12o«Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется»… «Умом Россию не понять…» «Я встретил Вас…» «Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора…» «Люблю грозу в начале мая…» «Зима недаром злится…» Можно продолжать и продолжать этот действительно дивный, знакомый нам с ученических и студенческих лет звукоряд замечательных хрестоматийных стихотворений, автора которых порой и не все знают…
А ведь это он, до конца еще не канонизированный литературоведением двух столетий, не обозначенный пока еще до самого донышка своего таинственного поэтического величия эхолотом критики XIX, ХХ, XXI веков, с «изумлением» и «восторгом» воспринятый с первой же встречи Первым поэтом России, это он, наш несравненный лирик и трезвейший политик XIX века Федор Иванович Тютчев. Сегодня исполняется 210 лет со дня его рождения.
…Федор Тютчев родился на Орловщине в родовитой старообрядческой семье. Корни этой знатной дворянской фамилии уходят в далекий XIII век, когда из крымской Сугдеи (Судака) в Москву приехал на службу царю московскому итальянец татарского происхождения некто Дуджи (Тутче). Он сопровождал в далеких странствиях знаменитого венецианца Марко Поло.
В 1819 году, согласно семейной традиции, Тютчев поступает в Московский университет на словесное отделение. Так сложилось, что впоследствии он более 20 лет отдал дипломатической службе, причем, следуя, видимо, глубокому зову своих праотцов, избрал местом честного служения родине на этом поприще милую его генам и сердцу Италию…
Задачей нашего повествования не является доскональное следование за Тютчевым по всем вехам его биографии. Остановимся лишь на том периоде, когда в его жизнь мучительно и больно ворвался терзаемый врагами доблестный Севастополь…
Надо отметить, что этот человек всегда открыто и смело выражал свои политические взгляды, которые вовсе не импонировали властям предержащим. И время от времени Федор Иванович поражал соотечественников и неординарными поступками, и поэтическими, чаще пророческими, откровениями, за которые вообще-то полагалась по российскому державному дисциплинарному артикулу весьма серьезная кара…
В 1839 году, будучи секретарем посольства в Турине, Тютчев, боготворя свою будущую жену Эрнестину, оказался перед выбором: или отречься от своей возлюбленной (она была католичкой и венчаться с ней ему, православному, по всем правилам воспрещалось), или венчаться по двум обрядам. Он избрал второй путь. Самовольно покинув посольство в Турине, выехал в Швейцарию и обвенчался там с Эрнестиной по двум обрядам. За эту поведенческую дерзость был снят с должности, уволен со службы и лишен камергерского звания…
Когда разразилась гроза над Севастополем, Федор Тютчев воспринял все перипетии его осады как постоянную, неутихающую боль во всем существе своем. Он прозорливо узрел кукловодов этого всенародного несчастья, нашел в причинной цепи войны главное деревянное звено — роковое невежество российского самодержавия в лице Николая I.
Вот что он написал жене в 1854 году: «Мы катимся в карете по наклонной плоскости и вдруг замечаем, что на козлах нет кучера». То есть, надо полагать, «кучер» есть, но он явно не соответствует тому высокому назначению по управлению такой великой державой, как Россия. И Тютчев был более чем конкретен в письме к жене уже после падения Севастополя: «Для того, чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злосчастного человека».
Что касается его общего взгляда на события Крымской кампании, то Федор Иванович без обиняков четко обозначал свое кредо: «Это война кретинов с негодяями». И таким вот образом поэтически ангажировал свое предчувствие относительно судьбы Николая I:
Ложь, воплощенная в булат,
Каким-то Божьим попущеньем
Не целый мир, но целый ад
Тебе грозит ниспроверженьем…
Это о Николае I. Весьма пророчески. Дар провидца был дарован Ф.И. Тютчеву от природы. Еще в 30-е годы XIX века он, как говорится, кожей почувствовал пришествие всенародной невзгоды, наблюдая за политическими рокировками на «шахматном поле» Европы: «Только глупцы и изменники не предвидят катастрофы».
И она разразилась… Тютчев ни на миг не отвлекал своего внимания от всех перипетий героического Севастополя. Он, в частности, очень тяжело воспринял гибель Нахимова, «героя Синопа, бывшего душой доблестных защитников Севастополя». А 21 ноября 1855 г. в письме к жене горько сетовал: «Все эти дни мы получаем только плохие известия о том, что в деле под Севастополем у нас вышло из строя две тысячи человек».
