18o
Малоизвестные факты из жизни известного человека.
Народного художника Украины Станислава Чижа у нас знает каждый. Даже если незнаком с ним лично. Почти пятьдесят лет скульптор создает каменную летопись Севастополя, и мы постоянно на улицах и площадях сталкиваемся с созданными им памятниками и монументами. Его величавые мемориалы давно уже стали визитной карточкой Севастополя — героико-романтический памятник комсомольцам на улице Ленина, пьедестал рубки подводной лодки и фигуры впередсмотрящих моряков на Корабельной стороне, мощная фигура героя подполья на кладбище Коммунаров, обелиск городу-герою. И памятники прославленным военачальникам, героям войны, знатным строителям, видным ученым, деятелям литературы и искусства, среди которых навечно запечатленные в бронзе и граните Федор Ушаков, Геннадий Черкашин, Григорий Поженян, Владимир Иванов, Борис Кучер, Владимир Озерников, А.О.Ковалевский, В.А.Водяницкий, Ф.С.Октябрьский…
Да, мы действительно знаем Станислава Чижа, хотя далеко не всегда задумываемся над тем, как же рождаются ваятели.
Корни Станислава Чижа остались в горняцко-промышленном городе Кривой Рог. Отец его — Александр Францевич — был горным инженером, мама работала по бухгалтерской части. Брат Станислава Юлий, который живет в Москве и часто наезжает в Севастополь, на протяжении тридцати лет "раскапывает" семейное древо Чижей. В этом большом и славном роду рисовальщиков, а тем паче скульпторов не было, разве что генерал Яков Чиж, который до 1914 года служил военным атташе в Китае, а после революции — в консульстве в Болгарии. Вот он-то и был хорошим карикатуристом и с удовольствием шаржировал друзей. Других приверженцев кисти и резца в роду не оказалось. Музыкантов было много. Дома в Кривом Роге стоял большой красивый рояль "Беккер", музицировала мама, а обе сестры Станислава стали профессиональными музыкантами. Военных тоже было много — с солидными послужными списками и высокими наградами, в числе которых оказались и золотое оружие, и престижные ордена за военную службу.
— Мой дед по отцовской линии — Франц Иосифович — был поляк, другой дед, по маминой линии, Мартьян Колобердян — выходец из Армении, он бежал на Украину от дашнаков еще в конце XIX века и обосновался в каховских плавнях. Вот что интересно: я раскопал фотографию деда — Франца Иосифовича, так вот, на обороте картонной паспарту среди полустертых вензелей удалось разглядеть место съемки: "Севастополь" и даже едва сохранившуюся фамилию мастера — что-то вроде "Преображенский". По нашим расчетам, это было где-то в промежутке 1904-1907 гг. В Севастополе дед окончил медицинское училище, в качестве фельдшера был призван в русскую армию во время Первой мировой. А убит был какими-то бандами в период Гражданской войны. Это все было в Гуляй-Поле. Бабушка Леля родилась в этом Гуляй-Поле и долго жила там. Как-то я спросил ее: "Бабуля, так там же был этот бандит Махно?" "Конечно, — ответила. — Я его видела. И даже с пассией его, учительницей, дружила".
Вся эта история с бабушкой и с Гуляй-Полем оказалась интересной не только для маленького Стасика. Шел 1945 год. Кривой Рог уже был освобожден. В квартире Чижей, а она была очень большой, постоянно квартировали то одни, то другие начальники. Гостиная была превращена в настоящий штаб. Военные при чинах собирались вокруг стола, что-то писали, стучала пишущая машинка. В соседней спальне рядом с деревянной кроватью поставили четыре железные койки, заправленные солдатскими одеялами. Самыми интересными постояльцами были два военных корреспондента — Валентин Катаев и Борис Полевой.
— Полевой и Катаев часто беседовали с отцом, а когда узнали, что бабушка из Гуляй-Поля, переключили все внимание на нее. Как-то мне что-то понадобилось, и я влетел в комнату: "Бабуля!" Корреспонденты ее о чем-то расспрашивали, и она мне рукой: не мешай, мол.
В доме Чижей была хорошая библиотека, у отца хранились картины, написанные профессиональными художниками, монографии об известных мастерах с красочными репродукциями. Стасик любил их рассматривать и старался запоминать. Как и когда он начал рисовать? Мама рассказывала, что в детском саду его раскрашенные лепные работы из глины даже забрали на выставку. В школьные годы он лепкой не занимался, зато оформлял газеты и оставлял свои рисунки в девчоночьих альбомах. Как-то на свалке рядом с воинской частью, где можно было раздобыть то куски картона, то огрызки карандашей, он нашел какой-то удивительный по цвету кусок мыла — буро-фиолетовый.
— Гладенький-гладенький обмылок. Попробовал его ножичком — режется красиво. Потом как завелся! Вспомнил, что в учебнике истории есть репродукция с портрета Александра Македонского в шлеме. Я сопел и резал до самого вечера. Конечно, школу пропустил. Вечером показал барельефчик матери. Она пришла в восторг. Мое произведение пошло по рукам, по соседям.
А отец повел мужской разговор: "Ты намерен этим серьезно заниматься? Вижу, что рисовать ты любишь. А вот лепить? Резать?"
Вскоре отец что-то разузнал, взял машину, поехал за 25 километров и привез изумительную глину. Такой, кажется, больше у Станислава никогда и не было. Потом отец отвел ему часть сарая, вырубил окно, поставил печурку, и это была первая мастерская. А вскоре к школьной выставке, приуроченной к Дню Победы, Станислав сделал композицию "Мы — за мир!" — женщина с ребенком на руках в длинном платье опиралась рукой на щит. Естественно, что-то он позаимствовал, но это была его первая большая и выставленная скульптура.
