19o
Константин Паустовский—один из самых цитируемых писателей. Говорят, что такой подход в творчестве не совсем оправдан. Но в этих записках не избежать обращений к слову мастера.
Севастопольцам дорого признание Константина Георгиевича в эпопее «Повесть о жизни»—главном произведении литературного наследия писателя: «Мне пришлось видеть много городов, но лучшего города, чем Севастополь, я не знаю». Людям творческих профессий, особенно пишущим, близко замечание мастера следующего содержания: «Есть город, где рука сама тянется к перу. Таков Севастополь зимой».
Наш город Константин Паустовский посещал многократно: в предреволюционные годы, в предвоенные и послевоенные, зимой и летом, весной и осенью…
В 1929 году молодой писатель—автор пока еще единственного сборника рассказов—вместе с женой и сыном большую часть лета провел в Балаклаве, на вилле Апраксина с видом на бухту и море. Авторитетные исследователи творчества Константина Паустовского, например москвич Михаил Холмогоров, убедительно говорят и пишут, что Балаклава—заметная веха на жизненном пути писателя. «Не без внутреннего сопротивления,—признался он,—я порвал с чистой экзотикой и написал об этом рассказ под названием «Морская прививка».
Исповедальное, трудное произведение на материале балаклавского лета создано в 1935 году, возможно, в Севастополе, когда Константин Георгиевич приехал в наш город с намерением реализовать замысел повести «Черное море», что и было осуществлено.
Большое удовольствие рассматривать предлагаемую вниманию читателей «Славы…» фотографию, в центре которой Константин Паустовский—в сопровождении очаровательной женщины и офицеров-черноморцев. На лицах людей, сидящих по сторонам,—радость, восхищение. Эти чувства вызвала встреча с автором любимых книг.
В Севастополе Константин Георгиевич сошелся со многими горожанами. С некоторыми из них, образно говоря, еще вчера можно было встретиться и поговорить. Хорошо, что после их ухода из жизни остались воспоминания.
Обратимся к ним сегодня, когда ценители художественного слова обращаются к образу Константина Паустовского по случаю 130-летия со дня его рождения.
Долгие годы заповедник «Херсонес Таврический» возглавляла И.А. Антонова—видный исследователь оборонительных сооружений античного городища. В году 1963-м при его обходе Инне Анатольевне встретилась пара—он и она.
И.А. Антонова:
—Женщина с красивым холеным лицом спросила меня о памятнике—то ли о времени его строительства, то ли о времени его раскопок. Рядом с ней был пожилой мужчина с удивительно выразительным, изборожденным морщинами лицом и взглядом—глубоким, но с каким-то оттенком скорби.
Я не сразу узнала Константина Георгиевича. Промелькнуло что-то значительное и знакомое, вот и все. Я ответила на вопрос, мы улыбнулись друг другу и разошлись. И только когда я отошла уже шагов на 50, память восстановила образ. Я хотела догнать пару, но их фигуры виднелись уже далеко, и было в них какое-то отрешение от окружающих, стремление пусть к короткому, но одиночеству. Неловко было досаждать непрошеной любезностью. К тому же впереди ожидало очередное совещание. Тогда совещания были почти главной формой работы. Как потом об этом пришлось пожалеть!
…Заочное знакомство с писателем состоялось в далекой Алма-Ате в военном 1943 году. В руках оказалась газета со статьей Константина Паустовского о чистоте русского языка. Горько и забавно звучал приведенный в публикации пример: «Девочка, по какому вопросу плачешь?» С тех пор я стала читать Паустовского, открывать его для себя…
Инна Анатольевна приводит точную дату получения из Ялты письма от Константина Георгиевича—29 апреля 1963 года. Текст его достаточно известен. Напомню читателям отдельные места.