Несколькими месяцами раньше его дочь Анна, фрейлина жены Александра II, записала в своем дневнике: «Пришла депеша из Севастополя, извещавшая, что 2 марта отражено нападение французов и что 5 марта убит адмирал Истомин. Отец очень волнуется, мучается и пребывает в очень мрачном настроении».
И ведь не зря он так мучился и нравственно страдал. В конце 1855 года, терзаемый дурными предчувствиями, Тютчев писал:
Еще нам далеко до цели,
Гроза ревет, гроза растет…
И дальше, мучительно размышляя о судьбах царственных личностей и в целом народа, он, предвидя мрачные перспективы этой никому не нужной войны, писал о ней, как вообще о конечной цели любой бойни:
…Но для кого? Одна ли выя,
Народ ли целый обречен?
Слова неясны роковые…
Впрочем, предчувствия его никогда не обманывали. Он свято верил, что Россия и из этой жуткой передряги все-таки выйдет с честью. Еще в марте 1854 г. он в письме к Э.Ф. Тютчевой четко прорицал: «…Господь в своем провидении даст этим молодцам урок, которого они заслуживают». Это о главных заправилах Крымской кампании, об англичанах.
И вот спустя 15 лет обнародуется циркулярная нота князя Горчакова: «Дипломатическое представительство России официально заявляет в Константинополе, Вене и Лондоне, что Россия считает уже себя не обязанною трактатам 1858 года». То есть позорным последствиям Крымской (Восточной) войны 1853-1856 гг., когда Россия лишилась права держать свой военный флот на Черном море…
И этот долгожданный день явился светлым Днем для Федора Тютчева. Он исторг торжествующую ноту из глубин своего сердца в стихотворении «Черное море»:
Пятнадцать лет с тех пор минуло,
Прошел событий целый ряд,
Но вера нас не обманула,
И Севастопольского гула
Последний слышим мы раскат…
…Ни при жизни этого, «одного из величайших лириков», по определению А. Фета, ни в наши дни, спустя более двух столетий после рождения Ф.И. Тютчева, пока что в табели о поэтических рангах этому российскому феномену, тонко ощущающему противоречия мира сего, так и не воздано по заслугам. Реальное признание величия поэтического наследия Тютчева, нам кажется, простирается далеко, к середине XXI века. Он всегда был плохо очертаем в границах своего провидческого таланта. Его зачастую не понимали и не воспринимали в истинном значении как тогда, так и теперь.
Два примера. В 1863 году (в зените славы Ф. Тютчева) В. Боткин пишет А. Фету: «Как каждый эпитет его точен, оригинален и поэтичен! Божественный старец! Никто из окружения его не чувствует и не понимает поэзии его стихов».
Проходит 150 лет, и на одном из сайтов в Интернете, где повествуется о скорой круглой дате со дня рождения Ф.И. Тютчева, некая Дарья Бирюкова как бы в ответ на тютчевское «Умом Россию не понять…» с позиций амбициозного пофигизма прожигателей жизни XXI века «изрекает»:
Достал уже стишок безумный,
Держава наша что, дурдом?
…Да-да. Выходит, и по сей день многим «умом Россию не понять». К сожалению…
…Как известно, Федор Иванович Тютчев всю жизнь свою «болел» идеями панславизма, призванного объединить родственные народы Европы. И он, конечно, по-своему болезненно воспринял бы распад Советского Союза, дай ему судьба шанс родиться в наше время. И как ему, верному своим идеалам, было бы мучительно трудно делать выбор между царизмом, которому в корне противоречат идеи полной независимости отдельных народов, и харизматической фигурой царя, подобного Николаю I? Дилемма, однако…
Хочется завершить этот скромный юбилейный экскурс хрестоматийным четверостишием Ф.И. Тютчева, нашего замечательного поэта, дипломата, мыслителя, которое является как бы слепком его удивительной души, тонко чувствующей разительно контрастные, порой едва уловимые нюансы жизни человека, неважно, кстати, когда появившегося на свет Божий:
О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте своей
Мы то всегда вернее губим,
Что сердцу нашему милей…
