательно завершая фразу в пику готовым хрестоматийным росчеркам замшелых школьных теорий. И, наконец, излюбленная им каденция. Этот прием особо заметен в шедеврах раннего Прокофьева—в балете «Шут» и симфонической «Скифской сюите», когда вокруг главной партии вихрем необузданной первобытной космической энергии экспрессивно закручиваются в полуспираль переходы…
Критика, как мы уже упоминали, по-разному реагировала на эпатажное творчество новоявленного гениального персонажа из когорты блестящих российских композиторов начала ХХ века. Например, в 1913 году премьера его Второго фортепианного концерта послужила «водоразделом» между хулителями и почитателями. Одни журналисты писали о том, что по дерзновенности своих композиций Прокофьев превосходит французов. А в самой уничижительной из рецензий он был назван «фортепианным футуристом»…
В преддверии Октябрьской революции слава Прокофьева все более и более укреплялась. Тому способствовали его творческие вояжи за границу. Общепризнано, что апогея всемирного признания как блистательный композитор и пианист он достиг на сцене Чикагской городской оперы, поставив в 1921 году на основе комической сказки К. Гоцци оперу «Любовь к трем апельсинам». Гротескная, ритмически острая, лирически окрашенная, с захватывающе зажигающим знаменитым маршем музыка С.С. Прокофьева держала на прицеле слушателей в течение двух часов…
Эта вещь по праву считается первым русским произведением в жанре оперы, поставленным после Октября. Прокофьев гениально соединил здесь в симбиозе фантастическую феерию с пантомимой и оркестровыми выходами, шокируя зал вообще-то простенькими эмоциями персонажей, нарочито бьющими через край.
В 1922 году спектакль с ошеломительным успехом был принят американским зрителем, а через полгода композитор занял верхнюю строку в «нотном стане» подавляющего большинства театров всего мира…
Триумф «музыкального хулигана»
…Казалось бы, этому крушителю устоев в мире звуков должна была импонировать стихия Октябрьской революции, сметающая реи мещанства с корабля современности. Однако Сергей Прокофьев самым решительным образом не воспринял идеи большевизма в России, так отозвавшись о факте кровавого конца самодержавия в Отечестве: «Дикость, разрушения и резня».
В 1918 году он эмигрирует за границу, сначала в Америку. Позже в Париже встречается с С. Дягилевым, организатором «Русских сезонов», основателем группы «Мир искусства», выдающимся антрепренером. Сергей Павлович, уже знакомый с новаторской музыкой земляка, выражает восхищение творчеством Прокофьева, обещая ввести этого, как он выражался, «музыкального хулигана» в общество выдающихся деятелей западноевропейского искусства.
Прокофьев знакомится с П. Пикассо, С. Рахманиновым, К. Дебюсси, получает лестные предложения сотрудничества с именитыми режиссерами…
В течение многих лет его слава, как говорится, не устает набирать высоту. Время от времени он наезжает с гастролями в СССР, где его зовут вернуться на родину, обещая золотые горы.
В начале 30-х годов ХХ в. в его душе постепенно вызревает желание все-таки сменить место жительства. Тому способствовало несколько провалов на чужбине его опер и балетов, в частности в Японии. Отроду резкие и харизматичные на генном уровне самураи предпочитали отдыхать душой в мире музыки, окрашенной в теплые и мягкие полутона ритм-н-блюза…
В 1936 году Прокофьев приезжает с женой, испанкой Каролиной Кодина, и двумя сыновьями в Москву, подписав договор с правительством СССР, отдельно оговорив такой пункт: «При желании имею право уехать в Нью-Йорк».
Сразу же после возвращения на родину гениальный композитор, следуя, увы, номенклатурной ситуации, делает презент властям предержащим, предложив к исполнению в ведущих театрах страны кантату «20 лет Октября», что весьма благожелательно воспринимается И.В. Сталиным, который раз в три года затем удостаивает Прокофьева своими премиями, в частности за создание так необходимых во время войны оперы «Война и мир» и ставшей на многие годы музыкальным бестселлером симфонической сказки для детей «Петя и волк».
«…чтоб неповадно было»
Именно после возвращения на родину Сергеем Сергеевичем Прокофьевым была претворена в жизнь замечательная идея П.И. Чайковского превратить балет из простой постановки в драматический спектакль. И признание этого факта на мировом уровне, разумеется, импонировало властным фигурам культуры и искусства в СССР. Прокофьева, правда, в прессе изредка слегка журили за экстремизм, призывали быть «ближе к народу», но до серьезных репрессий дело не доходило.
