16o
—так об Ираклии Андроникове как-то с нежностью отозвалась замечательная российская журналистка Татьяна Тэсс.
Имя этого необыкновенного, штучно выпестованного Природой человека знакомо миллионам бывших советских граждан среднего и старшего поколений, наших с вами соотечественников. Подробно о его многоликом таланте необыкновенного рассказчика—впереди. Однако, как говорится, для затравки, по его же методике, когда самое эпатажное, самое интересное—не на десерт, мы обратимся к одному занимательному факту из биографии Ираклия Луарсабовича, которому сегодня исполнилось бы 110 лет. И он, этот факт, любого несведущего о составе «философского камня» нашего героя незамедлительно введет в курс дела.
То есть даст яркое представление, что перед нами—действительно удивительный человек-театр, в котором нет актера, а есть энциклопедически образованный собеседник, умеющий гениально перебирать самые чувствительные струны вашей души, когда каждому зрителю кажется, что всё, о чем повествует Ираклий Андроников, обращено с доверительной интонацией исключительно к нему, конкретно взятому слушателю…
«Слона» Сурков и не приметил…
…Итак, середина 80-х годов прошлого века. В столичном большом концертном зале Дворца пионеров в рамках фестиваля «Мой дом—Москва» многие мэтры литературы и искусства России собрались на День армянской культуры. Конференцию должен был вести поэт Алексей Сурков. Однако он запаздывал, в зале заметно нарастал скрипоток стульев. Чтобы не сорвать мероприятие, было принято решение предложить заменить председателя Ираклию Андроникову—писателю, эстраднику, мастеру превосходных устных рассказов, герою эпатажных телепередач о встречах со знаменитыми деятелями культуры нашей страны.
Андроников вежливо раскланялся, сияя своей неизменной полной доброты и лукавства улыбкой. Сказал: «Я постараюсь стать им». То есть, надо было полагать, Сурковым.
И началось действо. Зал поначалу буквально завибрировал и наполнился репликами вперемешку с удивленно-веселым шепотком, когда Ираклий Луарсабович знакомыми интонациями Алексея Суркова повел, что называется, под ручку слушателей по тем знаковым местам столицы, где веками существовали приметы культуры и быта армянской диаспоры, четвертой по численности в Белокаменной.
…Миновали Армянский переулок, полюбовались домом князя Щербатова работы архитектора Таманяна, и, конечно же, с неподдельным интересом участники этой встречи выслушали мини-лекцию об истории возникновения кафедрального собора Армянской апостольской церкви, вознесшей ввысь свой купол возле метро «Марьина роща», самого высокого, оказывается, армяно-григорианского храма не только в Москве, но и во всем мире…
Вскоре, запыхавшись, с извинениями стал пробираться к председательскому месту Алексей Сурков. Он поблагодарил Ираклия Луарсабовича за то, что выручил, и приступил к рассказу. Под гомерический хохот зала (Сурков вначале с недоумением и легкой тревогой воспринял эту странную реакцию слушателей) он почти дословно, опуская, кстати, те исключительной редкости подробности, которые где-то в архивной глубинке накопал когда-то Андроников, повторил всё то, что уже было до него рассказано коллегой…
Этот маленький штрих наглядности сплава необычно обширной эрудиции и филигранного мастерства рассказчика Ираклия Андроникашвили (такова его истинная фамилия.—Авт.)—лишь один из многочисленных примеров всплеска таланта и возможностей этого удивительно разносторонне одаренного человека.
Есть расхожая фигура речи: незаменимых нет. Да, это так. Однако неповторимых гениев периодически рождает русская земля, и Ираклий Андроников—из их числа, потому как российские эстрада и телевидение подобному явлению по равнозначимости и по сей день, увы, не предоставляют место на пьедестале уникальных талантов…
Поэзия и проза его мастерства
…Пора рассказать, как говорится, откуда всё пошло, каким образом ужасно застенчивый в детстве мальчик, сын известного в Петербурге дворянских грузинских корней присяжного поверенного, в конце концов вышел со своими устными рассказами на благодарную многомиллионную аудиторию, с восхищением и неподдельным интересом воспринимавшую во второй половине ХХ века его невероятно занимательные устные эссе о знаменитых людях нашего Отечества, об их славе и… слабостях.
