Будущее России не зависит от санкций. Будущее России зависит от нас В.В. Путин
Севастополь 14o

Евгений Александров—фоторепортер «Маяка Коммуны». 80 лет спустя…

Завершался теплый сентябрьский день 2021 года… В мой кабинет, извинившись, вошла семья: мужчина лет 35-40 с супругой (ей примерно 30-35 лет) и их малолетний сын. Подумал сначала, что они хотят посетить музей, а на...

Завершался теплый сентябрьский день 2021 года… В мой кабинет, извинившись, вошла семья: мужчина лет 35-40 с супругой (ей примерно 30-35 лет) и их малолетний сын. Подумал сначала, что они хотят посетить музей, а на последние сеансы уже не осталось билетов. Пришли к директору за содействием. Так часто бывает.
Однако разговор пошел о другом. Чувствовалось, что мужчина волнуется, что-то извлекая из пакета. Оказалось, папку с копиями документов. Сообщил: «Мы с семьей отдыхаем в Судаке и специально выбрались к вам, в Севастополь, в музей 35-й береговой батареи. Нам так посоветовали. Мы не на экскурсию. Нам нужно выполнить дело и возвращаться, так как обратно ехать далеко…»
Сказал еще:
—Я—Попов Максим Андреевич, мы впервые приехали из Саратова в Крым—в Севастополь. А дело вот какое. Мой прадед воевал в Севастополе во вторую оборону и освобождал Крым и город в 1944 году. Его давно нет с нами. Перед поездкой я попытался собрать все, что сохранилось дома. Это дневники моего прадеда, Евгения Ивановича Александрова, старые фотопленки, разрезанные по пять кадров и аккуратно сложенные в пожелтевшие от времени пакетики. Сохранилось очень много документов и фотографий—целый фотоархив, там около 8000 разных снимков. Я не могу его разобрать и оценить. Как говорится, не мой профиль.
—С войны прадед вернулся живым,—продолжал гость,—а после ее окончания очень любил охоту и рыбалку. Один из его дневников—об охоте, а другой повествует о службе в Севастополе в 1941 году. Мне кажется, что знающим людям его фотоархив и дневники могут быть полезными. Он очень много рассказывал о Севастополе, так как еще до начала войны здесь жил, работал, служил. Знаю, что он много фотографировал, был связан с комиссаром бригады подводных лодок и другими политработниками. В сохранившемся у него удостоверении указано, что он работал и служил в газете «Маяк Коммуны»… Все это я привез в ваш музей и хочу передать в фонд для выставочной деятельности. Надеюсь, пригодится…
На мой вопрос, знает ли Максим, что это за газета—«Маяк Коммуны», он ответил: «Не знаю». А когда я ему рассказал о городской газете «Слава Севастополя», показал один из номеров и указал на медаль «За оборону Севастополя 1941-1942 гг.», которая красуется на первой полосе, и сообщил, что раньше она как раз и называлась «Маяк Коммуны»… Сказать, что он был очень удивлен (скорее поражен!), означает ничего не сказать. На память я вручил ему номер газеты и сообщил, что в этой медали, наверное, есть частичка заслуг и его прадеда.
Наскоро просмотрели вместе передаваемый архив. Евгений Иванович Александров являлся фоторепортером газеты «Маяк Коммуны», что подтверждает его редакционное удостоверение, выданное 8 сентября 1941 года ответственным редактором Сергеем Суковским. Сохранилась и справка о продлении действия с разрешением фотосъемок в городе (ведь было военное время!) и в совхозах № 10 и 14. Интересно было для меня и удостоверение личности с такой же фотографией (видимо, выдавалось примерно в то же время). В нем указано, что главстаршина Е.И. Александров состоит на действительной военной службе в управлении 3 ДПЛ ЧФ (третий дивизион подводных лодок), что заверено печатью и подписью командира. Этот факт—подтверждение того, что с началом войны военными комиссариатами были проведены учет и приписка военнообязанных к какой-либо из воинских частей. Так и появились у фотокора Александрова воинское звание главстаршина и место приписки—к подводникам в Севастополе.
А дальше его дневник возвращает нас в 1941 год. 30 сентября… Призыв в экипаж для решения дальнейшей военной судьбы. Пишет, что было много неразберихи в морском экипаже (приемнике). Отправляли работать то в бомбоубежище, то в Сухарную балку на погрузку боезапаса, то в бригаду подводных лодок проявлять фотографии… Не сразу даже выдали военное обмундирование. Его просто не хватало на всех. Мелькают фамилии друзей, новых и старых. Пишет, что ему удалось убегать в город и посещать свою квартиру, встретить Женьку Гроссмана (так в его дневнике назван известный фронтовой корреспондент Евгений Гроссман) и Николая Федорова (по-видимому, тоже корреспондент).
Назначения пришлось ждать долго. Сначала сообщили, что отправят на Перекоп (там немецко-румынские войска прорвали нашу оборону, здесь формировалась помощь из разных подразделений), потом сообщили, что он должен убыть к месту передислокации бригады подводных лодок на Кавказ. Но как туда добираться—так и не разъяснили. Полная мытарств и будничная проза фронтовых дорог и неразбериха в Симферополе, Феодосии и Керчи, где он уже возглавлял порученное военным комиссаром «подразделение пятидесяти» (так они сами себя назвали).
Откровенно и без прикрас описаны в дневнике и некоторые командиры из призывных приемных пунктов, из тыловиков: их пьянство, высокомерие, пренебрежение к людям и своим обязанностям. Пишет, что однажды встретили на дороге по пути в Феодосию целый грузовик с продуктами, которые куда-то везли умыкнувшие их тыловики. И это тоже война, но уже глазами репортера. Не все там, на войне, были героями…
Возможно, когда-нибудь кто-нибудь возьмет на себя полную расшифровку фотографий и дневника из 41-го. Возможно, получится узнать больше нового и из переданного фотоархива 1944 года. А пока—добрая весть: через 80 лет у нас, в Севастополе, появилась еще одна новая фамилия защитника города— Евгения Ивановича Александрова, фоторепортера газеты «Маяк Коммуны»!
С некоторыми переданными нам материалами мы знакомим коллектив нашей «Славы Севастополя», ее читателей. Ведь это наша история…

