14o
Эти строки были написаны в первые месяцы после Чернобыльской трагедии. Но они остаются актуальными сегодня, думаю, не устареют еще долгое время. До того момента, пока мы не осознаем, что лгать себе — это самое последнее дело.
26 апреля 2006 года — 20 лет Чернобыльской трагедии. Трагедии, которая потрясла не только бывший Советский Союз, но и весь мир. Я хорошо помню те апрельские дни 86-го. Мне только исполнилось 24 года.Приближались любимые майские праздники. Вся семья была поглощена предпраздничными хлопотами: бегали по магазинам (где, чего достать, время-то было советское), убирали в квартире, стирали и гладили. И тут по городу поползли сначала осторожные, а потом все более настойчивые слухи о том, что в Чернобыле на атомной станции случилась беда. Но ни газеты, ни телевидение, ни радио никаких сообщений не передавали. Официальные Москва и Киев хранили молчание. Прошел день, потом два, три, четыре — никакой информации. У некоторых моих знакомых резко ухудшилось состояние здоровья, практически все ощущали горьковатый привкус во рту. Но как не хотелось мириться с происшедшим! Город гудел, но маленькая надежда на то, что все обойдется, оставалась. Все ждали Первомая. И телевизионной трансляции праздничной демонстрации из столицы Советской Украины. Мы делились впечатлениями с домашними, коллегами по работе, соседями и говорили: "Если в Киеве будет демонстрация, посвященная Дню международной солидарности трудящихся, значит, все хорошо. Значит, авария на ЧАЭС — это чья-то злая шутка или неудачная выдумка". И демонстрация в Киеве состоялась, и чернобыльская беда тоже оказалась реальностью. Страшной реальностью, с которой мы живем уже 20 лет. И с которой нам предстоит жить столько, сколько каждому из нас отмеряно на земле.
Готовя этот материал, я связывалась со многими участниками ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, проживающими в нашем городе. Мне спустя 20 лет очень хотелось услышать о тех событиях именно от них, узнать их правду, правду очевидцев-ликвидаторов. Пусть суровую, жестокую, но правду. Мне казалось, что в назидание потомкам эти люди охотно поделятся воспоминаниями и приобретенным опытом.
Но увы! У кого-то из этих людей состояние здоровья таково, что не хватает сил даже на беседу с журналистом, а кто-то просто, стараясь забыть об этом кошмаре, не хочет общаться, чтобы не травить душу тяжелыми воспоминаниями. И все-таки человек, который согласился рассказать свою правду о девяноста восьми "чернобыльских" сутках, нашелся. Это заместитель начальника управления МЧС Украины в городе Севастополе полковник А.Н. Супрун. Скромный, немногословный человек, который и сегодня считает, что не совершал подвига на станции, в Припяти и в Чернобыле. Тем не менее он до сих пор хранит в служебном кабинете оригиналы документов, свидетельствующих о тех нелегких днях воинской службы: справку о назначении его начальником караула СВПЧ-16 по охране города Чернобыля, карточку учета доз радиоактивного облучения и лист учета пребывания в Чернобыльской зоне. Еще бы, ведь Чернобыль стал практически первым местом службы 20-летнего лейтенанта Супруна — выпускника Харьковского пожарно-технического училища МВД СССР. До этого был лишь один месяц службы в Сумской области.
Из пятерых ребят, служивших с Александром на Сумщине, двоих отправили в Чернобыль. Отправили, не излагая подробностей, не объясняя истинных масштабов трагедии, якобы для прохождения службы в Киевской области. И только в Киеве, как людям военным, ребятам объявили о том, что штатный личный состав зоны отчуждения больше не может исполнять свои обязанности, поэтому срочно требуются новые кадры. Можно ли было отказаться? Можно. Но вопрос тогда ставился по-иному: "Служить хочешь?". Отказ от командировки в Чернобыльскую зону подразумевал конец карьеры. Кто из молодых лейтенантов, только окончивших военное училище, мог собственными руками поставить крест на своем будущем? В окружении лейтенанта Супруна таких не оказалось. Безусловно, были те, кто "откосил" от командировки. Но они были, есть и будут во все времена. Сегодня, зная истинные масштабы постигшей нас беды, вряд ли кто-то рискнет осудить этих молодых парней за поступок 20-летней давности. Но речь не о них.
Рассказ о таких, как Александр Супрун, для которого служба в зоне отчуждения началась 4 октября 1986 года. Конечно, по молодости лет он в полной мере не осознавал, какая опасность таится в самом факте пребывания на этой земле. И сердце больше колотилось от неизвестности. Первое, что поразило молодого лейтенанта, было отсутствие гражданских лиц. Все были либо в военной форме, либо в рабочей спецодежде. У Александра сложилось впечатление, что он действительно попал в "зону". Было непривычно и диковато видеть населенные пункты без людей, не слышать детского смеха, не видеть старичков и старушек, сидящих на лавочках. Несуразно и противоестественно, и это сразу бросалось в глаза, смотрелся уцелевший на здании лозунг "ЧАЭС работает на коммунизм!". Молодой перспективный город Припять был просто обнесен колючей проволокой и превращен в кладбище брошенных автомобилей с нанесенными на бортах номерами. Командированным пожарным разрешено было выбирать любой из них и использовать в качестве служебного транспорта. Что ребята и делали. Единственным ограничением было строгое табу на выезд этих автомобилей за пределы тридцатикилометровой зоны. Естественно, никто не измерял дозу радиоактивности этих транспортных средств. Ездили на них до тех пор, пока не случалась поломка. После этого их опять возвращали на автомобильное кладбище, а себе брали другую машину.
