17o
5-я городская больница гордится своими врачами. Все ее руководители, рассказывая о врачах, которые лечат детей Севастополя, не устают повторять, что здесь нет случайных людей, нет равнодушных, нет плохо подготовленных. Все эти характеристики, да еще и в превосходной степени, подходят ожоговому хирургу (комбустиологу) Марине Александровне Нечипоренко, которая работает в отделении травматологии и ортопедии и лечит всех детей, поступающих в больницу с ожогами.
«Родилась я в семье, о которой можно говорить как про династию: моя мама и две ее сестры, то есть три человека,—медики. Мама была хирургом в 1-й городской больнице, работала, пока ей не исполнилось 80 лет, и только последние три года не оперировала, а работала в приемном покое хирургического отделения. Еще в детстве я решила, что буду врачом. В доме всегда были разговоры о медицине, я слышала, как мама переживала за своих больных. Очень много было случаев, когда требовалась срочная медицинская помощь.
Первая городская—это больница экстренней помощи, она принимает весь город. Там нагрузка колоссальная. Мама много повидала, многих вылечила. Что такое работа в больнице, я узнала до поступления в институт. Мама привела меня в больницу и сказала: «Если что-то у тебя получится, тогда будем думать, куда поступать». Я попала в гнойную хирургию, где много бабулечек, дедулечек, которых надо выхаживать. Это было страшно. Запах тяжелый, культю держишь во время перевязки—тяжело, потому что пациенты бывают полные. Первые два дня из организма вышло все до позавчерашнего завтрака. Потом втянулась. В результате поступила в Крымский медицинский ордена Трудового Красного знамени институт и окончила его в 1992 году»,—рассказывает Марина Александровна.
Первое рабочее место после интернатуры—5-я городская больница, педиатр приемного отделения. В то время работали два корпуса. В трехэтажном лечили годовалых детей, недоношенных, там была организована и работала отдельная служба, а также стационар в шестиэтажном здании. В 1992 году, когда молодой врач Нечипоренко пришла работать в больницу, организация медицинской помощи сильно отличалась от современной.
Марина Александровна вспоминает: «Когда «дневные» врачи уходили домой, на врача приемного покоя ложилась работа по всем больным. Это все наши пациенты, которых нужно было распределить в стационар либо отпустить, в том числе хирургические, дети с инфекционными заболеваниями, которых надо было отправить в инфекционную больницу, тяжелые пациенты, которых срочно требовалось направить в реанимацию, все дети, которые лежали в маленьком корпусе для новорожденных, туда тоже вызывали.
Все больные в нашем стационаре тоже оставались в вечернее и ночное время под нашим наблюдением, то есть ими занимался не врач отделения, в котором они лежали, а врач приемного покоя. Ночи были реально очень трудными. Зато был приобретен колоссальный опыт: познакомилась со всеми врачами, можно было перенять их опыт и поделиться своим, получила полное представление об организации больницы. Сейчас все работает по-другому. Корпус для новорожденных закрыт на капитальный ремонт.
До того как заработало отделение травматологии в нашей больнице, все детские койки находились в 1-й городской больнице на базе взрослого травматологического отделения, т.е. в палатах со взрослыми больными лежали и дети с мамами, в том числе кормящие мамы с детьми. Когда здесь образовалась больница, было создано отделение реанимации, детей в тяжелом состоянии везли сюда, потом возвращали в 1-ю городскую.
Тогда детьми занималась Ирина Евгеньевна Малиновская. Она была великолепным травматологом-ортопедом и так же хорошо лечила детей, получивших ожоги. Лечили тогда по-другому, препараты были иные, Ирина Евгеньевна на этой работе даже легкое потеряла: это настолько тяжелая инфекция, что наш врач так пострадала и ушла из ожогового отделения. Инфекция—это враг, которого мы не видим. Врачи постоянно под ударом этого врага. Сегодня лечение ожогов ведется более чисто, другими препаратами, сильно усовершенствовались дезинфицирующие средства».
Чтобы понять, насколько опасна инфекция, можно привести пример: за рубежом, в развитых странах, в таких отделениях работают пять лет, потом все полностью закрывается, врачи и пациенты переходят в другое, заново построенное здание. «Отработанное» здание моют, дезинфицируют и потом используют для других медицинских отделений. Родильные дома в период, когда полыхал стафилококк, в Америке даже сжигали.
После открытия в детской больнице отделений реанимации и травматологии встал вопрос о том, что и детей с ожогами надо забирать в детскую больницу.