 

В. Володин, директор музейного комплекса «35-я береговая батарея».

 

От редакции

 

Естественным был интерес и В.И. Володина, и редакции к некоторым подробностям биографии фоторепортера «Маяка Коммуны» («Славы Севастополя»), чьи дневниковые записи с некоторыми сокращениями помещены на 3-й странице этого номера нашей газеты. Три-четыре раза по мобильной связи мы связывались с Максимом Поповым. Правнук фоторепортера воспользовался также электронной связью, чтобы ответить на наши вопросы.

 

«Александров Евгений Иванович,—пишет Максим Андреевич,—родился 9 марта 1911 года под Ленинградом, в селе Мартышкино Ораниенбаумского района. Учился в одном из военно-морских училищ северной столицы. Возможно, в высшем военно-морском училище имени Фрунзе».
Евгений Александров, призванный на военную службу, оказался в Севастополе, где после увольнения в запас остался на постоянное место жительства. До начала Великой Отечественной работал фоторепортером «Маяка Коммуны».
«В звании главстаршины прадед служил на подводной лодке серии «Щ»,—продолжает Максим Андреевич.—Был ранен, имел боевые награды. К сожалению, мне неизвестно, где он встретил Победу. В мирные годы жил в Куйбышеве, куда эвакуировалась жена Мария с сыном Юрием—впоследствии моим дедом».
Евгений Иванович работал преподавателем в Суворовском училище. На досуге охотился, рыбачил. Условно «большой» дневник он посвятил своему увлечению. Его записи называются по-тургеневски: «Записки охотника».
Каждый, кто прочитает его «малый» дневник о начале боевых действий в Крыму, отметит присущие Евгению Александрову как газетчику склонность к образному языку, непримиримость к недостаткам, стремление к правде. Похоже, он не только снимал героев публикаций «Маяка Коммуны», но и писал о них, об интересовавших читателей событиях.
Благодаря правнуку мы располагаем солидной подборкой фотографий. Они подогревают понятное любопытство: кто, где? Валерий Володин, ознакомившись с «малым» дневником, составил вопросник. Он занял две страницы стандартного формата.
Мне и самому любопытно, как получилось, что дневники и роскошный архив фоторепортера, ушедшего из жизни в 1982 году, были обнаружены в 2017-м в металлическом контейнере под досками подлежавшего ремонту пола в квартире сына фоторепортера—Юрия Евгеньевича.
Ощущается большая вероятность того, что мы еще вернемся к архиву Евгения Александрова и его творческому наследию. Во время связи с Максимом Поповым в наш разговор пытался вторгнуться его сынишка. «В настоящее время,—сказал Максим Андреевич,—Егорушке меньше четырех лет. Когда ему исполнится семь лет, мы приедем в Севастополь, чтобы посетить музейный комплекс 35-й береговой… Во время посещения вашего города я узнал, что в семилетнем возрасте и старше детей допускают в подземелье. Придется ждать».

