15o
…Судьбы многих поколений россиян являли и являют собой некое вновь привычно вспаханное поле, перемежаемое картами серого детства, ординарной юности и, если повезет, устаканенной мещанской зрелости с тихой кончиной в кругу семьи. Ни ложбинки тебе, ни вершинки, с которой открывался бы для избранных вид на вход в десятое измерение великих возможностей явить миру свои уникальные таланты и проявить поистине борцовские качества гражданина мира… В эти дни выдающиеся лингвисты и адепты устоявшихся национальных практик сохранения живых пластов разговорной народной речи всех стран 350-миллионного славянского мира отмечают 220-летие со дня рождения поистине самородка российской земли, датчанина—по генам, русского—душой, замечательного энциклопедиста Владимира Ивановича Даля—писателя и поэта, журналиста, сказочника и этнографа, первого в родном Отечестве востоковеда-тюрколога, выдающегося военного хирурга из блистательной плеяды его великого учителя Н.И. Пирогова, пионера российской гомеопатии, а самое главное—лексикографа и фольклориста, командора фрегата «Толковый». На составление его уникального «Толкового словаря живого великорусского языка» ушло 53 года жизни, и по сей день это творение Казака Луганского (его литературный псевдоним.—Авт.) не имеет себе равных в общенациональном репозитории словарного наследия России… В жизни этого поистине великого человека, изобилующей достижениями в самых различных «горячих точках» своего времени, было три сакрально значимых момента. Это, если придерживаться хронологических границ его биографии, одна поистине судьбоносная командировка в славный Севастополь, один его трагический поступок и одна знаменательная встреча, навсегда определившая азимут и дальность литературной стези Владимира Ивановича Даля.
Глазами Смарагда Поцелуева
…В 1801 году в поселке Луганский Завод в семье лекаря горного ведомства, обрусевшего датчанина Иоганна Даля родился первенец—сын Владимир. Через четыре года семейство переехало в Николаев, где отец в будущем знаменитого лексикографа, старший лекарь Черноморского флота, выслужив дворянство, обрел право претворить в жизнь сокровенную мечту—обучить всех своих четырех сыновей в Петербургском Морском кадетском корпусе за казенный счет.
Не всё, конечно, по различным причинам сложилось так, как предполагал Иоганн Даль, которого как известного лингвиста в свое время вызвала в Петербург Екатерина II на должность придворного библиотекаря. Но его старшие сыновья Владимир и Карл успешно завершили кадетские «морские университеты», и до конца своей жизни Владимир Даль со светлым ностальгическим чувством вспоминал, как в одном ряду с ним в числе лучших двенадцати питомцев Морского кадетского корпуса обучались будущие легенды черноморского флотского братства: герой Севастополя П. Нахимов, открыватель Арктики П. Новосильский, моряк-декабрист
Д. Завалишин…
На Черном море мичман Даль прослужил до 1824 года в Николаеве. И поистине светлым пятном в его тогдашней жизни явилась командировка в Севастополь.
Случилось это осенью 1820 года. Свои впечатления от Севастополя молодой флотский офицер, давно проявлявший склонность к литературным занятиям, положил в основу своей автобиографической повести «Мичман Поцелуев», увидевшей свет в сборнике «Повести. Сказки и рассказы Казака Луганского».
…Лаконичные данные «Общего морского списка» умалчивают о точных датах, а также об обстоятельствах пребывания Владимира Даля в Севастополе. Однако его повесть «Мичман Поцелуев» для нас может послужить неким художественным полотном, на котором одной и той же краской выписаны колоритные детали, свидетельствующие о том, что их возможно было узреть лишь собственными глазами… самого автора. Так что в реальной биографии Даля, разумеется, нет никакого похода на фрегате «Россиянка» к берегам восставших абхазских горцев.
На самом же деле, к слову будет сказано, в отечественном флоте боевого корабля под таким патриотическим названием никогда со стапелей не спускали. Но обратим внимание на то, как В. Даль сближает реальность с вымыслом: фрегат «Флора», на котором действительно в Черном море «крейсировал» вновь испеченный морской офицер Даль, тоже несет в своем имени женское начало…
Теперь о времени его командировки в Севастополь. Глазам юного путешественника мичмана Смарагда Поцелуева «самое синее в мире» море представляется по первому впечатлению малопривлекательным, а самое главное—«зеленым», осенним.