«В Севастополе,—писал Константин Паустовский,—ко мне приходила тамошняя литературная молодежь, и вместе с ней заглянул ваш сотрудник, Юрий Александрович Бабинов… Как-то к разговору вышло, что Юрий Александрович упомянул, что в одном из замеченных мною домиков уже несколько лет живет какой-то любитель Ваших мест—профессор. У меня появилась надежда: а вдруг Вы согласитесь пустить меня в другой домик… но не на одно лето, а на один-два года? Там бы я мог в тишине и близости херсонесских руин и моря отдохнуть, поработать, быть никем не замеченным и никем не осаждаемым. В моем возрасте это было бы счастьем…»
В материалах фонда И.А. Антоновой, архива заповедника, кроме воспоминаний, хранится и вариант ответа сотрудников «Херсонеса Таврического» Константину Георгиевичу. Он написан в стиле документов античной поры. «Предоставить Константину сыну Георгия малый дом в XVI квартале Херсонеса с андроном (парадное помещение в доме, где проходили трапезы мужчин. Вдоль стен находилось ложе для возлежания во время пира.—Авт.) временно без ремонта, который впоследствии провести на средства, собранные номофилаками (сборщиками налогов и штрафов.—Авт.) от нарушающих полисные установления… Попечительствовать, чтобы ни эллин, ни варвар не нарушали покой Константина, посещали его только при собственном его благорасположении…»
Свой ответ неохерсонеситы решили отправить не по почте. Доставить красочно оформленное письмо командировали в Ялту… Это была «самая-самая из херсонесских дев… Деву звали Ангелиночка Зедгенидзе… Она олицетворяла Гикию. Ту самую Гикию, которая спасла Херсонес от смертельной опасности, ту самую, которой благодарные херсонеситы поставили на главной площади статую» (Михаил Лезинский).
Ангелину Зедгенидзе я нашел в подмосковных Люберцах. Время от времени Ангелина Андреевна приезжает в Севастополь, где коллеги радушно ее принимают.
Ангелина Зедгенидзе:
—Я шла по Ялте в Дом творчества писателей. Накануне прошел редкий для поздней весны дождь… Поднимаюсь по лестнице, вхожу на веранду. Мне объясняют, как пройти к Паустовскому, и вот я переступаю порог его номера. Меня встречают Константин Георгиевич и его супруга Татьяна Алексеевна. Я передаю письмо И.А. Антоновой, вручаю фотографию базилики и сообщаю, что народным собранием Херсонеса издан соответствующий декрет о правах гражданства и гостеприимства… Паустовский попросил меня прочитать этот декрет.
Затем меня пригласили к столу. Крымский мускат, цветы… И фотография базилики, которая стала эмблемой этого вечера (до настоящего времени крупноформатный снимок на картоне занимает самое видное место в кабинете писателя в Тарусском доме.—Авт.). «Чем вам интересен Херсонес и почему расстаться с ним—все равно что расстаться с жизнью, как говорят ваши коллеги?»—спросил писатель. (Была масса других вопросов)…
Однако «Херсонесский вечер» у Константина Георгиевича Паустовского заканчивался. Я сказала, что Инна Анатольевна Антонова ждет его приезда и обещает показать самые интересные и дискуссионные уголки раскопок. Константин Георгиевич и Татьяна Алексеевна пригласили меня на прогулку по Ялте, которая должна была состояться утром следующего дня…
К величайшему сожалению, писатель не воспользовался ни предоставленным ему гражданством в древнем Херсонесе, ни проявленным в отношении него гостеприимством. Нет, Константин Георгиевич не передумал, как не передумала И.А. Антонова. Инна Анатольевна и ее товарищи понимали: отказать Константину Георгиевичу—значит потерять произведение, написанное у седых руин. И мы его потеряли.
Не эллины, не варвары встали на пути реализации договоренности. Куда им до чиновников. Уж если они, то…
Мне выпала редкая удача вести разговор со сравнительно недавно ушедшим из жизни П.Я. Веселовым. В прошлом во власти он занимал достаточно видное положение. При этом Павел Яковлевич, имевший доступ к интересной информации, печатался в крупных, популярных изданиях: в «Неделе» например.
Константин Паустовский очень хвалил Павла Веселова за помещенную им в одной из столичных газет фотографию: стремительный пассажирский лайнер на подводных крыльях на морской волне, на переднем же плане—живописные остатки херсонесских базилик, дворцов и крепостных стен. Старое и новое.
Молодой на тот период товарищ мог организовать хоть близкую, хоть дальнюю автомобильную экскурсию. Начальство поручило Павлу Яковлевичу заняться поиском земельного участка, когда писателем овладела идея построить дом в Севастополе. Павел Веселов рассказывал мне, что доступна была Бартеньевка. Павел Яковлевич и Константин Георгиевич даже совершили поездку на место. «Не то,—сказал писатель,—ко мне гости поедут, а бухту штормит». Дело, наверное, было не в гостях. Как Херсонес, так и Бартеньевку закрыли с оглядкой наверх. Константин Паустовский всегда был неудобен власти. Уникальная личность. Им не подписано ни одно коллективное письмо в осуждение, скажем, Б. Пастернака или Александра Солженицына и других гонимых.
