В предвоенные годы в редакции «Комсомольской правды» работал замечательный репортер Семен Клебанов. В тревожные дни зимы 1941 года, когда немецко-фашистские захватчики реально угрожали Москве, руководство популярной молодежной газеты приняло решение оставить в Москве лишь оперативную группу журналистов. Остальных отправить кого на линию фронта, а кого в глубокий тыл, где также ковалась победа. Клебанов оказался в воюющем Севастополе, куда приехал добровольно. Его назначили ответственным секретарем «Красного черноморца».
В послевоенные годы перед взором кавалера ордена Отечественной войны Семена Клебанова постоянно вставали события, связанные с героической обороной Севастополя, незабываемые лица ее героев. Ровно полвека назад в столичном издательстве ДОСААФ СССР вышла книга Семена Семеновича «Тайна моего города», на страницах которой словно ожили эти события и образы. Примечательно, что предисловие к сборнику написал признанный мэтр в области отечественной журналистики того времени Георгий Жуков—обозреватель «Правды», Герой Социалистического Труда, заместитель председателя Советского комитета защиты мира, кандидат в члены ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР, лауреат Ленинской премии, обладатель других почетных званий. «То, о чем написано в рассказах С. Клебанова, не придумано,—свидетельствовал Георгий Александрович.—Это увидели глаза советского журналиста, который вместе с солдатами и матросами, защищающими Севастополь, работал на войне, стараясь не думать о том, что стрясется с ним завтра, через час или через минуту в этом пылающем городе».
Нам известны многие имена славных организаторов героической обороны главной базы Черноморского флота. Депутат Верховного Совета СССР, председатель Севастопольского горисполкома В.П. Ефремов—один из них. Ему посвящен Семеном Семеновичем очерк, предлагаемый сегодня вниманию читателей «Славы…»

А. Калько.