Благодаря более чем точному описанию мы можем себе сейчас в общих чертах представить, как внешне выглядел только-только прибывший на Северную сторону молодой флотский офицер: «Смарагд получил от матери, немки, … мечтательное воображение, курчавый волос, белое лицо и голубые глаза… и теперь, с эполетами, шитым воротником и саблею на черном лаковом ремне через плечо, увидел свет».
…Миновав Херсон и Симферополь, конная почтовая оказия с молодым мичманом наконец достигла совершенно пустынной в те времена Северной стороны Севастополя. Здесь воротами морской крепости I разряда служило тогда Северное укрепление.
Сейчас на этом месте расположен кинотеатр «Моряк». Видимо, у Даля было достаточно времени, чтобы предъявить пропуск—подорожную «по казенной надобности»—и до подхода катера обозреть окрестность. Вот что предстало его взгляду: «…он был приятно изумлен: городок лежал довольно живописно; на склоне горы, упирающейся в зеленое море, кровля висит уступами над кровлей, а прихотливое воображение расписывает за горой этой горы и долины (Байдарскую, в частности.—Авт.), водопады, кизиловые рощи».
Последуем же далее по канве повести «Мичман Поцелуев». Ее герой первым делом «снимает комнату на втором этаже». В 1820 году на втором этаже у нас можно было поселиться лишь на ул. Екатерининской, где действительно насчитывалось не более полутора десятков двухэтажных, чаще деревянных домов, в коих проживали капитаны, флагманы и обыватели купеческого звания.
Так вот, Даль, несомненно, поселился в купеческом особнячке, ибо его хозяином, судя по повести, оказался «несносный грек», имевший якобы в родстве капитана фрегата «Россиянка» по имени Исократ.
Севастополь в то время, скажем откровенно, являл собой типичный образчик заштатной таврической провинции. Жителей гражданского сословия здесь от силы насчитывалось всего-навсего чуть более пятисот. Зато на улочках в глазах рябило от морской военной амуниции. Не случайно поэтому у молодого Даля вырвалась далеко не лицеприятная фраза: «Городок был завален мичманами».
Тем не менее будущий знаменитый составитель общенационального главного словаря Российской империи сумел побывать в монастырских древних пещерах Инкермана и, судя по одной, правда, походя брошенной фразе,—в Балаклаве и древнем Херсонесе.
Самое же для нас главное, что именно в этой повести с начальных ее глав проявилась явная склонность автора к коллекционированию забористых русских областнических и сугубо морских словечек, привычка, берущая свое начало, пожалуй, еще с первых дней обучения в Морском кадетском корпусе.
Позже, в 1856 году, в только что изданном собрании сочных и колоритных рассказов и очерков «Матросские досуги» он уже обобщит все услышанное и записанное здесь, и простые россияне на доступном, сугубо народном языке получат для повседневного чтения более ста новелл, повествующих об истории отечественного флота.
Есть полный резон утверждать сегодня о том, что главный труд всей жизни Владимира Даля—его легендарный словарь—берет свои истоки… на берегах нашей Тавриды. Недаром среди словарных сокращений, обозначающих конкретную местность, где употребляют то или иное слово или обозначается его прикладной характер, одна пятая приходится на «твр» и «морс.», то есть «Таврическую губернию» и «морское ведомство».
Вот пример сигнальных записей в тетради № 1 из дорожного баула Владимира Ивановича: «морская собака», «морская капуста», «плывучи морем, пужайся берега», «кто в море бывал, тот лужи не боится»… И, наконец, такое довольно редкое изречение: «Без лота—без ног, без лага—без рук, без компаса—без головы»…
За год до посещения Севастополя в дневнике мичмана Владимира Даля появилась более чем горестная запись: «Неужели я весь свой век буду мучиться таким образом? Не только не приносить ни малейшей пользы Отечеству и службе, но и быть в тягость себе… Надобно искать другую дорогу».
Беда в том, что он уже в Морском кадетском корпусе постоянно тяготился выбором своего жизненного пути, а по сути—выбором его отца, главного лекаря Черноморского флота, и всячески стремился изменить свою судьбу.