К тому же, чтобы задробить стремление Константина Паустовского, чиновники привлекли… передовиков производства. На официальном уровне они выступили против ходатайств классика: «Подумаешь, писатель… Мало ли кто, мы вот—орденоносцы, и то…»
Павел Яковлевич шепнул мне на ухо, что на Севастополь глаз положил влиятельный в стране и литературе Борис Полевой и еще кое-кто. Всем отказали. Не эллины, не варвары… Самое большое, на что мог рассчитывать писатель,—это номер в гостинице в любое время. В те дни номер гостиницы воспринимался большим благом.
В последние годы жизни Павел Веселов взялся за осуществление своего крупного литературного замысла. В нулевые успел издать несколько книг задуманного им десятитомника «Летопись Севастополя». Осуществи Павел Яковлевич свое намерение до конца, глядишь, вышли бы и воспоминания с главой о его встречах с Константином Паустовским.
Если бы кто-то взялся написать о севастопольском моряке Вячеславе Зенцеве, получилась бы увлекательнейшая книга. Ведь выпускник высшего военно-морского училища ходил на больших и малых кораблях по морям-океанам, пересекал экватор. При нем всегда была фотография Анны Ахматовой с ее дарственной надписью. Однажды Слава, как с чувством глубокого уважения называли будущего «морского волка», ввалился в московскую квартиру, где гостила Анна Андреевна, с необычным для среднестатистического жителя подарком—огромным камнем…
Сероглаз был высокий мальчик,
На полгода меня моложе.
Он принес мне белые розы
И спросил меня кротко: «Можно
С тобой посидеть на камнях?»
(Стихи Анны Ахматовой).
—Это камень из Херсонеса,—сказал курсант.—Возможно, на нем вы и сидели.
На самом видном месте экспозиции расположенного в московских Кузьминках литературного Музея-центра К.Г. Паустовского помещен стенд с рындой. Корабельный колокол—подарок Вячеслава Зенцева. С блестящим, голосистым, соленым от морей колоколом севастопольцы здороваются, как с земляком.
Лично Константину Георгиевичу Слава тоже преподнес оригинальнейший подарок.
Вячеслав Зенцев (в записи его друга—волжского капитана Анатолия Пирогова):
—В 60-е мне довелось служить на Дальнем Востоке в Советской (бывшей Императорской) Гавани. Там на дне Постовой бухты нашел свое последнее пристанище фрегат «Паллада», увековеченный в русской литературе Иваном Гончаровым. Но для меня это был корабль из мира Паустовского, из его несбывшейся мечты. Он так хотел быть моряком! Вспомните встреченного им гардемарина, «пришельца из легендарного мира крылатых кораблей, фрегата «Паллада». Боже мой, если бы кто-нибудь догадался подарить мне кусок окаменелой ржавчины, отбитой от якоря! Я бы хранил его как драгоценность».
Для Славы ничего невозможно не было, если речь шла о любимом писателе.
Вячеслав Зенцев:
—По моей просьбе знакомый водолазный офицер поднял со дна кусок шпангоута «Паллады», я опилил его, высушил, упаковал и… поехал в отпуск. В Москве… узнал, что Константин Георгиевич в больнице. По совету Татьяны Алексеевны привез подарок на квартиру—в дом на Котельнической набережной. Договорились, что на обратном пути заеду к ним непременно. Через месяц я снова оказался в Москве, звоню Паустовским, слышу Татьяну Алексеевну: «Где вы пропадали, Слава? Не особенно его утомляйте: полчаса, не больше…» Поглаживая кусок шпангоута «Паллады», Константин Георгиевич говорил о корабле и его одиссее, о счастливом для истории случае, приведшем на «Палладу» Гончарова, о поэзии дальних странствий… Расстались мы только на исходе второго часа.
«Врачи потом говорили, что умирающий Паустовский был так взволнован этим подарком, что смерть отступила от него на несколько месяцев» (Николай Черкашин).
Константин Паустовский был читателем Морской библиотеки и в довоенном 1935 году, когда шла работа над «Черным морем», и в послевоенные годы. Формуляр писателя заполнялся с участием Женечки—так до зрелых лет товарищи по работе и читатели тепло называли библиографа библиотеки Евгению Шварц. Жизнь подарила скромной, чуткой, душевной Евгении Матвеевне нескончаемый поток встреч с признанными мастерами пера. Первым в этом потоке был Константин Паустовский.
