12o
Триумф Николая Лапунова со спектаклем «Парфюмер» на прошедшем фестивале малых театральных форм «Закрытый показ» не стал сюрпризом — он прогнозировался! Абсолютно новая эстетика, неожиданные сценические решения, синтез драмы и современного танца, прекрасная инсценировка нашумевшего бестселлера Патрика Зюскинда — все это обрекло постановку на успех! Зритель был шокирован эмоциональностью действа, разворачивающегося на расстоянии дыхания от него. Тем более парадоксально, что самого Лапунова и его постановки не привечают в родном музыкально-драматическом театре, а спектакль «Парфюмер» был снят с репертуара! Знакомая история? Актер и режиссер Николай ЛАПУНОВ — в рубрике «Профили».- Взгляд автора: чем отличается твой театр от академических «обронзовевших»?
— У нас больше чувств, чувственности и символизма. Эти вещи не услышишь, порой даже не увидишь глазами — можно лишь почувствовать особым органом восприятия. А основная эстетика, которую мы проповедуем, — все должно быть предельно честно! Мы не играем — мы проживаем. Я ставлю интуитивно и даже сам не могу объяснить многих нюансов.
— Зритель приходит к тебе после спектакля за разъяснениями?
— Нет. Я стараюсь, чтобы каждый из наших зрителей выходил из зала со своим спектаклем в голове. Все держится на недосказанности, а мы не разжевываем материал до состояния кашицы. В этом, наверное, главное отличие современного театра от академического, где все понятно, где минимум пространства для включения собственного воображения зрителя.
— В подборе литературного материала ты, похоже, не идешь легким путем?
— Я отбираю лишь те произведения, которые потрясают меня самого. Как можно оставить след в душе у зрителя, если сам равнодушен к материалу?!
— Для тебя существует проблема раздвоения: насколько Актер и Режиссер уживаются в Николае Лапунове?
— Я научился видеть себя со стороны и контролировать каждый неверный жест, слышать фальшивую интонацию, пресекать наигрыш… Не знаю, насколько это удачно получается с точки зрения зрителя. Четкой границы между режиссером и актером нет. Более того, если бы я сначала поступил на режиссуру, то уже никогда бы не пошел в актеры! По дипломам я — актер и режиссер театра кукол, и это наложило отпечаток на сценическую работу с живыми артистами. Отсюда в моих спектаклях непременно присутствуют маски, символы, манекены, кукольные движения… А манекены — целый мир! Они живут рядом с людьми, но смотрят не на тебя, а в тебя, сквозь тебя! Этим они и завораживают.
— В какой очередности появляются ингредиенты будущего спектакля?
— Сначала появляется образ, на него наслаивается музыка, а потом откуда ни возьмись появляется пьеса. Она всегда приходит сама!
— А ты не пробовал писать «под себя»? Ведь никто не напишет о переживаниях твоего героя лучше, чем ты.
— Именно так и было со спектаклем "Портрет Элиаса" по мотивам пьесы Эллен Сиксу. В оригинале пьеса называется "Портрет Доры", но так как я долго не мог найти исполнительницу главной роли, то решил переписать материал "под себя". Было чудовищно трудно! Это все равно, что рассыпать две огромные коробки пазлов и потом собрать нечто цельное. Мне повезло: появились друзья-психологи, которые разложили по полочкам каждый персонаж. Если бы не они, я не справился бы с материалом. Опять же, я исходил из своего главного принципа: все должно быть честно! Ведь это наша профессия — влезть в шкуру другого. В таком психологическом материале есть большая опасность — не вылезти из нее! Я вылезал два месяца, даже проходил курс у психоаналитика. Произошло смещение грани "Я — не Я"! Старые актеры говорят: "Если, играя собачку, ты хоть на мгновение почувствовал себя собачкой — вызывайте санитаров!"
— Знаешь, отсматривая твои спектакли, я не смог удержаться от сравнения с обожаемым мною Романом Виктюком! Местами возникали ощущения, будто та или иная сцена поставлена мэтром…
— Мы знакомы с Романом Григорьевичем, много раз встречались и отчасти это мой учитель. Нас слишком часто сравнивают, но все-таки поднимаемые пласты разные! От сравнений никуда не уйдешь: меня сравнивали даже с Бежаром. Но если бы я подражал Виктюку, то у меня не играли бы женщины.
— Уверен, что это эпатаж с его стороны. Он — великий провокатор, но ему принадлежит фраза: «Любовь не имеет пола», что заставило всех воинствующих натуралов прислушаться к творчеству Виктюка с внеполовой точки. В твоих спектаклях тоже много бесполой субстанции.
— А в театре и должно быть много бесполого, чтобы зрители не делили мысленно себя по половой принадлежности, а сосредоточивались лишь на чувствах и переживаниях, на взаимообмене энергией. Сегодняшний театр, на мой взгляд, и призван разговаривать со зрителем на энергетическом уровне!
— Хочу сделать тебе комплимент: раньше я считал, что актерскую планку, которую преодолел Дима Бозин в спектаклях Виктюка, не взять уже никому. В «Парфюмере» ты «летаешь» на тех же скоростях и высотах! Тебе свойственны самоанализ, самобичевание, рефлексия?
— Еще как! Я очень долго выхожу из образа и потом безжалостно разбираю по крупицам все "проколы" и "ляпы", даже если их никто не заметил. Хорошо, что мои девчонки в такие минуты всегда рядом и как-то "отогревают", иначе депрессии не миновать.
