13o
На долю коренных жителей Севастополя выпали тяжёлые испытания. Во время осады и блокады города жители Севастополя были фактически на передовой, потому что в осаждённом городе не было линии фронта. Каждая улица города, каждый район, бухты, побережье с первого дня войны—это фронт. Война в Севастополе началась ещё до того, как о ней официально сообщили по радио. Севастопольцы жили по законам военного времени: хоронили погибших от бомбёжек, перевязывали раненых солдат, матросов и жителей города, работали в подземельях. Фашисты делали всё возможное, чтобы стереть с земли наш героический город. Гибли тысячи мирных жителей, детей, воинов. Кому-то посчастливилось эвакуироваться из огненного кольца, а кто-то оказался в оккупации под игом зверствующих фашистов и предателей. Но у тех и других на всю жизнь остались на сердце кровоточащие рубцы потерь и неизгладимых переживаний. С каждым годом и с каждым месяцем (и даже днём) участников тех страшных событий становится всё меньше, и это понятно. Пережитые события, возраст делают своё дело.
Из воспоминаний Екатерины Васильевны Трачук:
—Много времени прошло с тех пор, но память до сих пор хранит воспоминания о тех суровых годах. Мы, севастопольские дети, наравне со взрослыми помогали нашим бойцам в борьбе с фашистами, кто чем мог.
21 июня 1941 года мы ходили в кинотеатр на просмотр фильма. Вернулись поздно вечером. Легли спать. Была тёплая ночь, тихо и мирно, мы долго не спали, смеялись, шутили, просто разговаривали, строили планы на следующий день. Где-то в 3 часа ночи мы услышали гул летящих самолётов, и небо осветили прожекторы. Сначала нам это зрелище показалось красивым, решили, что начались очередные учения. А когда стали слышны взрывы, тогда очень испугались. Прибежала соседка и сказала со слезами: «Дети, это началась война».
Территория, где мы проживали, считалась военным объектом. Поэтому с первых дней войны в наш дом заселились военные разведчики. Взводом разведчиков командовал старшина Александр Могила. На территории также был размещён временный полевой лазарет, а на колокольне собора Святителя Николая был наблюдательный пункт. Там всё время вели наблюдение бойцы наблюдательного пункта. Мы, дети, тоже поднимались туда, и нам иногда давали посмотреть в бинокль. Нашу семью поставили на военное довольствие, так что питались мы с полевой кухни. Отец служил в армии. Брат Лёва в первые месяцы обороны Севастополя вместе со взрослыми служил в похоронной команде, занимался захоронением павших бойцов. Наша семья считалась семьёй фронтовика. Какое-то время мы ещё ходили в школу, учились игре на гитаре и даже стрелять. С первых дней обороны на территорию рядом с Братским кладбищем стали прибывать военные, мы ведь жили практически рядом с передовой. Был организован временный военный полевой лазарет, в который поступало много раненых бойцов. Медикам была нужна помощь. Дети наших семей приносили воду, следили за тем, чтобы всегда горел огонь, собирали дрова, ухаживали за ранеными бойцами. Я помогала маме и сестре стирать вещи бойцов. Однажды был такой случай, пришли две девушки в военной форме. Они были измученные, уставшие после боя на передовой. Одна из них подозвала меня и попросила постирать вещи. Пока они спали, я постирала и высушила всё паровым утюгом, а наутро они ушли. Потом, уже спустя много лет после войны, я увидела одну из них в городе, и мы узнали друг друга. Это была Мария Карповна Байда.
