16o
Переводчики — это почтовые лошади просвещения. (А.С. Пушкин)…В конце 40-х годов ХХ века каждый третий вторник очередного месяца хозяин Московского Кремля отводил на «дегустацию» наиболее лакомого кусочка из многослойного пирога «хлеба насущного», испеченного мастерами отечественной культуры для самых продвинутых в мире в плане чтения и балета советских граждан. В просмотровом камерном зале ближней правительственной дачи «Волынское» в эти дни вождю народов демонстрировались фрагменты новых знаковых фильмов, зачитывались сюжетные схемы спектаклей, книг и нашумевших статей из периодики как одиозных, так и давно «зацелованных» авторов, которые, как говорится, оказывались на слуху…
19 октября 1946 года «придворный» поэт, председатель Союза писателей СССР Николай Тихонов ровно в 18 часов предстал перед Сталиным с докладом на утверждение кандидатур на ежегодные Государственные премии в области литературы и искусства.
Тогда-то и состоялся их любопытный диалог. Генералиссимус, никогда не считавший зазорным лично апробировать лучшие «блюда» из набора пищи для душ советских людей, задал Николаю Семеновичу такой вопрос:
— Какое сейчас главное литературное событие года, товарищ Тихонов?
Тот ответил:
— Несомненно, товарищ Сталин, выход впервые в свет наконец-то полного перевода «Божественной комедии» Данте. Заметен большой положительный резонанс у нас и за рубежом. Переводчик — Михаил Лозинский.
— А почему я его не наблюдаю в списке кандидатов?
Зависла некая пауза на 2-3 секунды.
— Видите ли, товарищ Сталин, — чуть на миг осевшим голосом отрапортовал Николай Тихонов, — в Положении о Сталинских премиях сказано, что они присуждаются исключительно за оригинальные произведения, а любые, даже самые замечательные переводы несут на себе печать вторичности.
— Согласитесь, это несправедливо. А потому, видимо, необходимо изменить Положение о госпремиях, — чуть помолчав, неожиданно резюмировал Иосиф Виссарионович и под нижней строкой списка синим карандашом вписал: «Лозинский — N 1″…
Сегодня, 15 мая, исполняется ровно 750 лет со дня рождения Данте Алигьери — всемирно известного итальянского поэта, создателя национального литературного языка, автора бессмертной «Божественной комедии», явлением которой был брошен вызов мистически-высокопарному стилю всех носителей заскорузлой средневековой схоластики. Знаменитая поэма явилась энциклопедией средневековья, гимном мощи человеческого разума, гарантом права людей на собственные миросозерцание и мировоззрение.
Как ни странно, однако описание путешествия автора в его песнях по 9 кругам Ада, Чистилищу и Раю, на создание чего великий флорентиец положил 14 лет своей жизни, в русской транскрипции до массового читателя дошло спустя… шесть веков. Самые первые попытки перевода творений «сурового Данта» (по пушкинскому определению) были осуществлены старшим современником А.С.П. Авраамом Норовым.
В 1823 г. в журнале «Сын Отечества» он опубликовал первый переведенный им отрывок из третьей песни «Ада», изложенный кондовым французским александрийским размером. Однако этот фрагмент был написан языком весьма архаичным и тяжелым. Что незамедлительно вызвало негативную реакцию Пушкина: «Норову не следовало бы переводить Данта». К слову, за 1758 лет до этой пушкинской ремарки великий оратор мира Квинтилиан заметил, имея в виду специфику труда переводчика: «Легче сделать более, чем то же…»
Имел ли наш Первый поэт, так сказать, моральное право вот так, категорично, высказываться по поводу творения Норова? Думается, что да. Во всяком случае, ему были хорошо знакомы объемистое исследование профессора Московского университета С.П. Шевырева «Данте и его век», а также некоторые уже переведенные Шевыревым терцины из дантова «Ада» — стихотворения, написание терцетами с особой ритмической рифмовкой, сопровождаемые рефренами с интонационным звучанием, близким к оригиналу.
