19o
Сто лет назад, в 1904 г., писатель А. И. Куприн впервые избрал местом для курортного отдыха Балаклаву, приехав в конце сентября к ранее поселившейся там семье. Куприн в Крыму бывал и ранее, отдыхал в Ялте и Мисхоре, не раз встречался на отдыхе со знаменитыми коллегами по перу. А в Балаклаве Куприн пробыл гораздо дольше купального сезона, покинув Крым в первых числах ноября. Именитых коллег в окрестностях не было, и Куприну, выражаясь языком советских журналистов, больше всего запомнились встречи с простыми людьми. Прежде всего с колоритными местными рыбаками — греками, любившими, как и Куприн, посидеть за чаркой в местной кофейне Ивана Юрьича. Балаклава писателю так понравилась, что в следующем году он приехал с семьей в августе и прожил здесь до 12 декабря. Именно благодаря позднему пребыванию на юге Куприн застал начало сезона рыбного промысла и набрался впечатлений, хвативших на цикл прелестных рассказов «Листригоны». (Этот цикл называют также лирическими очерками).
Итак, Балаклава сто лет назад. Поздняя осень, последние курортные гости уехали. «Выползает на улицу исконное, древнегреческое население…» Вода похолодала, и таинственное предчувствие уведомило о рыбьих намерениях Юру Паратино, удачливого рыбака, «просоленного и просмоленного грека»… и вся Балаклава переживает несколько тревожных, томительно напряженных дней. Из Севастополя приехали скупщики рыбы… раздается слух о том, что Юра Паратино оснастил свой баркас и отправил его на место между мысом Айя и Ласпи, туда, где стоит его макрельный завод…».
И вот рыба пошла. Она «…идет большой массой вдоль берега… все артели уходят на своих баркасах в море… остальные жители поголовно на берегу… Наконец в том месте, где горло бухты сужается за горами, показывается, круто огибая берег, первая лодка… Конечно, это Юра Паратино!
К вечеру вся Балаклава нестерпимо воняет рыбой. В каждом доме жарится или маринуется скумбрия… Рыба жарится в собственном соку. Это называется: макрель на шкаре — самое изысканнное кушанье местных гастрономов… И на другой день еще приходят баркасы с моря. Кажется, вся Балаклава переполнилась рыбой». (Рассказ «Макрель»).
Далее Куприн рассказывает, что по старинному обычаю ловить рыбу в бухте позволяется только на удочку и в мережки, а сетями — только общественными и только однажды в год, в течение двух-трех дней. Но бывают ночи, когда дельфины загоняют в Балаклавскую бухту огромные косяки рыбы, тогда у самых заядлых рыбаков не выдерживают нервы и нарушаются все табу. (Рассказ «Воровство»).
Не пытаясь тягаться с Куприным в сочности языка и экспрессии, хочу дополнить его рассказы о рыбаках некоторыми сведениями о состоянии рыболовства в Балаклаве и ее окрестностях с середины XIX до начала XX века.
Прежде всего о рыбе, которую Куприн называет то макрелью, то скумбрией, — этот вид по-латыни называют Scomber scomber. Оба упомянутых русских названия были в ходу в начале двадцатого века у крымчан, а жители северо-западного Черноморья предпочитали местное название этой рыбы — баламут. Дело в том,что стаи скумбрии часто идут за анчоусом и другой мелкой рыбешкой у самой поверхности воды — «баламутят» воду. Отсюда и местное название.
Балаклавские рыбаки ловили скумбрию не в бухте, а в специально выбранных местах у открытого берега. Каждая артель имела свои постоянные места добычи.
Нужно отметить, что морской промысел никогда не был стабильным по уловам разных пород рыбы. Так, во второй половине XIX века на Черном море стремительно развился кефальный промысел. Соответственно вдоль берегов возникли «кефальные подъемные заводы», или «каравели». Но в 1882 г. кефаль вдруг откочевала к турецким берегам. И подобные «фокусы» рыба выкидывала нередко. А к началу ХХ века усиленный промысел вызвал заметное снижение размеров кефали и пришлось во всех сетях уменьшать размер ячеи.
К началу ХХ века на Азовском море резко снизился крючной промысел осетровых («красной рыбы»), зато он широко распространился на Черном море, причем раньше всех промысел белуги и осетров начали балаклавские греки, хотя осетровые только в 1860-е годы стали появляться у входа в Балаклавскую бухту (в 1864 г. греки впервые увидели белугу и даже приняли ее… за семгу!).
Перед входом в бухту в марте проводили лов калкана ставными сетями. Среди редко попадавших в руки ценных пород можно назвать морского петуха (триглу). У греческих рыбаков Балаклавы было принято, что морской петух достается по жребию.
