23o
Вот с неумолимой сменой чисел в календаре пришло время вновь салютовать Великой Победе. Уже мало кто помнит тот первый победный салют 9 мая 1945 года. В Москве он был организован по устоявшимся в конце войны правилам. Не первый уже раз столица салютовала победе советского оружия. А в наш захолустный в то время городок западных областей России салютных пушек не завозили. Может быть, поэтому такими скромными и периферийными, но не менее яркими и незабываемыми остались в памяти его свидетелей тот день и победный салют.
С раннего утра несколько раз по радио передавали приказ Верховного Главнокомандующего войскам Красной Армии и Военно-Морского Флота о полной и безоговорочной капитуляции немецко-фашистских войск и победоносном завершении Великой Отечественной войны. А ближе к полудню мы с бабушкой отправились на привокзальную площадь. Туда уже со всех сторон стекались потоки жителей нашего городка и ближайших окрестностей.
По случаю столь ожидаемого праздника я был одет в сшитую мне бабушкой гимнастерку, брюки галифе, пилотку со звездочкой и сапожки. Полевая форма, но все же военная, хоть и без погон.
На станции стояли воинские эшелоны с войсками и техникой. На площади было полно народу. Казалось, весь городок сбежался в одно место. В толпах гражданских и военных людей раздавались песни на разные мотивы и голоса, кое-где плясали. В воздух взлетали фуражки, шапки и прочие предметы одежды. Где-то качали людей в военной форме, высоко подбрасывая их вверх. Пытались подбросить и меня, очевидно, приняв за какого-нибудь сына полка, глядя на мою военную одежду. Однако я поднял такой крик, что меня быстро опустили на землю.
А вблизи железнодорожных путей началась беспорядочная стрельба: стреляло всё, что могло стрелять, создавая такую трескотню, от которой закладывало уши. Это была импровизация победного салюта. Поскольку салютных пушек не было, обходились подручными средствами и личным табельным оружием. Вдруг среди этой какофонии одиночных выстрелов и автоматных очередей гулко шарахнуло в воздух танковое или зенитное орудие из стоявшей на платформах техники. Впечатление было таким сильным, что от того выстрела мои галифе потом долго сохли дома на печке. Орудийная стрельба больше не повторялась, потому что следом за тем выстрелом раздалась усиленная жестяным рупором грозная команда «Прекратить стрельбу!» с последующей угрозой предать чью-то мать суду военного трибунала.
А танцы и песни тем временем продолжались. Где только находили гитары, гармоники, иголки для патефонов?.. Кстати, иголки были в ту пору большой редкостью.
Теперь, вспоминая тот День Победы и посвященный ему наш периферийный салют, даже привыкшему к писательству человеку не просто передать те чувства, которыми были тогда охвачены население и проезжавшие через городок люди. Представьте себе радость, готовую разорвать весь организм, и будет ясно, как трудно выразить её словами.
Позже рассказывали, что в Москве в тот день также творилось что-то невообразимое. И салют был вечером настоящий. Однако у нас не возникало чувства ревности по отношению к москвичам. Все одно: тот наш салют оставался в памяти как непревзойденный.
А московский салют еще долго сохранял свои первозданные черты. Помнится, он почти полностью воспроизводил особенности победного салюта 1945 года.
Перебравшись из провинции в столицу, мы поселились тогда в большом восьмиэтажном доме у Калужской заставы на краю Нескучного сада. Квартира, где жил мой школьный приятель Сашка, располагалась на башне дома и окнами выходила на галерею чуть выше крыши. Пока не было дома Сашкиной матери, мы выбирались через окно на галерею. Потом, ухватившись за ноги каменных статуй, украшавших башню, спускались на крышу, бежали к оконечности дома, выходящей в сторону Москвы-реки, и усаживались на коньке в ожидании праздничного салюта.
Перед нашими взорами за макушками деревьев Нескучного сада амфитеатром, обращенным к центру от излучины реки в Лужниках, расстилалась почти вся столица, горевшая огнями уличного освещения и окон жилых домов. Эти огни резко контрастировали с темно-фиолетовым небом, изредка сверкавшим не очень яркими сполохами.
Подходило назначенное время, и в вечерний небосвод над столицей взлетали многочисленные лучи мощных армейских прожекторов. Подобно тому, как в военное время эти лучи искали в небе вражеские самолеты, они, перекрещиваясь друг с другом, нервно бегали по ставшему будто бы дымным небу. С определенными интервалами раздавались залпы артиллерийских орудий, и в небо взлетали мириады разноцветных ракет. Какое же это было зрелище! От восторга невозможно было удержаться, и мы с Сашкой при каждом залпе во всю глотку орали «Ура!»
Мы глядели на эти вспышки и метания прожекторов по небу, вспоминая то, что видели тогда в сорок пятом и что так упорно продолжало являться памяти, вопреки времени и новым тревогам и страхам от того, что происходило в мире.
Не в силах оставаться, сидя на коньке и опьянев от охватившей нас радости, искавшей какого-то выхода, мы вскакивали и принимались плясать, пристукивая каблуками по гремящему под нами железу крыши, рискуя сорваться вниз. Но об этом, несмотря на высоту, не думалось, хотя пропеллеров, как у Карлсона, у нас не было. А ноги наши вытанцовывали так складно и хорошо, будто всю их недолгую жизнь только этим и занимались. И чем-то победно-радостным веяло от этого странного бесшабашного веселья, хотя ничего странного в этом не было вовсе. Просто в нас играла неуемная сила памяти, а в нашей еще детской душе бушевали отзвуки того памятного победного салюта образца 1945 года.
Пожалуй, никто из москвичей и гостей столицы не видел так хорошо московских салютов, как мы с Сашкой, потому что ни одна душа, кроме некоторых котов, никогда не влезала к нам на крышу.
Вот это были салюты! Настоящие отзвуки победного салюта 1945-го! Потом все стало постепенно упрощаться и потеряло ряд своих эффектов. Но мы по-прежнему забирались на крышу и продолжали орать и бегать, грохоча каблуками по жести и распугивая котов, базировавшихся на чердаке.
Иногда, чтобы не обижать родителей, мы шли с ними на крутой обрыв Нескучного сада, откуда также очень хорошо были видны Москва и праздничные салюты. И мы вновь орали при каждом выстреле орудий, но уже без прежнего воодушевления.
Теперь техника шагнула далеко вперед. Салюты в праздничные дни стали красивее, нет слов. Но ведь это уже не салюты, а красочные фейерверки. Смотришь на них теперь через окна или с балкона, поддерживая внуков на подоконнике, и радуешься празднику вместе с ними. От дома, где мы сейчас живем, почти на выезде из столицы на окраину, салют видно слабо. И только в едва слышных хлопках салютных установок улавливаешь слабые отзвуки тех далеких победных салютов. Улавливаешь не ухом, а больше, пожалуй, памятью. Вспоминаешь старину из прошлого века, небогатые, но все же счастливые детство и юность, а душу щемит и щемит какое-то непонятное чувство…
С. Смирнов (Москва).