В октябре 1941 года моя мама родила самого младшего братика Валеру, и нам приходилось за ним присматривать. А мама продолжала помогать в лазарете: стирала, ухаживала за ранеными. По возможности я всегда старалась ей помогать. После того как взрывом разрушило наш дом и мы оказались присыпаны в подвале, было принято решение всех гражданских эвакуировать на площадь Захарова на Северной стороне. Вначале мы нашли убежище в разбитом магазине на площади, но на следующий день, когда сильно обстреляли переправу зажигательными снарядами, магазин сгорел, и нам пришлось спасаться от огня. Мы выбежали на улицу в чём были и остались фактически без вещей. Спрятаться от обстрелов можно было только в пещерах, которые нас и приютили в самые тяжёлые дни обороны города. Живём в пещере, воды нет, еды тоже нет. Надо всё это добывать, но где и как? Все обязанности на мне и моём брате. Мама с трёхмесячным братишкой, старенький дедушка, малые дети 4 и 6 лет. Я и брат Лёва, рискуя под летящими осколками, шальными пулями, перебежками, почти ползком добирались к разбомблённой пекарне, где можно было взять немного муки и моргусалина (маргарина). Вскоре и этого не стало. Колодец с водой—на другой стороне скалы. Вода полусолёная. Бегали в пещеру и обратно: пока донесёшь воду, она уже кажется сладкой.
Место, где мы находились,—переправа в город. На площади собрались подводы, обозы. Переправа не работает. Лошадей выпрягали, а подводы оставляли. В них мы находили сухой ячмень, которым кормили лошадей. Мы собирали зерно. Дедушка сделал из гильзы снаряда ступу, шелуху очищали, толкли зерно в ступе и варили. Радовались, что есть хоть такая еда. В июле после тяжёлых боёв и грохота канонад вдруг стало очень тихо. Мы поняли, что немцы вошли в город. Никто не выходил из своих укрытий, было очень страшно. Когда мы отодвинули щит, который заменял нам дверь в пещеру, то увидели немцев. Наши бойцы отстреливались до последнего. А потом их построили вдоль берега и расстреляли. Мы видели, как падали их тела в море. Немцы приказали всем жителям покинуть прибрежную зону и отойти от берега на 5 километров. Нас собрали в колонну и погнали по дороге, разрешили остановиться на ночь только в совхозе им. Софьи Перовской. Мы заночевали в разбитом общежитии, подстелили себе солому и так спали. А наутро немцы всех выстроили и стали фотографировать для своей прессы, вроде как они раздают севастопольцам продукты, спасают голодных детей. Нам было очень больно и стыдно, а они смеялись над измождёнными женщинами и детьми, фотографировались на нашем фоне. Так как у нас на руках был маленький братик, то мы решили дальше не идти, а остаться в совхозе. Когда начали конвоировать пленных, колонна их растянулась на много километров вдоль всей дороги. Выходили женщины и дети, выносили вёдра с водой, кое-какую еду для наших солдат. Каждый надеялся увидеть в толпе своих родных и близких. Мы тоже вышли, держали в руках ведро с водой и пару лепёшек. Я видела, как немец избил нашего пленного за то, что тот посмел выпить кружку воды. Из наших глаз текли слёзы, но ничего нельзя было сделать. И вот в этой огромной толпе пленных моя сестра Клава увидела нашего отца. Она бросилась к немецкому офицеру и попыталась на немецком языке объяснить, что это наш отец, чтобы офицер разрешил нам забрать его домой. К нашему счастью, отца и мужчину, который шёл рядом с ним, разрешили забрать из колонны, мы быстро бросились к своему жилищу, чтобы спрятать отца. Жить было негде, и мы вернулись в наши разбитые дома рядом с Братским кладбищем. Долгое время немцы обходили нас стороной. А в городе постоянно проходили облавы. Моя сестра тоже однажды попала в облаву, её заставили носить воду на кухню, но она сбежала. Поэтому приходилось прятаться. Только дети более-менее безопасно могли принести воды или найти хоть немного еды. На Бартеневке в пекарне пекли хлеб и давали на семью немного чёрного хлеба, там работала наша знакомая—тётя Паша. Давали одну булку на семью на 3-4 дня. Я с братом ходила за хлебом, но однажды на обратном пути немцы заставили его чистить им сапоги, а когда он от усталости попытался подняться, то его ударили. После этого случая мы старались не выпускать его в город.