По мнению Александра Супруна, человек очень быстро приспосабливается к окружающим его условиям. Очень сложными были первые день и ночь. А потом неизвестность и настороженность прошли, началась обыкновенная работа: боевое дежурство караула — отдых, дежурство — отдых. Александр Николаевич вспоминает, что находящимся в зоне медицинские работники рекомендовали употреблять больше жидкости. Бутылки с минеральной водой, пепси-колой и соками стояли в помещениях, в их употреблении не было никаких ограничений. Питание было отличным. Кроме того, всем без исключения давали таблетки. Какие точно, Александр Супрун назвать не может. Предполагает, что это был кальций, и тут же признается, что сам принимал их не- регулярно.
Поначалу всем ликвидаторам аварии трижды в день предусматривали в меню наличие стакана вина — как правило, каберне". К моменту командировки Александра этот порядок был уже отменен. Поэтому ребята выкручивались сами. Их, молодых, в большинстве своем не имеющих тогда семей и детей, можно понять. А по "народной молве" да некоторым полунамекам медиков, алкоголь нейтрализовал (безусловно, не в полном объеме) действие радиации на организм человека. Наши люди — самые находчивые, это общепризнанно. Поэтому они и командировали в соседнюю Белоруссию "гонца" за самогоном. После дежурства в помещениях для отдыха накрывали стол и перед сном (а режим был достаточно жестким) выпивали, как на фронте, "боевые 100 грамм". Причем хранителем всего этого "богатства" назначался самый ответственный, надежный и порядочный человек, которого ребята называли мамой. Пополняли запасы не только в Белоруссии, но и при выездах в Киев.
Уже к концу командировки Александра Супруна, в апреле-мае 1987-го, высокое начальство, вспомнив об Указе по борьбе с пьянством и алкоголизмом, начало проверять вещи въезжающих в зону отчуждения и изымать спиртное. Но, конечно же, все им найти не удавалось, поэтому ритуал употребления "боевых ста грамм" был неистребим. В зоне отчуждения Александр отметил и свой двадцать первый день рождения.
За 98 дней, проведенных в Чернобыле, ярче всего запечатлелись моменты, когда становится плохо и увозят на карете "скорой" молодого парня родом из Львова, осуществлявшего плановую проверку оборудования в зоне 4-го энергоблока, как откачивают воду под 3-м, как тушат пожар в совершенно "рыжем" лесу… А еще как зашкаливает дозиметр при объезде вокруг 4-го аварийного блока ЧАЭС.
Кто тогда думал об опасности, о последствиях? По словам Александра Николаевича, они просто делали свое дело. И героизмом это не считали. Видимо, еще тогда Советская Родина, тоже не посчитала работу этих ребят подвигом во имя живущих и грядущих поколений. Никакими государственными наградами Александра Супруна не поощрили. Правда, отметили Почетной грамотой и ведомственными знаками отличия МВД СССР, МВД Украины, уже потом МЧС Украины. Поразительно то, что и сегодня полковник Супрун никого не обвиняет, не осуждает, не жалуется на жизнь и здоровье. Он ведет себя, как настоящий мужчина и профессионал. На вопрос об оценке столь длительного замалчивания официальными органами факта случившейся трагедии Александр Николаевич напоминает первое правило спасателей о недопущении паники среди населения. Хотя, конечно, понимает, что это слабое оправдание для бывших властей предержащих.
И еще в одном наши мнения совпали. Первые годы после трагедии Александр Супрун настойчиво пытался узнать правду о случившемся. Потом смирился и просто стал с этим жить. Но мысль о том, что через два полных десятилетия после трагедии мы так и не знаем истинной картины происшедшего, не оставляет и по сей день. Очень сомневаюсь, что когда-либо нам суждено будет ее узнать. Хотя какая, в сущности, разница сегодня, что это было: неудачный эксперимент главного конструктора ЧАЭС, как нам пытаются преподнести в последнее время, технический сбой или ошибка персонала станции. Важно то, что Чернобыльская трагедия искалечила судьбы людей, отняла здоровье, работу, дом, забрала и сегодня безжалостно продолжает отбирать самое дорогое — тысячи человеческих жизней.
Но уроки Чернобыля мы усвоили, хочется верить, хорошо и навсегда. Никогда не лгать самим себе и не надеяться на авось. Жаль только, что урок этот был слишком суровым.