 

Дороги эти позабыть нельзя

 

После того как я облачился в военную форму, не мог, да и не хотел делать какие-либо регулярные и подробные записи. Сомневался: смогу ли их сохранить? Теперь, пожалуй, сложились условия вновь обратиться к перу и бумаге. Решил восстановить в дневнике упущенный период по личным воспоминаниям и разрозненным несистематизированным заметкам для памяти на клочках листочков блокнота. (О событиях первых дней обороны Севастополя, Крыма автор начал писать 15 января 1942 года.—Составитель).

 

В Севастополе

Итак, после получения из военкомата повестки, явившись туда, узнал, что меня призывают на военную службу. Куда? Неизвестно. На сутки отпустили домой для получения расчета. Посетил редакцию, знакомых и привел в порядок вещи в квартире. Не оставляла смутная надежда на то, что буду направлен в свою часть, следовательно, самое ценное (фотоархив и записки) позже смогу прийти и взять с собой.
В военкомате сообщили, что меня вызывает Первая бригада, куда направили добираться самостоятельно. Началось мое хождение по мукам. Там творилось невообразимое. Люди валили сюда огромными массами. Из одних формировали отряды на фронт, других, прибывших с фронта, распределяли по разным частям. Видимо, в этой кутерьме мое направление в бригаду подлодок было утрачено, ведь 30 сентября я оказался в месте, где собирали команды на Крымский фронт (до Крымского фронта было еще далеко. Под ним, возможно, автор понимал фронт на севере полуострова.—Составитель). Мне определили звание «главстаршина» и специальность—«фотолаборант», но форменную одежду не выдали за неимением. Видел, что даже некоторых командиров одевали в солдатские гимнастерки и шаровары, бывшие в употреблении. Мелочь, не стал настаивать… Вскоре всех распределили по взводам, ротам и батальонам. Разместили в пустующих домах. Через пару-тройку дней меня определили в учебный корпус. Там вновь и вновь нас переписывали, переформировывали. Выдали походное снаряжение. Со дня на день мы ждали отправки на фронт, откуда приходили тревожные вести.
Беспокоило лишь то, куда и кем меня назначат: ноги-то больные, и легкие не позволяли бегать, совершать долгие переходы, ползать, что неизбежно в пехоте. Ни за что не хотелось допускать мысли, что мог быть в бою последним или отстающим. Но как тягаться вот с этими окружающими меня крепышами?.. Несколько раз менявшимся командирам докладывал о состоянии своего здоровья. Просился хоть к черту на рога, лишь бы по силам. Стреляю, говорил, метко, вполне мог бы идти в снайперы. В разведку—боюсь: кашель подводит, демаскирует. Напоминал, что меня лучше использовать на подлодках по специальности, так как я туда мобилизован. Но мои доводы и слушать никто не хотел. Сказали, как отрезали: «Ждите, назначат без вас. Когда будет постоянный командир, ему и заявите».
Еще в первый день, когда узнал, что мобилизован по вызову из штаба бригады, сообщил о происходящем. И это сообщение было встречено как нельзя положительно, даже с радостью. Из-за «белого билета» меня долго ждали. Работа стоит, специалист моего профиля даже в штабе отсутствует. Но прийти и взять меня в экипаж, как обещали, почему-то не догадались или не захотели.
Текли дни. Встретил Федотова Николая там же, в батальоне. Потом (вот уж не ожидал!) Женьку Гроссмана встретил. На передвижной мастерской где-то механиком работает. В тот день собирался к Перекопу. Все такой же, даже не изменился.