Ему это в конце концов удалось. Он стал одним из величайших языковедов славянского мира, своего рода Нахимовым на ниве словесности, с которым, как мы уже говорили, он сидел за одной кадетской партой… Лишь одному на дороге жизни он так и не изменил и остался верен—«чарам и прелестям» Полуденного края. Нашей с вами любимой сторонки…
Однако на подвижническом пути к завершению своего самим Создателем указанного дела всей жизни Владимиру Далю довелось пройти поистине круги ада после свершения им одного поступка, имевшего далеко идущие трагические последствия…
СУДьбоносный «сор» из адмиральской каюты
…Через 20 лет после смерти В.И. Даля историк флота, автор «Общего морского списка» Ф. Веселаго в формуляре автора «Толкового словаря» записал: «Мичман Даль за сочинение пасквиля по решению Морского аудиторского департамента был отдал под суд и долговременный арест, под коим состоял с сентября 1823 года по 12 апреля 1824 г.»
…Размеренная служба 22-летнего мичмана, казалось, медленно, но верно вела Даля вверх по ступенькам флотской карьеры. Однако после смерти своего отца, инспектора медслужбы ЧФ, в бумагах родителя Даль обнаруживает документы, свидетельствующие о том, что средства, собранные по подписке на лечение от алкоголизма маргиналов офицерского состава в Николаеве, прибрала к своим рукам сожительница стареющего военного губернатора, главнокомандующего ЧФ адмирала Алексея Грейга еврейка Юлия Кульчинская, которая после первого брака стала себя персонифицировать полячкой…
…Во флотской столице Черноморского региона города Николаева давно муссировались слухи о том, что Лия, весьма успешная подрядчица, ловко проворачивала на ниве казно-крадства свои делишки, приносившие громадные барыши. И ей в этом, предав забвению свое славное боевое прошлое, в частности блистательно выигранное Дарданелльское морское сражение, неизменно помогал адмирал Грейг, которому она нарожала трех детей при том, что адмирал в анкетах на голубом глазу писал: «Холост»…
Мичман Даль был до глубины души возмущен этим «пикантным» обстоятельством, а особенно тем, что адмирал отдал на откуп своей любовнице подряды на поставки леса на нужды флота, чреватые огромными дырами в казне, что вскроется через десять лет, когда в Николаев приедет с ревизионной проверкой флигель-адъютант Александр Казарский, который убедится, что коррупция на флоте как процветала, так и процветает…
…20 апреля 1823 года во многих местах города были расклеены листовки с так называемым (формулировка военного суда.—Авт.) «пасквилем» под названием «С дозволения сказать»… В нем якобы от имени преподавателя итальянского языка штурманского училища Мараки всему «сброду, носящему флотский мундир», объявлялось о позорном для адмирала Грейга фиктивном браке, о том, что расположение адмирала к окружающим во многом зависит от доброго их отношения к куртизанке—«молодой особе»…
Феодосий Веселаго пишет: «Это было… юношеское, шутливое, хотя и резкое стихотворение мичмана Даля, но имевшее местное значение по положению лиц, к которым оно относилось».
Адмирал Грейг, когда автора, мичмана Даля, легко вычислили, был зело разгневан. Как говорят, «по жесткачу» в отсутствие молодого офицера в его квартире был произведен обыск, причем без понятых, а самого Даля заключили под стражу. Ему на допросах грозили каторгой, шпицрутенами и даже казнью, согласно артикулу императорского указа 1775 года. Пузырь возможных репрессий явно распухал…
Но Владимир Даль не согнулся, а произнес в ходе процесса весьма аргументированную оправдательную речь, отказавшись от адвоката…
Грейг, тем не менее, продиктовал грозный приговор: «Лишить чина и записать в матрозы на 6 месяцев».