Так что, возвращаясь к пассажу о Шевыреве и Пушкине, который, как нам кажется, весьма четко усвоил кое-что из сентенций профессора Шевырева относительно природы дантовых терцин, можно сказать, что и некоторые стихи из «Ада» в «аранжировке» самого Александра Сергеевича, и ссылки нашего Первого поэта в статьях на цитаты из творений великого флорентийца с начала 30-х годов XIX века стартово разгорячили градус серьезного интереса читающей России к замечательному наследию человека, который, по разумению того же Шевырева, на пороге средневековья «свершил подвиг гениальной мысли»…
Что же касается позиции А.С. Пушкина как переводчика в русле этой щекотливой темы, то остается только сожалеть, что его скоротечной жизни явно не хватило на русскую огранку такого бриллианта «Всемирки», как «Божественная комедия». А ведь замахивался же! Недаром В. Белинский писал: «В конце своего поприща Пушкин несколькими терцинами в духе дантовой «Божественной комедии» познакомил русских с Данте больше, чем могли бы это сделать всевозможные переводчики…»
А их было потом много. Но они, к сожалению, рождали лишь цветы под стеклом — литературные курьезы. До конца XIX века переводить творения знаменитого флорентийца, полные аллегорий и символов, неуклюже пытались А. Федоров, Н. Голованов. Наиболее близким к точному переводу поэтической модели подлинника Данте оказался Дмитрий Мин, хотя он так и не смог преодолеть главный барьер — наложить на русскую кальку терцинное строение дантовского шедевра.
И вот теперь мы подошли к тому главному, чему, собственно, и посвящено это эссе. Речь пойдет о нашем современнике, авторе замечательного переводного полного текста «Божественной комедии» на русский язык, изложенного блестяще и безукоризненно с точки зрения точности трактовки темных мест «комедии» и аналогичности тактового звучания терцины, вплоть до интонационного совпадения в рефренах…
Так что вернемся к началу нашего рассказа и вновь озвучим имя человека, совершившего общепризнанно литературный подвиг. Это Михаил Леонидович Лозинский, ушедший из жизни ровно 60 лет назад, гуру советской школы поэтического перевода западноевропейской классики (Шекспир, Данте, Сервантес, Мольер, Корнель, Лопе де Вега)… Всего он, превосходно владевший девятью языками, открыл для российского массового читателя десятки знаменитых произведений — шедевров мирового уровня, в целом охватывающих переводный массив в 80 тысяч строк.
…Михаил Лозинский родился в середине 80-х годов XIX века, имел дворянские корни. Окончил два университетских курса — в Берлине и Санкт-Петербурге, получил юридическое и гуманитарное образования. С 1911 года примыкал к символистам, дружил с Ахматовой, Мандельштамом, в течение двадцати лет в советское время заведовал Отделением изящных искусств в Государственной публичной библиотеке Петрограда.
Фигурой на литературном поле Страны Советов он был заметной. А потому в списках неблагонадежных по линии НКВД он «обосновался» давно и прочно с начала 20-х годов прошлого века. Впервые был объявлен «нерукопожатным», попав в орбиту подозрительных попутчиков по делу «недоносителя» поэта Николая Гумилева. Был задержан, но в тюрьму тогда не попал. Спустя 10 лет вновь его арестовали и отправили на Лубянку, но вскоре выпустили с записью в личном деле: «3 года лишения свободы условно за антисоветскую агитацию и пропаганду».
В 1935 году нарком внутренних дел Г. Ягода попытался уже надежно упрятать Лозинского в ГУЛАГ за перевод подозрительного сюжета Шекспира, клеймящего культ личности. Выручили Алексей Толстой и Максим Горький, на просьбы которого И.В. Сталин всегда благосклонно реагировал.
У Михаила Леонидовича открылось второе дыхание: уж теперь-то можно без тревожных ожиданий репрессий приступить наконец к осуществлению давно лелеемой мечты — замахнуться на гигантский проект перевода «Божественной комедии» Данте.
К работе он приступает в начале 1937 года, когда, кстати, лучших сынов уже порядком озябшего Отечества стали сотрясать наиболее жесткие «приступы» лихорадки репрессий. И надо отдать должное гражданской смелости Лозинского: ведь дантов «Ад» узнаваемо «рифмовался» тогда с гнетущей свинцово-серной политической атмосферой гонений на явных и неявных врагов народа в Стране Советов…
Отметим, что Лозинский обладал невероятной трудоспособностью. Он мог сутками биться над точным переводом одной, порой весьма упрятанной в дебрях символики строки. Запись в его дневнике: «Перевод должен быть темен в таких же темных местах подлинника»…
Давалась работа над текстами Михаилу Леонидовичу с огромным усилиями, ибо целых четверть века он боролся с серьезным заболеванием гипофиза, часто хворал и страдал от того, что нежданно-негаданно вынужденно прерывал творческий процесс.
