11o
Из плеяды «неудобных»…
…Его путь (кстати, Василий Макарович всегда настаивал на том, чтобы его фамилия читалась с ударением на первом слоге.—Авт.) в большую литературу не был усыпан розами, скорее—устлан чертополохом. Во-первых, с самого раннего детства ему пришлось туго: из-за репрессированного в 1933 году отца Василия достаточно «пригнутые» родичи не замедлили сменить его фамилию на материнскую девичью—Попов.
Во-вторых, его долго не печатали, и Шукшин работал, нет, не в стол, а в… чемодан. Народный артист СССР Иван Рыжов вспоминал, что в киевской гостинице ему как-то довелось увидеть тяжеленный баул Василия, битком набитый двумя десятками тетрадей,—в будущем его широко известными рассказами…
Всей своей жизнью этот поистине русский человек с мордовскими корнями, чей юбилей—90-летие—мы отмечаем сегодня, готовил себя к подвижничеству. Если внимательно глянем на само явление Василия Шукшина, то в итоге получим образ литератора, сценариста и артиста, который с младых ногтей старался быть, а не казаться невероятно правильным, прямым и суровым, но не лживым, как иная обвинительная речь «мэтра» сталинской прокуратуры Вышинского…
Многим это не нравилось. Иные почитали его за великую зануду: мол, зудит до неистовости, выворачивает наружу то, что обычно тщательно скрывается людишками, скрипит зубами от душевной злости и боли…
Да, как ныне выражаются, по жизни он всегда был человеком неудобным, как цирковая манипуляция антиподистами двумя арбузами в одной ладони. И если попытаться представить, что таким его сделали 20-летней протяженности московская полоса жизни, богемные тусовки, то это будет просто неверным представлением. Борцом за справедливость, неистовым оловянным солдатиком Шукшин слыл, почитай, с самого детства. Существует много воспоминаний о том, как он резко отличался от своих сверстников, живя в селе, учась в автотехникуме.
«На танго времени нет…»
Но мы сегодня все-таки поговорим вначале о севастопольской поре его юности, о том, что всё, что отрезвляюще впоследствии выплеснул в нашу застойную жизнь этот удивительный человек, всё это, собственно, первоначально проявилось в период его матросской службы в радиотехнической части на хуторе Лукомского, под Севастополем.
Наш земляк майор техслужбы в отставке Николай Шмаков оставил добротные воспоминания о той далекой поре самого начала 50-х, когда он, как старший группы, принял под свое крыло молодое пополнение, пришедшее по комсомольскому набору: Сашу Гусева, Володю Королева, Ивана Татуся и Васю Шукшина.
…На политзанятии, посвященном воинскому уставу, разбирался вопрос отдания чести, вспоминает Николай Филиппович. Матрос Шукшин имел на сей счет особый взгляд. Отдавая честь офицеру, по его мнению, нижний чин как бы внутренне рапортует о том, что он крепко держит в руках доверенное ему оружие, неукоснительно осуществит любой приказ командира, здоров и готов на всяческие лишения ради достойного выполнения воинского долга.
И это были слова—не красное словцо. Именно так Василий Шукшин искренне обозначил свою жизненную линию.
Припоминает Николай Шмаков и одно из многих комсомольских собраний, в частности, когда разбиралось персональное дело моториста Дмитрия Зидецких, укравшего в части ведро соляры. Кто-то задал ему вопрос: «А читал ли ты «Как закалялась сталь»?» На что забитый парнишка из удмуртской глухомани ответил: «Я и художественную литературу не читаю, а вы мне о технической…»
На Шукшина в ту минуту было просто страшно смотреть. Желваки на его скулах так и ходили ходуном, как и в критические моменты у главного героя фильма «У озера».
Его сокоечники по казарме вспоминают, что он на службе много писал писем. Даже заработал кликуху—Писака. А, впрочем, может быть, это были вовсе и не письма. С тетрадкой и карандашом он в свободное от круглосуточных вахт время уходил на зады «Максимки» и что-то подолгу писал на пригорках в кустах. Он не отвлекался, как многие его сослуживцы, на танцульки (говорят, что именно ему принадлежала фраза «У меня нет времени на медленные танцы»), часто и подолгу просиживал в Морской библиотеке. Он был молчалив и внутренне собран, как бы готовясь к чему-то очень значительному, восхищаясь гордыми людьми—персонажами Джека Лондона и Льва Толстого, цементируя в памяти целые куски героических фрагментов из описаний подвигов Великого Моурави Кавказа—азнаура Георгия Саакадзе.
В своей тогдашней жизни он допускал лишь один допинг, мусоля по пять самокруток за час. Кстати, именно в тех местах, где почти 165 лет назад, в первую Севастопольскую оборону, английские солдаты, уже ощущая недостаток в курительных трубках, переняли эту манеру у турецких соокопников, крутивших цигарки, ставшие вскоре, после окончания кампании, прообразом пущенных на поток первых в мире сигарет.