Офицерский флотский мейнстрим ЧФ в своем большинстве встал на сторону несгибаемого «пасквилянта». И во всей России эта «клубнично-казнокрадская» история получила нелицеприятную широкую огласку. Она обретет свое продолжение даже спустя семь лет, когда Александр Пушкин на обороте черновика 26-го листа второй главы поэмы «Евгений Онегин» набросает загадочный так называемый «пятипортретный рисунок», на котором литературоведы без труда идентифицируют под самым первым профилем Владимира Даля как любезного сердцу Первого поэта России носителя бесстрашия натуры, бескомпромиссности поступков и благородства…
…Через неделю после грязного судилища мичман Даль отослал на высочайшее имя прошение, в котором расставил все точки над i. Как следствие, Морской аудиторский департамент вскоре отменил формулировку «записать в матрозы на 6 месяцев», а, побывав на протяжении нескольких месяцев в тюрьме, дерзкий «пасквилянт» был переведен по высочайшей императорской воле на службу в Кронштадт с… присвоением звания «лейтенант».
Однако на многие годы этот трагический поступок Даля отбрасывал фиолетовую тень на его судьбу. Недаром в первой тетради пословиц Даль двумя красными линиями подчеркнул одну из них, гласящую: «Тридцать лет, как видел коровий след, а молоко дерьмом обрыгивается»…
Любопытная ремарка, так сказать, в строку. До 1953 года многие маститые советские исследователи биографии великого Даля, когда речь в публикациях заходила о «пасквилянтском деле», почему-то предпочитали подрядчицу, любовницу адмирала Грейга, представлять лапидарно—Лия. И тому была веская конспирологическая причина. Соль в том, что истинная фамилия этой куртизанки зловеще как-то некстати ассоциировалась с анкетными данными «вождя народов». Юлию при рождении записали по фамилии ее кровного отца—Сталинская…
В созвездии Поэта
…Трудно оценимым фактором становления Владимира Даля в ранге одного из столпов литературного сообщества России первой половины XIX века принято считать его тесные творческие связи с Александром Сергеевичем Пушкиным. Давно мечтая о встрече с Поэтом, зимой 1832 года начинающий писатель, а также уже набравший вес в литературной среде России как лексикограф и этнограф, Владимир Даль лично, не прибегая к протеже друзей Поэта, передал Пушкину свои «Русские сказки. Пяток первый Казака Луганского», только что изданные в Санкт-Петербурге.
Через год волею судеб состоялось их более тесное знакомство. А.С. Пушкин приехал в Оренбург для изучения на местах обстоятельств восстания Емельяна Пугачева. В этом вояже по настоятельной просьбе Поэта его сопровождал чиновник особых поручений при Оренбургском военном генерал-губернаторе Н.П. Перовском В.И. Даль. Целую неделю литераторы объезжали исторические места.
Не пройдет и десяти месяцев, как под впечатлением удивительного лексикографического аромата далевских «Сказок…» Пушкин подарит их автору свою «коронку»—сказку «О рыбаке и рыбке»—с дружеским теплым посвящением: «Твоя от твоих! Сказочнику Казаку Луганскому от сказочника Пушкина». Именно ее сюжет со свойственной Далю щедростью был в Оренбурге подарен им Александру Сергеевичу Пушкину.
Связь этих двух замечательных людей николаевской эпохи крепла год от года. В 1835 г. Даль по почте получил от Поэта «Историю пугачевского бунта», а год спустя автор «Толкового словаря» отослал в честь дня рождения журнала «Современник» свое стихотворение «Александру Сергеевичу Пушкину».
В середине декабря 1836 года по служебным надобностям В.И. Даль приезжает в Санкт-Петербург и первым делом посещает Пушкина в доме на набережной Мойки. Здесь они вживую обсуждают оренбургскую статью Даля «Во всеуслышание», присланную им Поэту тремя месяцами ранее, в которой автор обращается «ко всем братьям и сподвижникам» с призывом о сохранении народного разговорного лексикона, о вреде засорения русского языка иноязычными вкраплениями…
27 января 1837 года Даль узнает о состоявшейся дуэли и тяжелейшем состоянии А.С. Пушкина и скороспешно едет к умирающему другу, не покидая его до крайнего часа и как опытнейший врач назначая лекарства и припарки…
За несколько минут до своей кончины Пушкин спросил своего луганского визави: «Даль, скажи мне правду, скоро ли я умру?» И услышал ответ: «Мы за тебя еще надеемся, право, надеемся». Поэт пожал Далю руку и прошептал: «Ну, спасибо!»
Кстати, именно в эти горестные минуты Даль и Пушкин впервые перешли на «ты».