— Спектакль наполовину состоит из хореографических номеров, которые продолжают драматическую сцену, даже выворачивают ее наизнанку. Твоя работа?
— Нет, у меня есть балетмейстеры, которым я пытаюсь объяснить свою задумку: вот под эту музыку должен быть "Танец запахов", состоящий из четырех кусков. Все. Дальше — работа балетмейстера! Мне повезло с Юлией Сухорук, она меня чувствовала на каком-то ментальном уровне, и мы обходились без слов. Даст Бог, поставим с ней же еще два спектакля.
— Какие — ты, разумеется, не скажешь!
— Нет, я не суеверный. Первый — "Песня песней Соломона" на музыку Ульяны Стратоницкой. Чудный московский композитор! Раньше думал, что только я такой сумасшедший, оказалось — нет. И второй спектакль — "Моцарт" по моей пьесе. Моцарт, его музыка и две его женщины. В спектакле будут и балет, и опера, и театр.
— У твоих спектаклей незавидная судьба: «Парфюмера» вы играли в последний раз полгода назад. Отчего ж так?
— "Парфюмер" — относительно благополучный, шел с 2004 года. С ним мы выезжали в Ялту, Полтаву, Херсон, Харьков…
— Насколько я знаю, его сняли с репертуара. Официальная версия?
— Сказали, что нет оформленных авторских прав. Хотя в Днепропетровске и Москве он идет. А с "Элиасом"… худсовет длился более двух часов! Всем захотелось рассказать, что он понял. Однако его сняли меньше чем через год! Меня вызвали в кабинет директор и завлит и сказали, что пришло письмо о запрещении использования этого материала. Письмо, правда, никто не показал. В нашем театре не борются за спектакль…
Мир театра (советского и, похоже, постсоветского!) не меняется. Передо мной сидит молодой талантливый режиссер и актер, ставящий элитарные психологические спектакли, которые… не нужны театру (по мнению его руководителей и наверняка "признанных мэтров сцены"). Более чувственного, пронзительного и леденящего кровь действа, как "Портрет Элиаса", я уже давно в Крыму не видел! Виктюк не в счет — он далеко. А смотреть хочется уже не раз в год. Элиас… Юная ранимая душа среди ледяных глыб человеческого равнодушия. Живая плоть в толпе бесчувственных манекенов.
— Так, может, писать свои пьесы?
— Это не вариант, ведь рано или поздно начнутся повторы, узнаваемость, предсказуемость. Очарование любого театра — в непохожести и литературного материала, и постановок, и игры. Тогда зритель сможет выбрать то, что ему по душе, найти своего героя, думающего так же, как и он. Да и артистам работать интереснее с разными авторами. Просто за каждый спектакль необходимо бороться, отстаивать его, сохранять до тех пор, пока он нужен зрителю.
— А в театре тебя любят? Ты востребован?
— Любовь в театре к коллегам довольно специфическая. Даже удачная работа не вызовет бурю эмоций у братьев по цеху, а в отношении востребованности — грех жаловаться. Да, востребован. Но и тут своя специфика: меня воспринимают как комедийного актера, а я себя считаю вполне трагическим. Но ведь моя профессия зависимая. Хотя и в этом стараюсь быть честным: если уж совсем материал чуждый, то подхожу к режиссеру и пытаюсь объяснить, что это — не мое!
— Ты деспотичен по отношению к актерам, когда выступаешь в роли режиссера?
— Я всех люблю и добиваюсь взаимности. Но если у актера начинаются "капризы беременной кенгуру", тут я становлюсь деспотом. Я могу долго разбирать с каждым жест, взгляд, интонацию, позу, но я обязательно настою на своем. Могу даже прибегнуть к лукавству и сделать вид, будто иду на уступки.
— А в жизни ты играешь?
— Как и все мы, не только актеры! Мы играем в мужа и жену, в педагога и ученика, в продавца и покупателя, в дочки-матери. Даже война — тоже своего рода игра в столкновение сил добра и зла. Вот с тобой мы играем в журналиста и интервьюируемого. А актеры, особенно актрисы, играющие в жизни, теряются и проигрывают на сцене.
— Болезнь всех актеров — штампы. Ты подвержен ей?
— Чем больше штампов, тем лучше. Они помогают, когда не можешь быстро найти специфическое состояние. Мы же не машины. Встал не с той ноги, грязь, дождь, болезнь, ссоры с родными… Но штампы — это форс-мажорные обстоятельства.
— Все-таки театр — это уход от реальности?
— Да, но добровольный. Ведь театр — это другая реальность, в которой я чувствую себя комфортно. Он отгораживает от жизни, но этот забор ненадежный, в любой момент может рухнуть и… тогда зовите санитаров!
Ему 26 лет, а он уже успел получить два образования, сыграть пятнадцать ролей и поставить три спектакля, которые, как выясняется, не очень нужны. Нет, не зрителю, а… театру! Кстати, он показывался и в нашем театре им. Лавренева. Угадайте результат показа… Мне жаль всех нас, потому что очень многое мы с вами в этой жизни не увидим лишь из-за того, что за нас решают всевозможные тети и дяди: куда идти, что смотреть, что читать… Чем мы безропотно и занимаемся. С чем я вас и поздравляю!