30 июня 1942 года

В маленьком отсеке штольни, где размещался «кабинет» председателя горисполкома, было душно и пахло сыростью.
Василий Петрович Ефремов лежал на койке, закинув руки под голову, и никак не мог уснуть. Глаза уставились в потолок, будто увидели что-то новое, интересное. А было все то же, что и вчера, и месяц назад: белая фанера, поблескивавшая подземной росой. Он закрывал глаза, но они, словно назло, никак не слипались.
Василий Петрович повернулся на бок—теперь его взгляду предстал план Севастополя, спускавшийся с самого потолка. На карте распластался город. От берегов бухт в разные стороны разбегались улицы и переулки. Четкие линии очерчивали их границы. Но удивительная стройность, запечатленная на бумаге, не могла его обмануть.
Он видел другое. Какую бы улицу ни улавливал глаз, память старожила мгновенно фиксировала: этот дом разрушен до основания… от дома четырнадцать осталась только задняя стена… напротив была библиотека, она сгорела. Чуть подует ветер—пепел вздымается черным мотыльком. Дальше… Что же дальше? Память услужливо подсказывает: здесь был детский сад.
Василий Петрович повторяет:
—Здесь был…
Невольно глаза потянулись к квадрату Корабельной стороны. Тут он родился. Когда вырос, узнал, что дед был участником обороны Севастополя и, как рассказывали в семье, видел своего однополчанина Льва Толстого.
Была Корабельная—теперь от берега Южной бухты и дальше вверх громоздятся руины.
Ох, какая это мучительная экскурсия и сколько еще предстоит увидеть…
Уснуть он так и не смог. Пришлось встать. Посмотрел на часы—четыре утра. Он сел за стол. Разбирая текущие бумаги, увидел маленькую книжку «Умственный труд и здоровье» со штампом «Библиотека Института физических методов лечения имени Сеченова». Странно. Как она попала сюда?.. Сегодня заходил главный врач больницы. Может, он забыл?..
Василий Петрович полистал книжку и на одной из страниц увидел подчеркнутое красным карандашом «Природа создала эмоции для того в основном, чтобы обеспечивать энергией мышечную деятельность, следовательно, и «разряжать» эмоции нужно преимущественно в мышечных усилиях. Человеку со «взвинченными нервами» полезно, например, взбежать по лестнице на второй или третий этаж, прийти на работу пешком или проехать на велосипеде…»
—Намекают, черти,—вздохнул Ефремов.—Взвинченные нервы… Должно быть, главврач подсунул. А где теперь в городе лестницы на третий этаж?
Утром Василий Петрович отправился в убежище, в котором жило более двухсот человек. Накануне он получил жалобу, что при взрывах бомб подвал сильно содрогается, отваливается штукатурка. Просили коменданта принять меры, а он руками разводит: война, мол. Ефремов обошел с комендантом убежища, обдумывал, где бы поставить дополнительные крепления, как обложить вход мешками с землей, чтобы взрывная волна не завалила дверь, и, уже прощаясь, спросил коменданта:
—Почему вы с людьми так нервно разговариваете? Кричите…
Комендант хмуро посмотрел на обвалившуюся штукатурку.
—Так ведь война, товарищ председатель…—и, чуть помолчав, добавил:—Потом у меня характер…
—Характер—это как нижнее белье. Его надо иметь, но нельзя показывать…
Через несколько дней у входа в штольню городского комитета обороны появился мотоцикл. Он долго простаивал под навесом, и никто не знал, что его хозяин—Василий Петрович. И только когда «взвинченные нервы» рвались наружу, Ефремов, вспомнив прочитанную книгу, покидал свой отсек и, оседлав мотоцикл, гонял то в Балаклаву, то по Загородному шоссе к Херсонесскому мысу.
Не знал он тогда, что этой же дорогой по Загородному шоссе будет покидать город…
А случилось это 30 июня 1942 года.
Он вышел к машине с одним портфелем, в котором лежали план города, снятый со стены отсека, и пятнадцать тысяч рублей—зарплата эвакуированных работников горисполкома.
Небо уже было чужое. Только краешек, тот, что над морем у мыса Херсонес, был еще своим, родным.
Прорвавшись на Северную сторону, немцы добивали город из орудий; их самолеты охотились за людьми и машинами. Клубы черного дыма висели над севастопольской землей.
Машина ехала медленно, приходилось расчищать завалы. Каждый поднятый камень острой болью отзывался в сердце.
Все чаще дорога обстреливалась врагом.
За городской чертой вблизи машин разорвался снаряд. Секретари горкома Борисов и Сарина были ранены.
Василию Петровичу повезло: один осколок угодил в ногу, другой был бы смертельным. Но он только перебил напильник, который всегда лежал в левом нагрудном кармане. Это был его талисман—память о родном заводе.
Покинув изуродованную машину, они добрались до мостика, решив переждать здесь до темноты.
И вдруг Ефремов воскликнул:
—А где же портфель? Там деньги!
—Обойдется. Туда нельзя, погибнешь,—уговаривали его друзья.
—Я должен… Люди уехали без денег… Ни гроша…
С этими словами он выполз из оврага и заковылял обратно.
Все ближе и ближе раздавался угрожающий клекот вражеских пулеметов.
А он все искал, обшаривая гудящую землю, и где-то в стороне от машины (отбросило взрывной волной) нашел портфель.
Через пять дней он добрался до Краснодара, сам разграфил ведомость на зарплату сотрудникам исполкома и опустошил портфель.

С. Клебанов.

Свою трудовую жизнь Василий Ефремов начал с 11 лет. Сначала был учеником токаря, затем—токарем на Морском заводе, где в годы первой пятилетки (1929-1932 гг.) стал стахановцем. В 1935 г. вместе с тремя рабочими завода участвовал в пешем походе Севастополь–Москва с целью пропаганды Стахановского движения и вручения С. Орджоникидзе рапорта завода. В 1920 г. добровольно пошёл служить юнгой во флотский экипаж на Черноморском флоте. Военную подготовку проходил 4 раза на Черноморском флоте.
Председатель горисполкома Севастополя в 1938-1946 годах.
Депутат Верховного Совета СССР в 1937-1946 годах.
Участник и один из организаторов героической обороны Севастополя в 1941-1942 годах. Заместитель председателя ГКО. Начальник МПВО.
Кавалер боевых орденов Отечественной войны I степени (1942 г.) и Красного Знамени (1944 г.), медали «За оборону Севастополя» (1943 г.).