Питались мы то здесь же, в столовой, то в экипаж ходили. Спали на полу. Мешки под голову—и порядок. Однажды поздно вечером подняли. В экипаже срочно выдали боевое снаряжение. Велено было все лишнее оставить прямо во дворе. Первый батальон зашагал на вокзал, мы—в казарму ожидать своей участи. Эшелон заполнили без нас.
На завтра меня вызвали в строевую часть, дальше—со всеми вещами явиться в мобилизационную часть, оттуда—снова в приемник. Новые дни ожидания: ни в часть, ни на фронт…
Работали то в бомбоубежище, то в Сухарной балке на погрузке боезапаса. Строевой подготовкой занимались в поле.
Ожидающих в приемнике собралось порядочно. Помню, письма еще сортировали, много писем. Получили первое денежное довольствие, но куда с ним? Выходить не пускают. Познакомился с неплохим парнишкой Олейниковым—соседом по койке. Приспособились бегать через забор в 12-ю школу в ларек. Покупали кое-что из съестного, чтобы разнообразней было наше меню. Покупали икру (надо же!—Составитель), масло, консервы, варенье, булки. Олейников—участник белофиннской кампании. Развитый, неглупый. Мы долго беседовали. В войне с белофиннами Олейникова случай занес на оккупированную территорию. Чудом вырвался к своим.
Часты были воздушные налеты авиации противника, исключительно ночные. В таких случаях выбегали во двор к вырытым щелям. Но больше, как казалось, спасались по углам двора. С этих мест можно было наблюдать бои в небе: сражения наших летчиков и фашистских.
Шестнадцатого числа мы с Олейниковым решили опять на собственный страх и риск податься в город. На вокзале разжились бутылочкой шампанского. Я заглянул домой, но в комнату без ключей не попал. Взял у соседки пришедшие от Мурки письма. (Очевидно, от жены Марии.—Составитель). Зашел в редакцию. В столовой угостились вином и закусили. Заглянул к Давиду Мир… Обрадовались, закидали друг друга вопросами, посмеялись над моим видом: одежда ведь не по размеру, на дядю Степу. На скорую руку выпили чего-то. Побежали дальше. В часть воротились на трамвае, избегая обходов патрулей. Нашего отсутствия никто не заметил.
На следующий день комиссар сказал мне, чтобы был готов: «Отправим в часть». Меня радость охватила настолько, что даже не спросил, в какую часть. Была уверенность: конечно же, в бригаду, так как побывал в ее штабе по пути в Сухарную балку. В штабе Цыганко меня заверил: «На днях обязательно возьмем».
Но вот в полдень зовут: «Беги скорее с вещами!» Стоит машина. В ее кузове уместились два красноармейца и противотанковая пушка. Скорее! Скорее! Не успеваю заглянуть в документы. В пути уткнулся-таки в бумаги. Ба! Оказывается, не в бригаду. Однако едем.
Мимо проносятся дома, столбы, деревья, встречные машины. Но еще быстрее пролетают мысли в голове. «Куда? Зачем? Какая еще произошла путаница? Ведь будто нашлись затерявшиеся документы…»
Выезжаем на Ялтинское шоссе. Теперь все ясно! Возможно, меня в артиллерию определили. Но мы свернули на Симферополь. Опять загадка. Спрашиваю красноармейца: «Куда машина держит курс?» «Куда же—на Перекоп»,—отвечает попутчик. Решаю: все-таки артиллерия. Пушка—вот она. Выучу и это дело, оно меня интересует. Наверху учли мои заявления. Треволнения забыты. Беспокойная моя натура попала в колею—покатят теперь горячие денечки, полные новизны. Готов на любые трудности.
Не лишне все же внимательно прочесть надпись на пакете: «Симферополь»! Снова что-то новенькое! Не заметил, как доехали до места.
Ребятам пожелал всего самого лучшего.