В октябре 1942 года была большая облава, немцы добрались и до наших домов, забрали все документы и приказали прибыть в комендатуру на следующий день. Утром мы пошли туда, нас переправили на яликах через бухту и погнали на железнодорожный вокзал. Загнали всех в грузовые вагоны и сказали, что отправляют на работу в Германию. Не разрешили ни с родными проститься, ни вещи взять. К счастью, наша семья попала в один вагон. Мы не знали, что нас ждёт дальше, но были рады, что нас не разлучили. За станцией Джанкой, где-то в районе Нижнегорска (раньше он назывался Сейтлер), состав остановили партизаны, дверь открылась и нам сказали бежать за лесополосу, где нас уже ждали подводы. Два раза повторять никому не надо было, мы помчались, как только могли, это был наш шанс на спасение. Таким образом нас довезли до болгарского села Желябовка. В селе осталось несколько семей из Севастополя (Гречишкины, Новосельцевы, Дергачёвы и мы—Окороковы), нас приютили прекрасные люди, каждый поделился с нами одеждой и продуктами. Жить мы остались в семье тёти Наташи Бойко.
Так до 1944 года мы и прожили в этом гостеприимном доме. Было очень трудно, но люди разных национальностей верили в победу, помогали друг другу, чем могли. Моя сестра Клава и её подруга Зина помогали местным партизанам.
Однажды с ними произошёл такой случай: они шли по улице, и то ли немец сказал им что-то обидное, то ли ненависть к фашистам достигла такого предела, что они подкараулили немца, и Зина ударила его по голове лопатой. После этого фашисты устроили облаву и загнали в амбар много молодёжи. Немцы пытались найти того, кто поднял руку на немецкого солдата. Моя сестра Клава и её подруга Зина оказались в комендатуре, т.к. на них падало подозрение. Отец в разговоре на улице, услышав от татарина, что его дочь в комендатуре, сразу пошёл туда и решил перехитрить немцев. Обратился к ним на татарском языке (он немного его знал). Как он смог их уговорить, я не знаю, но мою сестру и её подругу немцы отпустили домой….
При освобождении Крыма нашу местность тяжёлые бои, к счастью, обошли. Очень ярко в моей памяти отложилось событие, когда на мотоциклах наши советские воины с красными флагами въехали в село. Люди плакали, радовались и кричали: «Наши пришли!»
В 1944 году, во время депортации наши добрые хозяева болгары тоже были вынуждены покинуть родные стены. Мы остались жить в их доме, прощаясь, люди плакали и не понимали, что происходит. Больше мы их не видели, судьба семьи Бойко мне неизвестна.
После войны моя сестра Клава и её подруга Зина окончили курсы трактористов, я помогала поварам на кухне, а потом выучилась на виноградаря и даже была звеньевой бригады.
В 1948 году я уехала к сестре в Севастополь, она тогда жила в общежитии, а я поступала на работу в Севастопольский Морской завод имени Серго Орджоникидзе разметчицей. Там же, на заводе, я познакомилась с моим будущим мужем, Александром Терентьевичем Трачуком. Он был тогда молоденьким курсантом сапёрного батальона и часто приезжал к нам на завод со своими товарищами.
В 1952 году мы поженились. У нас родилась прекрасная дочь Наталья. Выросли внучка Мария и внук Александр.
Вспоминая прожитые годы, мы радуемся каждому новому дню. Мы смогли выжить в самое страшное время, видели ужасы войны и понимаем, что самое прекрасное на земле—это мир, жизнь и смех ребёнка. Я желаю всем людям счастья и мирного неба над головой.
У детей войны разные судьбы, но всех их объединяет общая трагедия—невосполнимая потеря прекрасного мира детства. Не в срок повзрослевшие, не по годам мудрые и невероятно стойкие маленькие герои противостояли войне. Их патриотизм во время Великой Отечественной войны, трудовые подвиги и отчаянная храбрость навсегда останутся в памяти нашего народа.
И. Кузнецова, заведующая библиотекой-филиалом № 1 ГБУК Севастополя «РИБС».