Исполняя последнюю волю русского гения, Владимир Даль после его смерти получил на память от жены Поэта перстень-талисман и сюртук, простреленный во время дуэли. В свое время Пушкин ввел в свой лексикон из словаря Даля русское слово «выползина» (шкура, из которой на свет божий выползает змея), а в мирской жизни—это костюм, в коем человек выходит из дома. Так вот, имел место быть факт, согласно которому Пушкин, умирая, сказал Далю: «А выползину (то есть сюртук.—Авт.) возьми себе…»
И—самое главное. За величайшее творение всей его жизни—«Толковый словарь живого великорусского языка»—Владимир Иванович Даль всерьез взялся именно по настоятельному совету своего гениального друга, значение влияния которого на всю судьбу Луганского Казака как бы олицетворяет их общий памятник, сооруженный в Оренбурге.
И это все—о нем…
— Общеизвестно, что в пору флотской юности Даль стоически боролся с морской болезнью. Однако как бы в пику своим сухопутным генам гардемарин на виду у восхищенных однокашников не единожды демонстрировал в ходе морской практики на бриге «Феникс» такой трюк: он с 60-метровой высоты с завязанными глазами спускался на руках по вантам с клотика на палубу фрегата… вниз головой.
— Один из лучших воспитанников Морского кадетского корпуса, лейтенант Владимир Даль в январе 1826 года решает «изменить фарватер»—поступает в Дерптский университет на медицинский факультет. Будучи незаурядной личностью буквально во всем, Даль, не оканчивая университета, с честью выдержал экзамен не только на доктора медицины, но и на хирурга.
— В ходе русско-турецкой войны 1828 года он вместе с армией совершил переход через Балканы, блестяще выполнив в палаточном госпитале более 200 операций, будучи амбидекстром (то есть он виртуозно владел обеими руками).
— В этой войне он проявил себя и как талантливый изобретатель, впервые в мире применив электрический ток, подорвав переправу через Вислу у Юзефова. В отсутствие раненого инженера он лично командовал наведением понтонного моста, а за успешный его подрыв после перехода войска командир корпуса представил Даля к награде. Генерал Ридигер в резолютивной части приказа написал: «За подвиг—представить лейтенанта Даля к ордену. Объявить выговор за уклонение от прямых лекарских обязанностей». Поистине Далю уж выбирать не пришлось—он вынужден был доверить две срочные операции своему гезелю, взявшись за наведение моста.
— В.И. Даль на века сохранил для потомков замечательную сказку «Курочка Ряба».
— Он владел виртуозно 12 языками мира.
— По доносу Фаддея Булгарина шеф жандармов А.Х. Бенкендорф разглядел в сказках Даля поношение нравов царствующего дома и отправил писателя в тюрьму. Выручил своего друга В. Жуковский. Первый тираж книги, признанной «неблагонадежной», был уничтожен. Больше под своим именем Даль не печатался, предпочитая псевдонимы. А в 2017 году единственный сохранившийся экземпляр первого тиража был продан за 900 тысяч рублей.
— Автор «Толкового словаря» в дружеском кругу виртуозно играл на губной гармошке.
— За личную храбрость и безукоризненную лекарскую практику во время двух военных кампаний В.И. Даль был удостоен ордена Св. Анны III степени, Владимирского креста с бантом и высочайшего пожалования бриллиантового перстня с аметистом.
— Во время русско-турецкой войны в обозе за Далем следовал верблюд, навьюченный материалами для первой части «Толкового словаря». Как-то в суматохе верблюда пленили турки. Через неделю казаки отбили животное, и 80 килограммов бумаг с бесценными словами и выражениями для словаря были возвращены их хозяину.
— Замечательный эрудит-интеллектуал В.И. Даль стоит в числе триады основателей Русского географического общества.
— Он в совершенстве владел тайным словарем бродячих торговцев-офеней. Именно от него к нам пришло в ХХI век слово «бабки» вместо «деньги».
— По жизни В. Даль слыл бессребреником. 1-й том своего титанического труда—«Толкового словаря»—ему удалось издать за счет ссуды в 3 тысячи рублей, выданной Московским обществом любителей русской словесности.
— Портрет молодого Владимира Даля удивительным образом «дублирует» фотография юного Олега Даля. Актер всегда гордился тем, что он был правнуком в пятом колене Владимира Ивановича Даля.