 

В Симферополе

Пошел искать пункт назначения по указанному на конверте адресу. Некоторое время плутал по кружеву улиц симферопольского старого захолустья. Сдал, куда следует, документы. Поздно уже было. Нашел местечко для ночлега.
Весь следующий и еще два дня прошли в бесконечных построениях, перекличках, зычных командах: «Шофера, выходи вправо!», «Стрелки, к воротам!», «Санитары имеются среди вас?» Но меня никуда не назначали. Мало того, начальник пункта читал из списка: «Александров!» «Есть!»—отзываюсь. С горечью взглянув на меня, офицер бросал: «Ах, это тот! Выходи, Александров, тебе не нужно». Пойми его…
На третий день решаюсь зайти к начальнику—лейтенанту Иванову. «А вы откуда и куда препровождаетесь?»—спрашивает хозяин кабинета. «Вам лучше знать, у вас мои документы»,—отвечаю. «Да,—соглашается мой невольный собеседник.—Но что вы сами скажете?» Рассказываю, куда мобилизован и где на самом деле очутился. «Вас в Туапсе надо отправить,—подводит итог лейтенант Иванов.—Ждите, пока наберется группа на Феодосию. А сейчас заступайте на дежурство по пункту. В строй не становитесь. Будете нужны—вызову»…
А время шло. С фронта доходили невеселые вести. Через пункт проходили сотни людей: отставшие от своих, из рабочих батальонов, осужденные. В облвоенкомате из них формировали команды, которые подлежали отправке к Перекопу. Некоторые команды приходилось сопровождать. В качестве сопровождающего я побывал в Джанкое, Воинке и на бромном заводе. Все же чаще ездил Иванов.
Я сдружился со старшиной Савенко—славным парнем, здоровым, улыбчивым, неуклюжим, на кривых ногах. Он горазд был бегать через улицу «навестить соседку». Я пару раз ходил в увольнение (можно было и больше, но незачем). В «Красном Крыме» получил гонорар—что-то около сотни. На базаре удалось вином разжиться. Так дотянули до дня, когда я заметил что-то необычное в жизни города и пункта.
По улицам загрохотало множество машин, тракторов, орудий, потянулись войска. Учреждения начали свертывать работу. Днем где-то над Сарабузом (в настоящее время—Гвардейское.—Составитель) было видно: полыхали пожары. Начальник ходил перепуганный, а потом пить начал вместе со своей канцелярией.
Я дежурю. Ни минуты отдыха. Всем выдали деньги, аттестаты, документы, снаряжение. Только я на правах гостя. Иду к комиссару. Он посылает к Иванову. Тот ко мне с вопросом: «Почему вы здесь остались?» «Ожидал,—отвечаю,—вашего вызова. Так вы мне приказали поступать». Иванов думал, думал и махнул рукой: «Идите в военкомат, там направят куда следует».
Беру полуавтомат, вдоволь патронов, несколько гранат, вещевой мешок—и в путь. В военкомате, конечно, никого, кроме самого военкома. Докладываю о себе, объясняю. Военком кроет Иванова: «Паникер, прохвост, удрал! Бросил пункт. Оказывается, и людей оставил. Догоняйте, товарищ матрос, его и поезжайте с ним. Скажите, что это приказ райвоенкома». «Догнать невозможно, они на машине уехали,—говорю.—Скажите только, в каком направлении двигаться. На Севастополь?» «Нет, нет! На Севастополь пути нет,—слышу.—Идти только на Феодосию. Кстати, во дворе стоит машина с боезапасом, ее некому сопровождать. Езжайте на ней».
Точно, во дворе машина. В кабине—водитель и красноармеец при одном карабинчике. Ну, сел наверх. Поехали.

 