…Вот именно эту правильность, необузданность, сосредоточенность на главном направлении гневной и страстной атаки на пошлость и несправедливость, процветавшие в этическом палеолите брежневской эпохи, Василий Шукшин пронес через всю свою жизнь, вплоть до рокового октября 1974 года, когда достигли своего апогея натурные съемки шолоховского фильма «Они сражались за Родину» и когда так трагически оборвалась жизнь Василия Макаровича Шукшина.
Отцовское пророчество
Впрочем, наш сегодняшний рассказ магистрально будет посвящен некоему роковому постулату, согласно которому, жизнь замечательных людей порой бывает предсказуема и расписана заранее по годам, часам и даже секундам, как полеты на МКС…
Тому в истории немало примеров. Императору Александру II в Париже гадалка напророчила семь покушений. Шесть раз царю волей случая повезет, а в седьмой раз его все-таки настигнет смерть «от женщины в белом платке».
Всё точь-в-точь так и свершилось. 1 марта 1881 года Софья Перовская даст отмашку нашейным белым шарфом четырем бомбистам, и лишь одному из них, народовольцу Гриневскому, наконец «повезет». Сакральный факт: именно этот император амнистировал в свое время многих террористов, сидевших в Крестах и на каторге…
…Василию Шукшину также были предначертаны… правда, не семь, а восемь встреч со смертью. Репрессированный отец явился ему во сне с того света всего лишь один раз, когда мальчику исполнилось 14 лет. «Он вдруг возник передо мной ночью в проеме комнаты в общаге автомобильного техникума в Бийске,—вспоминал Шукшин.—Но пришел не для того, чтобы пристыдить меня за смену фамилии, а чтобы предупредить. Он сказал, что в моей жизни будет восемь роковых моментов, когда я столкнусь лицом к лицу со смертью, и всё будет зависеть от меня—смогу ли я договориться со старухой с косой или она окажется сильнее»…
Итак, полистаем фатальный шукшинский хронограф… Как-то в победном 45-м он с тремя хлопцами, его напарниками по работе на колхозной МТС, решил после танцулек в сельском клубе устроить «конное ралли»… на необъезженных жеребцах. Вывели из конюшни трех чубарых алтайских скакунов, и Василий вызвался первым обуздать самого дикого, нервно скалящего зубы колхозного легионера конкурных ристалищ.
…Однако конь тут же выказал свой непокорный норов: мало того, что скинул парня наземь со своего крупа, так еще несколько раз поддал ему коваными копытами по ребрам. Поистине подкова приносит счастье только тем, кто крепко сидит на лошади…
Без сознания его привезли в сельский фельдшерский пункт, и лишь на четвертые сутки Василий наконец глубоко вздохнул. Пронесло…
Именно после этого «первого звоночка» Шукшин стал носить нательный крестик…
…Колхозное начальство так и не простило инициатора спонтанной сельской вольтижировки. Его уволили, и Василий подался в Калугу: один из родственников пригласил юношу слесарить на турбинном заводе. Спустя пять месяцев на глазах у Шукшина руку его товарища буквально засосал токарный станок, и если бы не самоотверженность будущего автора рассказа «Крепкий мужик», мгновенный фатальный конец был бы неизбежен. Шукшин сильно порезал обе кисти рук, потерял много крови, но выжил, хотя его напарник потом все-таки скончался…
…И снова судьба в лице заводского начальства оскалила зубы: Василию объявили выговор и уволили с формулировкой «за непродуманные действия».
…В 1949 году Василия Шукшина призывают на службу в Военно-Морской Флот. Вначале он попал на Балтику. Как-то во время свирепого шторма его корабль сорвало с якоря, вышла из строя навигационная система, перестали функционировать приборы ходовых установок. В течение пяти суток тральщик мотало по свирепым волнам, еда закончилась, члены экипажа пили морскую соленую воду.
…Шукшин около недели провалялся в госпитале под капельницей после того, как корабль наконец отбуксировали на базу. Есть ему разрешили лишь на третьи сутки. И вновь он вернулся к жизни…
После увольнения в запас из части, дислоцирующейся под Севастополем, Шукшин, поработав учителем в сельской школе, решает попытать счастья на ниве актерской карьеры. На пути в Москву, где ему огромными мерцающими буквами уже мнился ВГИК, он познакомился в поезде с разбитными столичными гопстопниками, которые дружно пожалели ту единственную корову, проданную матерью Шукшина под обеспечение первых месяцев жизни ее непутевого сыночка в Белокаменной. «Сочувствующие» попутчики даже предложили сельскому неофиту помощь в поисках какого-нибудь жилого угла. А когда привели его в полуразрушенный дом, что был рядом с вокзалом, саданули кирпичом по затылку, забрав все деньги.