Позже И.Л. Андроников обратится к перу, будет издавать книги на основе сотен своих выступлений с подмостков эстрады, на различных ученых собраниях и, конечно же, на голубом экране, где он блистательно вел много-много лет рубрику «Ираклий Андроников рассказывает…» из серии «Мастера искусств».
Однако я все же решусь высказать свое особое отношение к прозе Андроникова. Она, конечно же, интересна в первую очередь тем, кого давно очаровала тема «Лермонтоведение»—пристанище главной Мекки творческих интересов и поисков этого человека. Но, будучи, как говорится, преданными бумаге, все эти некогда прослушанные, удивительно эмоциональные рассказы как бы теряют свой шарм без гениальной озвучки автором. Это все равно что заставить японца поприветствовать кого-либо… без одзиги (традиционного поклона)…
Как же в конце концов родилась и оформилась у Ираклия Андроникова эта гениальная страсть наговаривать в зал или на телеэкран без всякой «артподготовки» (артистического предварительного прогона.—Авт.) свои рассказы—поистине шедевры русской литературной речи?
О, это был путь к расцвету его штучного искусства не в один год. Конечно, кое-что «проклёвывалось» еще в детстве. К примеру, школьник Ираклий удивительно похоже и смешно пародировал учителей и знакомых старух. Он с младых ногтей приобщился к умению слушать собеседника и самому вкусно рассказывать, применяя нехитрые приемы риторики. Дело—в генах, в том, что со стороны матери в его роду были на удивление талантливые рассказчики—братья его деда из рода Ильиных, подарившие миру прекрасного философа…
Но, право слово, чтобы что-то гениально донести до слушателя, надо обладать еще и широчайшим набором разносторонних знаний. Именно такую цель и поставил перед собой молодой филолог, выпускник Ленинградского госуниверситета, озадачив себя для начала «Лермонтоведением». Всё ограничилось бы в конце концов докторской диссертацией о Лермонтове, если бы не удивительная натура Ираклия Андроникова—необыкновенно страстного поисковика…
Ни минуты покоя…
Вот как он сам оценивает «вечный двигатель» своего естества: «Все почти забывают, что надо бегать за приключениями, чтобы они встретились. А для того, чтобы за ними гоняться, надо быть взволнованному сильной страстью или иметь один из тех беспокойно-любопытных характеров, которые готовы сто раз пожертвовать жизнью, только бы достать ключ самой незамысловатой загадки, но на дне одной есть уже, верю, другая».
Жизнь предоставила ему прекрасную возможность счастливо обретать многие «ключи» к сюрпризам в ходе поисковой работы, а именно: он после переезда в Москву стал служить ленинградским представителем научного издания АН СССР «Литературное наследство», что открыло ему двери к самым заветным, труднодоступным архивам, к обширнейшим связям на культурном фронте.
На протяжении всей последующей жизни этот человек, обладающий неуёмной тягой к открытиям в области литературы и музыки, как говорится, обретался в постоянном ощущении дорожного быта. Вот с чемоданом наперевес он мчится в Нижний Тагил за рукописями семейства Карамзиных. А теперь—за тысячу километров летит в Кисловодск: у местного горца, оказывается, записан рассказ его деда о посещении их аула Михаилом Лермонтовым.
И так далее, десятилетиями без остановок, на одном дыхании…
Впрочем, нет, грешу истиной. Конечно же, были паузы. Это когда он часами просиживал с лупой в библиотеках, в архивах, в частных квартирах, где ему разрешалось сделать фотографии уникальных книг, рукописей, редчайших предметов фамильного достояния, принадлежащих некогда знаменитым сынам и дочерям России…
Это когда в «окошечке» между командировками он кому-то «выбивал» квартиру, кому-то давал рекомендации, кому-то (чаще—одиноким, полузабытым всеми былым звездам театра и кино) «из-под полы» доставал дефицитные лекарства или организовывал юбилейный вечер…
Арсенал особого дара
Вот в таком тигле и выплавлялся характер народного артиста СССР, маститого знатока истории литературы и музыки (он с 1928 года выступал как лектор Ленинградской филармонии, слыл по жизни великим докой всей отечественной и в какой-то мере зарубежной музыкальной культуры).