Зуя, Карасубазар, Топлы

По городу и за городом бесконечной вереницей тянутся подводы, машины. Строем, реже группами, гуськом по обочинам двигаются воинские части. Тьма и мирных жителей: мужчины, женщины, молодежь и пожилые. У путников либо котомки за спинами, либо чемоданы в руках. Идут, поминутно оглядываются, видны заплаканные лица. Но идут. У людей нет сомнений, нет колебаний, выбор один. Кто-то остановится, посмотрит на оставляемый город, и такое горькое чувство страха, сожаления, отчаяния вспыхнет в глазах,—наблюдать больно. Человек махнет рукой и зашагает тверже. А вот у тех, кто из окон жилищ провожает нас взглядами, у тех, кто сидит на пороге своего дома или ковыряется на грядках во дворах, у них, видимо, не один выбор. На что они надеются? С ними я не согласен. Я их осуждаю.
Машина бежит быстро. Если мы и останавливаемся, то только затем, чтобы справиться: прошла ли воинская часть, нами разыскиваемая. Но кто скажет…
Совсем недавно, весной этого года, по этой же дороге мы с другом Петром гнали на велосипедах. Часть отпуска было решено посвятить туристической поездке в Старый Крым, в Феодосию и дальше в Керчь. Открытые ветру и солнцу, мы любовались холмистыми полями, покрытыми свежей зеленью горами. Мы, скромные советские граждане, наслаждались свободой, благополучием. Мы были далеки от мысли о том, что все это кто-то решится отнять. Но вот настало новое время. Грозные дни. Враг дошел и сюда. И я в настоящее время не беспечный турист, а боец. Пока непрошеный пришелец сильнее. Но придет время—побежит в обратную сторону, домой. Побежит тот, кто останется цел. Только так.
Далеко на горизонте, слева, над селами и хуторами, клубятся столбы дыма. Их несколько. Они указывают на приближающийся фронт. В той же стороне и сзади угрожающе ухают орудия. Миновали совхоз-завод, справа по ходу раскинулась уютная Зуя. Вон в той столовой у дороги мы с Петькой вкусно позавтракали. А в эту минуту у нас над головой зудят самолеты противника. Похоже, разведчики.
У Карасубазара—плотное скопление техники и людей. Расставленные регулировщики останавливаться не дают: «Рассредоточивайтесь!» Только выехали за окраину—налетели самолеты. Вокруг рвутся бомбы, визжат осколки. Рассыпаемся по придорожным кустам, канавам. Пять минут—и все кончилось. По новой помчали машины, побрели люди.
Чуть ли не у крайнего домика—остановка. Зачем? Оказалось, у красноармейца, который сидит в кабине, объявились знакомые. Шофер взялся менять аккумулятор. Снова налет неприятельской авиации. На сей раз где-то рядом. С земли ударили наши зенитки.
Хозяйка зовет к столу. Ее муж заколол кабанчика. Таково совпадение. На сковородке еще дожаривается свежатина. Подана бутылка вина. «Кушайте, ребятки, что есть,—говорит хозяйка, радушная украинка.—Только бы не пришлось нам немцев на горечко принимать». И то правда.
Мои спутники решили трогать дальше. За Карасубазаром—снова остановка.
«Ну, дружище, нам теперь в сторону нужно, тебе—прямо. Всего хорошего»,—услышал я из кабины. Свернув с шоссе, машина покатила по проселку в сторону гор. Я пошагал прямо: направление известное.
День солнечный, теплый. И хоть я с солидной ношей, шел легко. Вскоре, однако, обнаружилось, что ботинки чертовски тесны. Каждый шаг давался с трудом. Машины проносились мимо. Их водители никак не реагировали на подаваемые сигналы. Незаметно нас собралось человек пять. Ребята из Симферополя устали до крайности. Двое из них получили легкие ранения.
Подходим к деревушке. Весной здесь Петька фотографировал меня с велосипедом. Сняться бы сейчас… Я едва плетусь, ноги горят, как в колодках. Решаюсь остановить машину. Ухожу вперед. Ребята остаются, чтобы, заметив свободный кузов, взмахом рук сообщить мне.
Скоро такой грузовик объявился. Мчит, стервец, пустой, но никого добром уважить не желает. Становлюсь на дороге. Автомат на изготовку… Хлопцы уже в кузове, запрыгнул и я. Вот теперь славно, справедливо. Поехали.
Опять проплывают мимо знакомые места. Вот здесь Петьку я в цветах снимал, чуть дальше—общий вид на панораму делал. Миновали перекресток. Вправо пошла дорога на Судак. Чуточку раньше остались позади Топлы—село, знаменитое вековыми тополями по сторонам, армянской церквушкой на холме, еще тучными садами. Впереди был еще Старый Крым. До Феодосии рукой подать, если, конечно, перемещаться на машине.
На крайней феодосийской улице я спрыгнул на обочину. В городе питал надежду попасть на базу подводных лодок. Там ведь все знакомые.