А самой вкусной из всех черноморских рыб всегда считалась султанка, иначе — барабуля. Временами она в большом числе ловилась в Балаклаве, а также в Ялте и Феодосии. Еще в середине XIX века во всех отелях Константинополя в качестве самого лакомого блюда подавали султанку. (Правда, там ловили более крупный вид султанки из Босфора). Пойманную зимой в Балаклавской бухте султанку продавали свежей, скупщики отвозили ее в Севастополь, Симферополь, Ялту. Султанку очень ценили, в чем можно убедиться по ее стоимости: в 1870 г. ее продавали не дешевле пяти рублей за тысячу штук.
Куприн описал случай скопления в бухте скумбрии. Но чаще сюда проникали зимой огромные скопления хамсы, гонимой вдоль крымских берегов тысячными стаями дельфинов. Массовые заходы рыбы в Балаклавскую бухту происходили нередко, но известны и уникальные по масштабам и последствиям случаи. В 1859 г. в Балаклавскую бухту набилась такая масса хамсы, что не было видно свободной воды. Рыбе стало нечем дышать, и начался замор. От зловония потемнели писаные маслом картины и серебро в шкафах. Из кутовой части бухты гниль выносили мешками, зарывали в землю, удобряли поля. Но зловоние держалось около года, и летом следующего года с набережной, устроенной здесь оккупантами-англичанами, были еще видны на дне валы мертвой хамсы. В меньших масштабах это повторилось в феврале 1867 г. Такие происшествия нарушали экологический режим в бухте и не радовали рыбаков, да и остальных жителей.
Обычно главный лов рыбы в Балаклавской бухте происходил зимой, при «нормальном» заходе хамсы, кефали и султанки. Лов считался общественным, его проводили наметами. Намет — орудие лова, представляющее собой сетяной круг диаметром четыре сажени, собранный в центре и связанный веревкой, а по окружности вооруженный грузилами. Такие большие наметы были только у балаклавских греков, татары на ЮБК имели наметы вдвое меньшего диаметра. Стоя в лодке, рыбак бросал намет с плеча. При большом скоплении рыбы, да еще в безлунную ночь все бригады вместе вылавливали по четыре-шесть тысяч штук кефали, а в рекордных случаях — до двадцати тысяч штук.
В ходе подготовки к сезону избирали главного атамана, около десяти артельных атаманов, казначея, продавца с помощником. Общий улов и выручку заносили в книги, проверяемые членом ратуши. В доход думы отчисляли десятую часть выручки. Существовала также важная выборная должность караульщика бухты. Если доля каждого атамана составляла два пая, то караульщику полагалось целых четыре пая. Караульщик вел отстрел птицы и дельфинов, пугающих рыбу в бухте, регулировал там движение лодок. Впрочем, все связанные с рыболовством правила часто менялись.
Очень ценилась балаклавскими греками и другими крымчанами икра кефали, которую, не вынимая из пленки (в ястыках), пересыпали несколько раз солью и сушили на солнце. Этот продукт, как и приготовленные тем же способом семенники, считался страшным дефицитом. И в Крыму, и в Константинополе он стоил гораздо дороже черной икры. Мне пришлось убедиться, что такие продукты из кефали жители Средиземноморья ценят до сих пор. В ресторане итальянского портового города Кальяри, на о. Сардиния, друзья угостили меня самой дорогой разновидностью «пасты» — макаронами с небольшим количеством тертых вяленых семенников кефали. Вкусно необыкновенно.
Но вернемся к Балаклаве и Куприну, кото рый позже вспоминал: «Моей давней мечтой было навсегда поселиться в Балаклаве, и я приобрел там землю на склоне горы у открытого моря… Как поклонник цветов, я прежде всего занялся устройством сада, для домика уже свозился материал…»
Мы помним, что писатель показал пример тесной дружбы с балаклавскими рыбаками, но он не умел угождать начальству и не простил командующему Черноморским флотом вице-адмиралу Г.П. Чухнину «костер из человеческого мяса», устроенный при расстреле восставшего крейсера «Очаков». После опубликования Куприным очерка «События в Севастополе. (Ночь 15 ноября)» Чухнин приказал выслать писателя из Севастопольского градоначальства. Куприн был вынужден покинуть Балаклаву. Мало того, его еще привлекли и к уголовной ответственности «за несправедливое опорочение должностного лица». В 2003 г. «Слава Севастополя» распространяла плакат-календарь с портретами командующих Черноморским флотом до 1917 г. В нижнем ряду третий — тот самый Чухнин. В июне 1906 г. Чухнин был убит матросом Я.С. Акимовым, и в сентябре того же года Куприн сделал последнюю попытку поселиться в Балаклаве, но местный пристав предписал писателю немедленно покинуть город. И вот последний привет А.И. Куприна Балаклаве:
Тянет меня в небольшой уютный крымский городок — Балаклаву, эту красивую игрушку нашего Южного берега…Обстановка этого городка удивительно располагает к работе, ровной, спокойной, вдумчивой… Там я писал, между прочим, свой «Поединок».
На снимках: А.И.Куприн; такой увидел Балаклаву А.И.Куприн сто лет назад.