Достаточно сказать, что Андроников буквально на выбор, на бегу мог в любой момент насвистеть купюры самых известных арий, увлекательных дуэтов и увертюр: из «Волшебной флейты» Моцарта, «Турандот» Пуччини, «Нормы» Беллини, «Фауста» Гуно и так далее, не было предела удивительно калейдоскопическому миру его музыкальных познаний и пристрастий, полученных им некогда в классах консерватории, на симфонических концертах, которые он посещал всю жизнь начиная с 1926 года…
Разумеется, то, о чем повествуется, немыслимо без особых дарований провидения, которое милостиво ниспослало Ираклию Луарсабовичу такие вот таланты: абсолютный музыкальный слух, феноменальную память, просто роскошный дар пародиста (его характеристики точны и точечны, как судебный протокол), превосходный, сочный, с «изюминкой» и «перчиком» юмор. А еще он от природы был наделен глубокими познаниями тайн интонирования, на что как-то обратила внимание театральный критик Н. Крымова: «У него по-разному звучат имена Лермонтова, Шаляпина… Каждое—на свой, особый лад—кажется окруженным воздухом знания».
Об особых творческих приемах Андроникова (ему нужны были лишь стол, стул, стакан чая и аудитория, которую предстояло гениально «разговорить») написано немало воспоминаний. И везде акцентируется внимание на следующем: величайшая образность речи, не-ординарность вроде вовсе рядом совсем «неусидчивых» сравнений, темпоритмика фраз его героев: заикание, скажем, артиста Певцова, округлый волжский говорок Горького… А чего стоит точнейшее воспроизведение им осанки, мимики, тембра голоса его персонажей…
Однако выделим самое главное: он обладал даром дальнозорко усматривать зерно личности, проникал в тайники мировоззрения знаменитого музыканта, поэта, актера и представлял своего героя в неповторимо штучном варианте таким образом, что люди безоглядно верили всему, зачастую впервые услышанному, а самое главное—увиденному воочию…
Пионер голубого экрана, он, начиная с 1954 года, когда стали транслировать его перлы из цикла «Ираклий Андроников рассказывает…», уверенно завоевывает искреннюю любовь зрителей. Что интересно: Ираклий произносит на телевидении первую фразу и… на миг замолкает. Миллионы людей ждут: «И что же?» Люди интуитивно ощущают, что в этой «кнопке»—«нажми на паузу»—таится нечто интересное, интригующее…
Школа Николая Васильевича
…Многие исследователи «изюминок» творческой манеры Андроникова традиционно ссылаются на его ученичество у Юрия Тынянова, у известных пушкинистов, знаменитых Борисов—Томашевского и Эйхенбаума. Это, в принципе, так. Однако нам кажется, что истинную науку брать в плен своего читателя или слушателя Ираклий Андроников постиг у Н.В. Гоголя. И, приступая к обещающему пышность и яркость своему повествованию, Андроников именно так и начинал: с народного присловья, с улыбки, обращенной к читателю, с парадоксального факта, который непременно послужит прологом к некой таинственной завязке.