Василий в беспамятстве пролежал на холодном полу бесхозного строения целых двое суток и… все-таки оклемался…
А вот и пятый «звоночек с того света». Шукшин, еще живя в селе, положил глаз на свою школьную учительницу Марию Шумскую. Та, конечно, следуя педагогической этике, отвергала ухаживания юного Ромео. Однако очередное письмо уже студента режиссерского отделения ВГИК заставило молодую женщину по-новому взглянуть на их до того дня аморфные отношения. Завязалась переписка, в ходе которой Шукшин вдруг получает письмо, подписанное… неким Николаем, оказавшимся уже потерявшим надежды на взаимность Маши парнем из соседнего села.
«…Если ты смелый, приезжай, потолкуем»—писал он. Шукшин всегда по жизни слыл импульсивным, взрывным мужиком. Конечно же, рванул на Алтай, обусловив свой «отпуск» в деканате «семейными обстоятельствами»…
«Тесное общение» увенчалось очередным сотрясением мозга будущего режиссера. В больнице, с трудом придя в себя, он увидел заплаканную Машу, которая сама предложила ему «руку и сердце».
И что же? Ведь-таки поженились, но… не на всю жизнь, потому как Шукшин изначально просто не был создан для крепкого брака…
…С очередной подругой жизни, дочерью секретаря Союза писателей СССР Викторией Софроновой, он как-то ехал на «Волге» на вокзал—предстояла поездка на Алтай в медовый месяц. Но уже на подъезде к станции машина молодоженов протаранила телеграфный столб. Водитель погиб, а пассажиры отделались царапинами и синяками…
Однако уже ставшему знаменитостью актеру и писателю предстояло пережить еще один печальный катарсис, хотя к духовному очищению он так и не привел. Дело было на съемках «Калины красной». Слегка перебрав «горяченького», Василий Макарович решил искупаться, чтобы быстрее войти в роль… Актеры вовремя спохватились, вытащили его, бездыханного, со дна реки, долго реанимировали вручную его легкие, пока он, к счастью, не задышал…
…на краю пропасти
И вот—«конечный пункт». На теплоходе «Дунай», который был арендован для съемок фильма «Они сражались за Родину», Шукшин занимал отдельную каюту. А в день, предшествующий его смерти, в станице Вешенской, вспоминает его друг, артист Бурков, был организован большой прием. Мэтр советской литературы и автор повести «Они сражались за Родину» Михаил Шолохов решил накрыть гостевую «поляну» и накоротке пообщаться с артистами…
За общим столом звучали тосты и спичи, лился знакомый до боли елей. Но вот, горбя плечи, поднялся Шукшин. Он предупредил, что будет говорить не как актер, а как литератор. Играя желваками, как это всегда было присуще ему в критические минуты, сурово глядя прямо в глаза Шолохову, он вдруг сказал: «Мы с вами распустили нацию. Теперь предстоит тяжелый труд—собрать ее заново…»
Над столом повисла, казалось, бесконечно неловкая свинцовая пауза. Лица у всех, в первую очередь у обкомовских партийных бонз, побледнели и вытянулись. Назревал скандал…
Шолохов, конечно, не растерялся. Он произнес тост за «Васю Шукшина, собирателя земли русской». Но Василий Макарович шутку не принял. Так и ушел вскоре навсегда со словами «Фу, гадство, устал!», не пояснив и не обозначив сути своего убийственного упрека. В том числе и самому себе, литератору: «Мы с вами…»
Но за любой вызов надо платить. А за стойкую обиду за нацию—вдвойне, как выразился после смерти В. Шукшина журналист Г. Бочаров.
Обидное чувство, по трагической оказии вдруг пропитавшее все наше существо, пробивает огромную дырищу в защитной ауре, и в конце концов такой человек благопристойно, в полном сознании и в окружении родных не уходит. Он ожидаемо погибает на краю пропасти. И посему в первые три дня после кончины Шукшина в его дом пришло 160 тысяч писем и телеграмм с выражением чувства невосполнимости утраты…
Шукшин и в жизни, и в кино сражался за Родину, за то, чтобы она действительно писалась с большой буквы, так и не успев «прорваться в будущую Россию», сгорел—его бездыханное тело нашли в каюте теплохода…
..Это случилось 2 октября 1974 года. Семь раз его путеводная звезда, едва угаснув, вновь наливалась радугой жизни. А в скорбный день похорон, 7 октября, почти 45 лет назад, люди в Москве выходили на улицы с темно-красными гроздьями калины.
Что любопытно, нашего великого бунтаря должны были отпевать 8 октября. Но родственники, вспомнив, какую сакральную роль сыграла «восьмерка» в его судьбе, пожелали попрощаться навсегда с Василием Макаровичем на сутки раньше…
Леонид СОМОВ.