 

В Феодосии

Походил по городу Айвазовского, повыяснял. Получается, что из подводников тут уже никого нет. Все ушли за горизонт. Сунулся к коменданту города, но туда не подступиться. Затаился вельможа в кабинете, поставил дежурных с указанием никого не пускать. Кое-кто едва ли не силой оружия пробивался к нему, но я плюнул на это дело. Тут же, во дворе, устроился на ночлег. Быстро опускались сумерки. Об ужине думать нечего.
Сожалел об одном: не было у меня документов. Никаких. Ушел бы я с ними в Севастополь. Ничего, что дорога к городу перерезана. Проник бы через горы. Родные они мне, знакомы. В партизаны! Вот это бы—по мне и по силам. Но что тут поделаешь: за дезертира сочтут…
С рассветом во дворе комендатуры встретил Иванова. Доложил о приказании военкома из Симферополя. Узнал я, что эти «герои» улепетывали так, что даже подводы где-то в пути бросили, но одумались, послали за поклажей машину. Все указывает на то, что продолжили движение дальше, на Керчь, только вот вопрос: на чем?
Начальник вызвал писаря военкомата. Посоветовавшись, приступили задним числом строчить акты о якобы уничтоженных документах. На самом деле впопыхах их бросили там, на пункте, как и все хозяйство. Я пристал с требованием вернуть мои документы, а также аттестаты. Упирается. Затянул ту же песню: «Почему вы здесь, я же говорил: в военкомат идти…» Вижу, ничего не добьешься.
Иду к комиссару со словами: «Что за насмешка! Я—советский человек, я с советскими людьми говорю или нет?» «Тише, тише»,—успокаивает меня собеседник. Смотрю, пишут то и другое. Все дают. Кое-что напутали. Хотел пойти внести исправления, но объявили приказ: «Выезжать!»
У нас с моим новым знакомым Федей Савенко в руках—полуавтоматы, гранаты, патронов пропасть. Тянут нас то на одну, то на другую машину. Как-никак защита. Мы с Федором устроились на одной машине. За суетой сборов прохлопали единственный шанс остаться и уйти в партизаны. Потом не раз сожалел по поводу допущенного промаха. Его уже не исправить.
На Керченском шоссе—обозы, обозы, войска с оружием, с лопатами и кирками. Скопления, заторы. Мы свернули на проселок. Не раз застревали в грязи. Соскальзывали на землю: «Раз, два,—взяли!» Где-то заплутали… По мере приближения к проливу становилось все свежее и свежее.

 

 

В Керчи

К полудню, наконец, въехали в город. Остановились во дворе военкомата. Где же еще… Здесь разместились военкоматы большинства крымских городов. Как только расположились на новом месте, объявили тревогу. Пару прорвавшихся стервятников наши летчики сбили. Во все последующие дни тревоги, бомбежки стали постоянными.
Днем урывками отдыхали. Ночью—дежурство. В темное время суток всех собрали. Сформировали отряд, приказали: быть наготове. Утром по команде выдвинулись в пригородную деревушку Катерлезы. Из нашего пункта сюда попали еще Иванов и Савенко. Все писаришки остались при начальнике, как и завхоз с начпродом.
Около железнодорожного переезда нас догнала машина. Из вагонов состава начали разгружать консервы, сухари, воду. «Получим вот продукты,—сказал один из грузчиков,—и переправимся на тот берег». Захватив кое-что поесть и выпить, пошли от них прочь. В мелкой балочке расположились перекусить. После употребленной водочки зашагали к цели бодрее.
И у деревни скопилась масса народа. Работает мобилизационный пункт. Нас переписали. Слышу крик: «Главстаршина Александров!» Подошел к столу, где в саду под кронами деревьев работает мобилизационный отдел. «Получайте людей,—это ко мне.—Берите списки, проверяйте и ведите команду к начальнику гарнизона. Там получите указания».
Опять в городе. Из штаба гарнизона проследовали в полуэкипаж… Поздно ночью удалось устроить свою команду на отдых на полу комнаты с выбитыми окнами. Мои ребята ездили в порт на работу, на месте занимались уборкой. Наше здание высится на горе. С ее макушки открываются город, пролив с буксирами, баржами, катерами, фелюгами. Налеты самолетов гитлеровцев продолжаются. За ними гоняются наши «ястребки». То и дело грохочут зенитки, разрывы бомб.
К вечеру пятого числа получаю предписание: «Доставить людей в Новороссийск». Как? На чем? Как хочешь, но доставь. «Бери команду, продукты на сутки, пропуск—и вперед».
Быстро собираемся. Строю «команду-50». Так между собой мы называем свое подразделение. Как в порядочном отряде, сложился начсостав: Иванов, Федя Савенко и еще работник Сейтлерского военкомата, бывший краснофлотец Панасенко. Крепкий, грамотный парень… Прибыли в порт. На погрузке распоряжался майор Лопата. У меня к нему направление.
Ночь, темно. Под ногами хлюпает неимоверная грязь. Посадка идет в трюм баржи. Его набивают, что называется, под завязку: запасной полк, рабочий батальон, лошади, повозки, машины… «Команда-50» находит местечко на палубе. В трюме не только сидеть—стоять негде. У нас наверху по настилу течет дождевая вода. Ночь миновала, мы же стоим без отдыха и сна. С баржи никого не отпускают. У входа в порт дежурят краснофлотцы. Наконец к полудню подали буксир.
Тронулись…