…Трудно сегодня установить, какая терцина «Ада» «Комедии» была целиком переведена им именно в нашем благословенном городе, но факт есть факт: нам удалось-таки напасть на «тарасов след» творческих деяний М.Л. Лозинского в Севастополе. В одной из публикаций Пушкинского Дома в газете «Советское искусство» (начало 50-х годов ХХ века) литературоведом Л. Топером была сделана попытка проанализировать творческие особенности стилей двух видных советских переводчиков — М. Лозинского и А. Гитовича.
Для системного доказательства своих выводов автор процитировал (в купюрах) письмо М.Л. Лозинского к видному советскому теоретику искусства, поэту и переводчику Константину Эрбергу, датированное осенью 1937 года.
Это письмо Л. Топер привел в качестве иллюстрации крайне щепетильного подхода Лозинского к употреблению архаизмов ради абсолютной точности перевода дантовских терцин.
Итак, письмо:
«…Пишу в крайних торопях — меня ждут хвойная ванна и милейший доктор Славкин. Признателен за живость вашей заботы о моем здоровье (Анне Андреевне аукается!). В санатории им. товарища Сталина все располагает к неспешной работе — здесь чисто, уютно, персонал не по попутной случайности наделен отменной квалификацией… Позавчера начал перевод очередной песни «Ада». Осилил лишь одну строку — и это за весь день и вечер, представьте! Пришлось склонить голову перед госпожой Точностью и все-таки прибегнуть к архаизму: «Сребро и злато — ныне Бог для вас»…
…Тут письмо обрывается. Наш город в этом образчике эпистолярного диалога вообще-то не значится, но узнаваемо многое. Несомненно, что в цитируемом фрагменте отражаются реалии знаменитого на весь Союз Института физических методов лечения им. Сеченова. Доктор Славкин (возможно, описка в фамилии автором статьи. — Ред.) — это видный врач-физиотерапевт Г.М. Славский, талантливейший ученик основателя Романовского ИФМЛ А.Е. Щербака…
Анна Андреевна — это не шарада, это, конечно же, Ахматова, сердечный друг Михаила Леонидовича, как известно, настойчиво ратовавшая за то, чтобы он хотя бы на недельку с ее горячим приветом съездил наконец на лечение в город ее благоуханного, напоённого солнцем и морским бризом детства.
Что же касается санатория им. товарища Сталина, то именно так именовался в конце 30-х годов ХХ века севастопольский отель Киста, точнее, его левая сторона, отведенная под комфортабельные палаты для пациентов Сеченовской бальнеолечебницы…
Так что все в общем-то встает на свои места, а «санаторий им. товарища Сталина» — такой же знаковый атрибут предвоенного Севастополя, как у шотландца — рыжие усы…
Право слово, с неким удовлетворением в свете завершенного поиска сегодня наконец можно полагать, что самый лучший перевод на русский язык 112-й канцоны из 19-й песни дантова «Ада», по всей видимости, был сделан Михаилом Леонидовичем у нас, в Севастополе.
Приведем же полностью этот поэтический фрагмент, сотканный из пазлов живой, искрометной лексики обитателей флорентийских улиц во времена приоратского правления этой республикой. Кстати, строка, рожденная Лозинским в Севастополе, весьма актуальна и сегодня, она как бы символизирует кодекс умонастроенния стервятников олигархии, современных нуворишей, для которых существует один лишь кумир — золотой телец.
Итак, цитируем:
Сребро и злато — ныне Бог для вас,
И даже те, кто молится кумиру,
Чтят одного, вы ж чтите сто зараз…
Узнаете тех, кому сегодня на Руси жить хорошо и на Кипре тоже в кайф? Узнаете тех, в руках которых сосредоточена «власть имущества»? Это и на них, наших нонешних, крайне неразборчивых в средствах коллекционеров вилл и яхт, влегкую попирающих все нравственные нормы, бойскаутов компрадорской буржуазии, хотя и витиевато, но прозорливо указывал великий итальянец в начале XIV века…
Пора подытожить. На сегодня, вне всяких сомнений, общепризнанно мастерски, первоклассно перевел на русский язык терцины «Комедии» Данте Алигьери лишь один человек в нашем Отечестве — Михаил Леонидович Лозинский, который как-то сказал Анне Ахматовой: «Жизнь надо прожить так, чтобы не было стыдно читать свой некролог…» И слава Богу, что наш город когда-то — хотя и по невеселой оказии — оказался на солнечной стороне нелегкой жизни этого в высшей степени уникального человека…
На снимках: гостиница Киста; Данте Алигьери; М.Л. Лозинский; сцена из дантова «Ада».