Вот что об этом пишет сам Андроников: «Прозу Гоголя хочется запоминать как стихи, произносить вслух. Праздничность гоголевского повествования прежде всего идет от потрясающей точности его глаза. Новизну он сообщает обыкновенными вещами, причем тоном иронически-обстоятельным. Завязка у Гоголя начинается с первой страницы. Это и есть мастерство…»
Вспомним его абсурдистскую повесть «Нос»: «Марта 25 числа случилось в Петербурге странное происшествие…» А теперь возьмем вступительный абзац Ираклия Луарсабовича к рассказу «Уланова». Слушатель, давно свыкшийся с мыслью, что знаменитая Уланова поражала театралов блистательной техникой, вдруг приходит в тупик: «Она не исполняла прекрасно-бравурных партий. Не поражала зал блистательной техникой». Более того, слушатель, не веря ушам своим, узнает, что «к Улановой слово «балерина» не очень идет…»
Парадокс в том, что человек, сидящий в зрительном зале или у экрана телевизора, теперь принципиально досидит до конца, чтобы понять, а что же это он, чародей и кудесник (по Корнею Чуковскому), опять тут затеял? И получит ответ: «Уланова в танце—поэт. И как у поэта великого, у нее есть свой поэтический стиль и свой мир…»
Вот так. Дальше все ясно и просто. Просто замечательно, впечатляюще и неповторимо…
Фарватером Лермонтова
…Мы вскользь уже упоминали о том, что одна-единственная пламенная страсть всю жизнь владела всем существом Андроникова,—это Лермонтов: гениальный, сумрачный и не до конца понятый лунный призрак на небосклоне отечественной поэзии. Достаточно сказать, что целых 23 года ушло у Ираклия Луарсабовича, чтобы выпестовать «Лермонтовскую энциклопедию»….Мы вскользь уже упоминали о том, что одна-единственная пламенная страсть всю жизнь владела всем существом Андроникова,—это Лермонтов: гениальный, сумрачный и не до конца понятый лунный призрак на небосклоне отечественной поэзии. Достаточно сказать, что целых 23 года ушло у Ираклия Луарсабовича, чтобы выпестовать «Лермонтовскую энциклопедию»….Один из векторов, ведущих Андроникова в туманную даль загадок и предначертаний Михаила Юрьевича, был и наш Крым. …В конце 70-х годов прошлого века на одной из публичных лекций в Симферопольском мединституте Ираклию Луарсабовичу задали вопрос: «О какой степени вероятности может идти речь о пребывании М.Ю. Лермонтова в Крыму, а конкретно—в Балаклаве?» Он помолчал, а затем ответил: «К этой теме я отношусь осторожно, но со здоровым оптимизмом…»В чем же суть вопроса? Из различных сегментов мемуаристики ХIХ века известна спорная история о том, что Михаил Юрьевич Лермонтов, находясь в обществе своей пассии, французской поэтессы Адель Оммер де Гелль, тайно посетил Ялту и Балаклаву на яхте «Юлия» французского натуралиста и археолога Тетьбу де Мариньи. Это произошло 5 ноября 1840 года…Отметим, что Ираклий Андроников скрупулезнейшим образом изучил мемуары современника М. Лермонтова—артиллерийского офицера К. Мамацева, а также письма французской куртизанки Адель, изданные у нас в 1933 году, и опять же осторожно склонялся к выводу о том, что скорее всего такой вояж некогда состоялся.Существует вольный перевод Лермонтова одного стихотворения А. Мицкевича, где речь идет о загадочной Балаклаве:Дивы словом роковымСтеной сумели так высокоГромады скал нагромоздить……Конкретно вдоль этих скал, в сказочно феерической аранжировке прибрежных фонариков и разноцветья витрин магазинчиков 178 лет назад скользила по балаклавскому рейду ближе к ночи яхта «Юлия» с двумя пассажирами на борту. Абсолютно точных доказательств того, что этот факт надуман, не существует. Во всяком случае, поборник кристальной подлинности коллизий своих исторических произведений, автор «Севастопольской страды», академик С. Сергеев-Ценский на основе именно этого эпизода создал повесть «Поэт и поэтесса» 88 лет назад…В самом конце 70-х годов Андроников в течение полутора недель отдыхал в Гаспре, в санатории для ученых и деятелей культуры. Он сумел выкроить один день и на туристическом автобусе приехал в Севастополь. У нас тогда он ничего не осматривал, а прямиком отправился в Балаклаву, где под вечер нанял ялик и, надо полагать, проследовал по тому же морскому маршруту, по котором, по свидетельству куртизанки Адель, она вместе с опальной российской поэтической звездой наслаждалась ночными красотами крымской «морской Венеции».В одном из писем она, кстати, писала подруге: «Т. доставил нас на своей яхте в Балаклаву. Ты идешь прямо в скалу, и скала раздвигается, чтобы тебя пропустить…»Именно с этих скал в далекие античные времена мифические великаны бросали полутонные камни в триеры на миг потерявших бдительность аргонавтов……Может статься, аккурат именно в тот памятный час, когда «неистовый Ираклий», как его величали современники, причаливал к набережной Балаклавы, в далекой небесной выси над Гераклеей пролетала малая планета № 2294, открытая в 1977 году крымским астрономом Н. Черных и названная им в честь неповторимо обаятельного и высокоталантливого человека-легенды Ираклия Андроникова…
Леонид СОМОВ.
На снимке: Ираклий Андроников рассказывает…