 

Подборку материалов подготовил А. Калько.

На снимке: город на военном положении.

 

Газетной строкой

 

О чем в те дни писал «Маяк Коммуны»

 

 

Спектакли в здании театра имени Луначарского сменяются концертными выступлениями в частях доблестного Черноморского флота. Но не только непосредственно творческой работой наполнена жизнь коллектива. Три раза в неделю за два часа до репетиции актеры собираются на военные занятия. Политрук отряда—юрист Берман. К коллективу театра прикреплен командир—пулеметчик Шефер. Он обучает артистов стрельбе из винтовки и пулемета, гранатометанию. Сейчас бойцы-актеры приступают к изучению станкового пулемета.

«Артисты-ополченцы».

 

В глубине просторного двора дома № 57 на улице Ленина расположился штаб пионеров. Из ребят организовано два звена: противопожарное и санитарное… Работы у ребят очень много. В доме необходимо было провести противопожарные мероприятия: очистить от мусора чердаки и подвалы, насыпать песок в ящики, наполнить водой бочки и следить, чтобы она в них была. Нужно дежурить у ворот, смотреть за детьми бойцов, ушедших на фронт… Перед сном тимуровцы проверяют соблюдение требований светомаскировки.

«Тимуровцы».

 

«Мы, молодежь артели «Молот», только на «отлично» будем заниматься строевой подготовкой, овладеем, как должно, винтовкой, пулеметом, минометом, средствами противохимической защиты. Призываем молодежь Севастополя с первых дней всеобщего военного обучения настойчиво изучать военное дело. В любую минуту мы готовы с оружием в руках встать на защиту Родины.

«На защиту Отечества» (из коллективного письма рабочих артели «Молот»).

Губернатор Севастополя Михаил Развожаев сообщил, что власти города реконструируют улицу Капитанскую в рамках создания парка Музейно-мемориального комплекса «Защитникам Севастополя 1941 – 1942 годов» на мысе Хрустальном. На работы потратят 2 млрд рублей. «При строительстве...

И.о. директора департамента образования и науки Севастополя Лариса Сулима в ходе аппаратного совещания доложила, что межведомственная комиссия проверила готовность образовательных учреждений ко Дню знаний. По ее словам, межведомственная комиссия работала в период с 1...

В тг-каналах вызвал особый резонанс видеоролик, в котором сотрудница игровой комнаты в ТЦ «Муссон» не пустила 9-летнюю девочку с аутизмом в игровую комнату. По ее словам, данная мера принята в целях безопасности девочки и...

Губернатор Севастополя в своем тг-канале поздравил севастопольцев с Днём Государственного флага Российской Федерации. «…Наш флаг — один из важнейших символов Российской государственности. Сейчас, когда русофобия в западном мире зашкаливает, наш триколор — это ещё...

В финал регионального этапа главного педагогического конкурса «Учитель года России» 2022 года вышло 86 участников. В том числе финалисткой стала учитель «ШКОЛЫ ЭКОТЕХ+» Наталья Караулова. Она педагог с 8-летним стажем. Преподаёт английский и немецкий...

По поручению губернатора Севастополя Михаила Развожаева в городе ведётся замена газового оборудования ветеранам Великой Отечественной войны. Работы выполняются в рамках оказания дополнительных мер соцподдержки ветеранов Великой Отечественной войны.  Замена оборудования ведётся за счет средств...

Все новости рубрики АРХИВ