Не доходило… до поры до времени. 10 февраля 1948 года вышло скандалезное постановление ЦК ВКП(б) «О формализме в музыке», в частности об антидемократичных тенденциях в творчестве композитора Вано Мурадели. Доклад читал член Политбюро ЦК ВКП(б) Андрей Жданов, назвав несколько имен композиторов в числе «примкнувших». С.С. Прокофьев, который был в списке, громко и нарочито эпатажно (а чаще—едко) комментировал выступление советского партийного деятеля, который не замедлил пожаловаться Сталину. На что вождь народов, привычно «мудрствуя лукаво», вынес вердикт: «Прокофьева не трогать, но наказать так, чтоб другим неповадно было».
…Как это водилось, к сожалению, в нашей стране, карающий меч КГБ опустился на голову жены-чужестранки Сергея Прокофьева, которую бездоказательно признали врагом народа за… шпионаж. Суда не было. Квартиру опечатали, детям композитора после того, как их мать отправили по этапу в Воркутинский ГУЛАГ на двадцать лет, запретили поступать в высшие учебные заведения страны. А сочинения Прокофьева в течение четырех лет оказались под негласным запретом…
Казуистический момент: именно за год до этой беды Сергей Прокофьев без памяти влюбляется в молодую женщину—Миру Мендельсон, будучи старше ее на 24 года. Вершителям судеб советских людей пришло в голову без развода С.С. Прокофьева с его законной женой «благословить» брак композитора с Мирой—верной идеям партии комсомолкой.
Этот вообще-то трагический эпизод в судьбе гениального композитора, конечно же, ускорил его уход из жизни, что сакрально произошло день в день со смертью И.В. Сталина. Даже похороны великого «взрывателя залов» практически выглядели жалким фарсом: на его могиле не оказалось ни единого цветочка, проститься с ним пришли единицы…
В «белом городе»…
…В жизни у Сергея Сергеевича Прокофьева истинных друзей, по сути, было мало. Многим композиторам, склонным к использованию в своем творчестве славянских фольклорных традиций, претило явное пренебрежение героя этого очерка, как он выражался, «псевдонародностью». По большому же счету, самым близким, сердечным другом Прокофьев считал своего сокурсника по консерватории Максимилиана Шмидтгофа. Они вместе подолгу путешествовали, их сближало серьезное увлечение шахматами. К слову, Прокофьев как-то на сеансе одновременной игры сумел победно оставить за собой партию с чемпионом мира, кубинцем Хосе Капабланкой, по поводу чего его друг Макс сочинил комплиментарный спич…
…Из главы № 6 дневника С.С. Прокофьева, датируемого 1913 годом, можно ознакомиться с обстоятельствами посещения друзьями нашего солнечного Крыма, и в частности Севастополя. Название главы—«На тройке»…
«…25 января 1913 года,—пишет Сергей Прокофьев,—мы уселись в Никопольский экспресс, помчавший со скоростью 25 верст в час в Александровск, имея целью Симферополь… 29 января в «красном ландо» на четыре места мы покатились по шоссе, ведущему к перевалу… Описывая невероятную спираль, мы поднялись наконец на Байдары…
Когда уже стемнело, мы увидели яркий свет фонарей и вскоре подъехали к т.н. гостинице.
…30 января мы решили прогуляться к Форосской церкви. Быстро свершив эту прогулку, сопровождаемые байдарскими «бифштексами» (чебуреками.—Авт.), мы поехали в Севастополь.
По скучной дороге часа за четыре мы добрались до «белого города» и ввалились на вокзал, где позавтракали. Затем, получив на почте «чайник», мы отправились на Исторический бульвар, внимательно осмотрели знаменитые укрепления, пили шоколад в кондитерской, посидели на вокзале и, наконец, заснули в поезде, идущем в Симферополь…
Тут Прокофьев делает сноску: «Получить «чайник» на гимназическом жаргоне означает «потерпеть неудачу». Мы рассчитывали на гору писем, но нам вручили только два»…
…Право слово, судя по этим дневниковым впечатлениям, путешественники особых комплиментов Севастополю не раздавали. Однако есть одно немаловажное по сему поводу соображение. Оказывается, Прокофьев вообще по жизни восторгаться достопримечательностями того или иного исторического места считал занятием непрезентабельным и даже ярлык придумал—«гробокопательство»…
Но, тем не менее, мы убеждаемся: он уважительно назвал Севастополь «белым городом», проникся чувством сопричастности к ратным подвигам предков на нашей земле, обозначив пушки на Историческом бульваре как «знаменитые укрепления»…
…Свой Второй фортепианный концерт соль минор ор. 16 великий композитор всегда считал самым любимым музыкальным достижением, созданным в честь памяти своего очень близкого друга Макса Шмидтгофа. Это произведение в первой редакции было написано сразу по следам трагического случая, произошедшего после возвращения в Москву друзей (Прокофьева и Шмидтгофа) из Севастополя. По неизвестным и по сей день причинам Макс решил свести счеты с жизнью, что легло горестным пятном на воспоминания Прокофьева о своих молодых годах…
Леонид СОМОВ.
