9o
Письмо от Олега Валерьяновича Донского я обнаружила совершенно случайно среди афиш, программ и прочих документов. Оно мне показалось интересным, т.к. в нем подросток описывал довоенный Севастополь и городской театр имени А.В. Луначарского, где работали его родители.
Эти свидетельства 
являются очень ценными. Они помогают осветить события, происходившие в театре, в его семье, в довоенный период и период начала Великой Отечественной войны. Привожу письмо с некоторыми уточнениями (в связи с давностью лет): «Мое детство связано с Севастополем и, конечно, с театром. В 1935 году мои родители, актеры Донской Валерьян Николаевич и Кольман Елизавета Александровна, были приглашены на работу в Севастопольский драматический театр имени А.В. Луначарского (директор—Ефим Георгиевич Романенко, главный режиссер—Борис Александрович Бертельс.—Авт.). Мне тогда было 9 лет—я 1926 года рождения. После долгой бродячей актерской жизни наша семья впервые получила собственную квартиру на улице Карла Маркса, дом 3 (в двадцатые годы улица Большая Морская была переименована в улицу Карла Маркса, а после войны вернулась к своему первоначальному названию.—Авт.) и осели в Севастополе надолго. Этот удивительный, красивый город навсегда остался в моей памяти!
Мой папа был одним из популярных артистов театра того времени. Он был занят во многих спектаклях. Особенно он стал известным после того, как сыграл роль Кости-капитана в спектакле «Аристократы» по пьесе Николая Погодина в постановке главного режиссера театра Бертельса. Папа своей игрой завоевал любовь севастопольской шпаны. Я купался в его славе. Блатные меня не трогали и даже защищали, ведь я был сыном самого Кости-капитана! Особенно им нравился трюк, когда папа выходил на авансцену и выпивал без единого глотка целую поллитровку водки. У него это здорово получалось! (Но я-то знал, что это была газированная вода с бесцветным сиропом, которую я специально для него покупал перед спектаклем).
Второй по успеху у него была роль Флоридора в «Небесных ласточках». В этом же спектакле одну из главных ролей—Августину, настоятельницу пансиона благородных девиц—играла моя мама. В финале спектакля она срывала гром аплодисментов, выдавая такой канкан, который не снился ее воспитанницам! К сожалению, мама, бывшая прима-балерина, была больна туберкулезом, проработала в театре несколько сезонов. А папа был «кривозеркалец» (в начале ХХ века в Петербурге был театр с таким названием), артист, работавший у великого Мейерхольда: он любил и драму, и оперетту, очень хорошо пел. В последнем предвоенном спектакле «Защитники Севастополя» Игоря Луковского (режиссер—Бертельс Б.А.) он сыграл одну из главных своих ролей—Льва Николаевича Толстого. Я гордился моими родителями!
Для меня это были чудеснейшие годы детства. Труппа театра часто ездила с гастролями по всему Крыму: в Евпаторию, Ялту, Симферополь. Иногда сотрудникам разрешали брать с собой детей. Помню, целую неделю были в Каче, где они выступали перед курсантами летного училища (тогда оно называлось «Качинская Краснознаменная военная авиационная школа имени А.Ф. Мясникова». К сожалению, гастрольный репертуар театра того периода нам неизвестен.—Авт.). Там же я видел курсанта Василия Джугашвили. Впечатления от летчиков, самолетов и аэродрома остались на всю жизнь. Им завидовали все мальчишки Севастополя и мечтали стать летчиками или моряками.
Местный комитет театра купил шлюпку-шестерку в Балаклаве, и многие сотрудники с удовольствием ходили на ней на рыбалку, в том числе и я вместе с папой. Ловили помногу: и ставридку, и морского окуня. Когда папа был свободен, а в театре шел спектакль, я вечером привозил за кулисы две кошелки, полные рыбы. Меня все хвалили и просили принести еще. Главными рыбаками, помимо отца (а он был шкипером лодки), были электрик Ваня Щавинский, актеры Василий Соколов, Станислав Архангельский и другие. Часто за кулисами актеры играли в шахматы, и я, к великой гордости отца, тоже с ними «сражался».
Все оборвалось 22 июня 1941 года. В ночь, еще до объявления войны, город подвергся бомбардировке. В театре и близлежащих домах были выбиты первые стекла, появились первые жертвы, люди в ужасе не могли понять, что происходит. Положение было очень серьезным. Днем объявили о начале Великой Отечественной войны. Эта беда стала общей для всех.