22 апреля 1994 года в составе травматологического отделения открыли палаты для ожоговых больных. Трудно было найти врача для работы с детьми, которые получают ожоги. К квалификации предъявлялись высочайшие требования, также важно было умение обучаться. За работу тогда взялась Марина Александровна Нечипоренко и трудится бессменно врачом-комбустиологом до сегодняшнего дня. Конечно, сначала пришлось переучиваться на ожогового хирурга.
Марина Александровна о подготовке к приему детей с ожогами рассказывает так: «Физически места для наших больных не было. То, что сейчас мы видим, раньше было большим холлом. Для комбустиологических больных в нем сделали палаты. Мы получили отдельный ожоговый блок на пять коек в отделении травматологии и ортопедии. Возможно, это было не лучшим решением, зато четыре палаты, процедурная и перевязочная полностью изолированы от других палат травматологического отделения. Это важно».
Стоило спросить у Марины Александровны, можно ли считать, что сегодня она знает абсолютно все в вопросах лечения ожогов у детей, она сразу же заулыбалась: «Я не могу так сказать, случаи разные бывают. Кажется, что столько уже всего видела, столько вылечила детей, вроде со всем уже столкнулась, но иногда бывают ожоги, которые поражают. Можно еще сказать, что наша специализация не делится на взрослые и детские заболевания, ожоговый врач лечит и взрослых, и детей».
Про современные методы лечения ожогов у детей врач Нечипоренко рассказывает: «Первая условно искусственная кожа, которой пользовались врачи детской больницы Севастополя, была кожа свиней, она называлась ксенокожа, мы с ней работали до 2014 года. Сейчас работаем не с искусственной кожей, а с сеточками. Новый метод лечения позволил значительно уменьшить время нахождения в стационаре, и мы очень здорово ушли от пластик. Обычно лечение глубоких ран и очень обширных ожогов заканчивалось закрытием собственной кожей ребенка. Сейчас мы накладываем сеточку, и если раньше делали за год более тридцати пластик, то сейчас—две-три. Резкое улучшение.
Соответственно, нет наркоза, ребенок меньше лежит в больнице. Раньше было очень много мазей, которые надо было взять из холодильника и выдавить, что тоже занимало время, наркоз был бесконечный. Сейчас открыл сеточку и положил. Чисто, красиво, а главное—помогает очень хорошо. Но я думаю, что мы еще сможем ускорить процесс, когда купим аппаратуру для удаления некроза. Это дорого, но конечный результат очень хороший. Можно много еще изобретать и покупать для лечения ожогов, но хочу сказать, что любое медицинское учреждение—это зеркало общества. Мамы лежат с детьми и могут не помнить, в котором часу случился ожог. Спрашиваешь, а она тут же берет телефон со словами «сейчас посмотрю». Не помнит. Всякое может случиться, мама должна переработать эту ситуацию внутри себя и сделать все, чтобы такого больше не произошло. У нас были случаи, когда ребенок поступал по три раза».
Женщина-врач—это не только высококвалифицированный специалист, это еще и мама, и жена, и дочь. Все это требует внимания к своим родным людям. По этому поводу Марина Александровна делится: «Жизнь личную и профессиональную трудно совмещать. Рабочий день у нас какой-то непонятный. Ожоги получают дети не по расписанию. Я не могу взять и уйти, если ребенок поступил в конце рабочего дня. Поток больных постоянный. Я, когда совсем молодой была, думала, что вот сейчас всех вылечу и тогда отдохну. На практике же одни дети вылечились, а новые поступили. И этот процесс бесконечен.
Но сейчас проще, мои дети уже взрослые. Сын поработал санитаром до окончательного выбора профессии и отказался от поступления в медицинский институт. Те деньги, которые платили врачам, не вдохновляли при выборе профессии. Дочь тоже выбрала другую специальность. С одной стороны, растить детей было трудно, но и время было другое, не было такой ситуации, что без родителей никуда нельзя выйти. Мы в своем детстве все гуляли во дворах без взрослых, самообразовывались. Поэтому и родителями мы были другими. Сегодня уже все иначе».
Тем, кто выбирает профессию врача, Марина Александровна считает важным сказать: «Не надо идти в медицину, если нет особого желания. Если не любишь людей, не надо выбирать нашу профессию. Может быть, с возрастом врачи и становятся более толстокожими, но внутри мы все и всегда переживаем за наших больных».
На вопросы: «Что вдохновляет в профессии, что помогает преодолевать все трудности и усталость?»—Марина Александровна Нечипоренко говорит: «Я испытываю удовлетворение, когда понимаю, что сделала все, абсолютно все, что нужно было. А если еще и результат хороший, это приносит большое удовлетворение. Мне важно сделать все, чтобы ребенок выздоровел».
Е. МАРКИНА.