Евгения Шварц:
—В феврале 1959 года Паустовский приехал в Севастополь из Ялты с женой Татьяной Алексеевной, приемной дочерью Галиной Арбузовой и писателем Владимиром Рудным.
Рудный сфотографировал Паустовского и Галину у балюстрады театра имени Луначарского на фоне полуразрушенного здания довоенной гостиницы на нынешней набережной Корнилова. После войны в Севастополе уцелело всего несколько домов. Уцелела и Графская пристань. Один из домов на берегу Артиллерийской бухты, где в старое время помещалась «Банковская гостиница», особенно интересовал меня. (В 1935 году в этой гостинице писатель работал над повестью «Черное море».—Авт.). Мне не нравилось только название гостиницы. Оно шло вразрез со всем черноморским обликом Севастополя. Жизнь в этом городе по временам казалась мне настолько опоэтизированной, что к ней никак не шло понятие денег, финансовых операций…
Паустовский с большой симпатией относился к Рудному—автору романа «Гангутцы», книг «Действующий флот», «Истинный курс». Рудный «выделялся среди нас… чистотою и резкостью помыслов и поступков, горячностью, прямотой…
В 1982 году Владимир Рудный прислал в Севастополь фотографию Паустовского и Галины Арбузовой. Евгения Шварц очень дорожила этим снимком.
В тревожные дни 1963 года судьба свела севастопольского доктора Якова Рубанова с Константином Паустовским. Об этом мы долго говорили с Яковом Абрамовичем, встретившись в редакции «Славы…» Неожиданно через 2-3 дня доктор, интеллигентнейший человек, как все лучшие представители этой профессии, принес воспоминания о встречах и беседах с Константином Георгиевичем.
Яков Рубанов:
—Разумеется, как писателя я и раньше знал К.Г. Паустовского, но личное знакомство с ним произошло случайно… В то время я работал ведущим терапевтом Главного военно-морского госпиталя флота. В ноябре 1963 года Константин Георгиевич вместе с женой Татьяной Алексеевной приехал в Севастополь работать над новой книгой. Остановились они в гостинице, а работать Константин Георгиевич ходил в Морскую библиотеку…
Вскоре после приезда в Севастополь у писателя возобновились приступы стенокардии. Татьяна Алексеевна настояла на том, чтобы он обратился к врачу… Так Константин Георгиевич (через политуправление флота.—Авт.) попал к нам в госпиталь. Поместили мы его в отдельную палату, но довольно скромную и по размеру, и по оборудованию. Но окно палаты выходило на Северную бухту, что… очень нравилось нашему пациенту…
Мне тогда показалось, что на него, романтика и человека, влюбленного в море, большое впечатление произвел сам факт, что он попал в военно-морской госпиталь, хотя до этого он лечился в лучших больницах и клиниках…
Мы беседовали с ним ежедневно в течение тех трех недель, что он лечился у нас. Я помню и сегодня содержание этих бесед: о Бунине, Грине, Горьком, Пастернаке, Бабеле, Эренбурге, Симонове, Фраермане, Чуковском, о Галине Улановой, о встрече с Марлен Дитрих… Как у всякого истинно выдающегося человека, поведение Паустовского было простым и естественным. Он не стеснялся в любой среде быть самим собой.
В середине декабря К.Г. Паустовский выписался из госпиталя. 25-го числа в Москве он отправил Якову Рубанову на память с автографом первую книгу «Повесть о жизни». Первого мая 1964-го от писателя пришла Якову Абрамовичу телеграмма с поздравлением с праздником: «…Вспоминаю вас с благодарностью»…
Я.А. Рубанова давно нет среди нас. Но в партизанских лесах Крыма нашлись хирургические инструменты. Говорят, принадлежали они Якову Абрамовичу. Других врачей в тех краях не было. В настоящее время находка хранится в музее флотского госпиталя.
По случаю 130-летия со дня рождения Константина Паустовского мы посчитали уместным обратиться с благодарной к нему памятью, а также к памяти его севастопольских друзей и знакомых…
А. Калько.
На снимке: Константин Паустовский с очаровательной спутницей и в сопровождении моряков-черноморцев.
P.S. Сегодня автор данного очерка находится в Тарусе, где проходят торжества в честь юбилейного дня рождения Константина Паустовского.