Первое время театр продолжал работать. Когда объявлялась воздушная тревога, все спускались в бомбоубежище. Мне шел пятнадцатый год, я учился в восьмом классе. События, которые коснулись нашей семьи, перевернули всю мою жизнь. У артиста Василия Соколова брат до войны бывал в командировках в Германии. В июле 1941 года НКГБ взялось проверить его, а заодно и всех остальных, кто находился в гримерке. Все они был арестованы: и Соколов, и Леонович, и мой папа. 15 апреля 1942 года (особое совещание при НКВД СССР.—Авт.) его осудили по статье 58-10. Хочу отметить, что коллектив театра состоял из очень порядочных людей, которые не верили, что их друзья—враги народа. Рискуя своим положением, директор театра, коммунист Е.Г. Романенко, защищал моего отца, характеризуя его как безусловно преданного стране человека. Ко мне все отнеслись очень тепло, особенно семья артистов Брянских. Я дружил с их сыном Игорем, он на два года меня старше. Это была очень дружная семья. (Семья заслуженного артиста Крымской АССР А.Н. Брянского погибла 7 ноября 1941 года при эвакуации на теплоходе «Армения» у берегов Ялты.—Авт.).
В августе 1941 года, не вынеся переживаний, связанных с арестом отца, умерла моя мама. Сотрудники театра похоронили маму и собрали меня в дорогу. Я, пятнадцатилетний мальчишка, эвакуировался из Севастополя через Керчь и через месяц добрался до города Кемерово, где в то время служила в городском драматическом театре (ныне Кемеровский областной театр драмы им. А.В. Луначарского) родная сестра папы—Анна Николаевна Ольховская.
В 1943 году мы навестили отца в Сиблаге (в городе Мариинске) благодаря хлопотам тети. Впечатление от встречи с отцом было тяжелым. Чуть позже, отсидев 4,5 года, переболев пеллагрой (очень тяжелый авитаминоз вследствие неполноценного питания.—Авт.), потеряв все зубы, заработав эмфизему легких, отец был освобожден. Подлечившись и придя в себя от пережитого, он некоторое время работал в местном драмтеатре. Затем, списавшись с руководством севастопольского театра, прибыл на свое прежнее место работы и был потрясен, увидев разрушенный город, плакал, узнав о гибели друзей, и в то же время был очень рад, что вернулся туда, где он провел свои лучшие довоенные годы. В театре он был хорошо принят, влился в родной коллектив, уже получал роли и строил планы на будущее. Но как-то раз на улице он встретил своего следователя Овручникова (или что-то в этом роде, точно фамилию не помню), который приказал моему отцу срочно убираться из Севастополя.
Мы уехали в Днепропетровск (предполагаю, что там были или родственники, или друзья в местном театре.—Авт.) Это все происходило в начале 50-х годов. Там он был принят актером в русский драматический театр им. А.М. Горького (ныне Днепропетровский академический театр драмы и комедии.—Авт.).
В конце своей жизни он ни в чем не нуждался. Я, работая начальником Норильского металлургического комбината, мог обеспечить его всем необходимым. Купил ему лодку с мотором, и он рыбачил вволю, это было его главным увлечением в жизни после театра.
Папа очень болел. Мы ездили в Крым, чтобы поправить его здоровье. В 1953 году я его в последний раз свозил к морю, в Алушту, ему тогда было только 65 лет—столько, сколько мне сейчас. Эмфизема легких не давала ему свободно дышать. В начале зимы 1955 года он умер.
Сразу после его смерти я стал добиваться полной реабилитации отца. Четыре часа я сидел в очереди, дожидаясь приема у заместителя генерального прокурора СССР. Интересно, что я был в очереди за только что освободившейся женой А.А. Бубнова Зам. прокурора мне сказал: чтобы ускорить процесс, надо представить в Крымский суд три характеристики-рекомендации от хорошо знавших отца его товарищей по работе. Я послал эвакуационный билет в Севастопольский городской Совет и получил приглашение, дающее право на пропуск в закрытый тогда город (город был закрыт с 1939 г. до августа 1959-го; на въезде в Севастополь со стороны Симферополя и Ялты были установлены специальные посты из комендантской службы Севастопольского гарнизона и милиции.—Авт.). Летом 1956 года я прибыл в Севастополь. Друзья отца оказались на высоте: я встретился с директором театра Е.Г. Романенко, с заслуженными артистами РСФСР М.В. Горским и главным художником театра С.Н. Архангельским. Направив эти три документа в областной Крымский суд, через 9 месяцев я получил решение суда о реабилитации отца.
Нынешние сотрудники могут по праву гордиться своими предшественниками—смелыми и честными людьми. Я думаю, что у такого театра, каким является ваш, должна вестись летопись, где сохраняются для будущих поколений светлые и печальные факты его истории. С уважением Донской О.В.»
Особая благодарность тем детям, которые разделили судьбу своих родителей и Родины в тяжелые годы Великой Отечественной войны. Они заслуживают такого же уважения и такой же памяти, как и родители. Их воспоминания являются основой для написания статей и книг, связанных с судьбами актеров до- и послевоенного периода. Множество интересных фактов и событий, которые закрыты для нас в связи с давностью времен, благодаря им становятся достоянием читателей. Вечная память всем, кто пострадал в те тяжелые годы испытаний, выпавших на их долю!
Г. Перминова, директор народного музея истории Севастопольского русского драматического театра имени А.В. Луначарского.
На снимках: директор театра Е.Г. Романенко; семейная фотография (1940 год, Севастополь).