А отец тем временем доставал проспекты учебных художественных заведений, и в результате они остановили выбор на ленинградском Высшем художественном училище им. Мухиной (тогда еще имени барона Штиглица). Что такое столичный Ленинград для провинциального мальчика, мечтающего посвятить себя творчеству, говорить не приходится. Не школа — академия! Сам город, его музеи, пригородные дворцы, архитектурные и скульптурные памятники, дача творчества в Репино. Что ни выходной — то музей, а подчас и не один, и не два. Шли студенты не на обзорные экскурсии, а к определенным мастерам. Так, Стах мог бесконечно долго рассматривать статуи работы П.Антокольского, особенно могучего Ивана Грозного. Студенты к тому же подрабатывали в Кировском (теперь Мариинском) театре оперы и балета, принимали участие в массовках, а потому прослушивали, а вскоре и знали уже все оперные спектакли.
Чиж с удовольствием занимался тогда акварелями, он не оставил акварель даже тогда, когда стал скульптором. До сих пор в его севастопольской мастерской висят некоторые из тех давних его работ. Многое раздаривал. Позднее на даче творчества в Седневе он стал писать рядом с живописцами. Они выпросили его работы — было интересно, как видит натуру и как пишет ее скульптор.
А в Севастополь С.Чиж попал уже как призванный на военную службу матрос Черноморского флота. "Попал, как говорится, в нужное время в нужное место", — смеется он. В учебном отряде отбирали музыкантов, танцоров, самодеятельных артистов. Когда заместитель командующего ЧФ контр-адмирал З.В.Еремеев узнал, что в отряде есть профессиональный скульптор, он распорядился сразу же выделить мастерскую. И буквально через два месяца С.Чиж вместе с архитектором В. Фоминым по заданию командования начал работать над памятником морякам трагически погибшего линкора "Новороссийск".
Невероятно, но работа над этим памятником у Станислава Чижа заняла почти сорок лет его жизни. Тогда, в конце пятидесятых, на кладбище Коммунаров была установлена лишь основная часть памятника — своеобразный саркофаг. А вот мощный скульптурный фриз — лепные барельефы по периметру — ждал своего часа.
Кстати, так совпало, что в это время в Севастополь на открытие памятника В.И.Ленину съехались светила советской скульптуры того времени: П.И.Бондаренко (автор этого памятника), А.П.Кибальников (создатель памятника Владимиру Маяковскому в Москве), С.М.Орлов (автор памятника Юрию Долгорукому). "Высокие гости" осмотрели памятник "новороссийцам", положительно оценили гранитный мавзолей. Но когда узнали, что рельефы по периметру будет лепить… матрос ("Какой еще матрос?!"), стали возражать. Командующий флотом адмирал В.А.Касатонов тут же повез их в мастерскую в учебный отряд.
— Кортеж автомобилей появился неожиданно. Такие люди! Прошибло меня с головы до ног, — вспоминает С.Чиж. — Сердце остановилось.
Тягостное молчание маститых гостей длилось недолго. А потом последовали слова одобрения и похвалы.
Героев для своих горельефов матрос С.Чиж находил тут же, в учебном отряде. Он задумал вылепить почти сорок фигур моряков, изображенных в момент страшной трагедии.
— Натурщиков в отряде было предостаточно, но далеко не все могли изобразить (а главное — выстоять!) нужную мне позу. Приходилось рисовать самого себя в зеркале, фотографировать ребят, искать правдивость движений. Несколько раз я опускался с командой в тренировочный "отсек живучести", пытался фотографировать, но брызгающая под напором вода мешала снимать.
Станислав Чиж искал, находил, лепил, формовал фигуры. Однако в литье их так и не отдали. И не потому, что скульптор еще был молод и неопытен. Все явственнее проступало иное отношение к гибели корабля, и решено было не акцентировать внимание на страшной трагедии, которая унесла жизни 611 моряков. Открыли памятник по настоянию ветеранов? Открыли! Ну и хорошо.
Эта трагедия замалчивалась несколько десятилетий. Станислав Чиж вместе с ветеранами, писателями и журналистами (в том числе и нашей газеты "Слава Севастополя") отчаянно добивался правды, восстановления доброго имени погибших людей, а значит, открытия мемориала. Только в 40-ю годовщину гибели линкора, 29 октября 1995 года, памятник "новороссийцам" был открыт в своем полном виде. Отлитые в металле многофигурные рельефы, повествующие о мужественной борьбе моряков за жизнь корабля, предстали перед севастопольцами и моряками Черноморского флота.
— А сколько пришлось за это бороться! — вспоминает С.Чиж. — Так уже в начале творческой жизни я на все оставшееся время понял: свои работы нужно не только лепить, формовать. Но и отстаивать. За них нужно бороться и бороться настойчиво, не отступая.
Еще одна боль скульптора — незавершенный памятник адмиралу Ушакову у входа на Исторический бульвар. Прошло более двадцати лет со дня открытия, но полного осуществления проекта (архитекторы Г.Кузьминский и А.Гладков) до сих пор нет. Кстати, когда С.Чиж приступил к работе над этим памятником, выяснилось, что иконо-графического материала не было. Оказывается, известный портрет Ушакова с подзорной трубой в руке был сделан не с натуры, а по описанию, так как к тому времени прославленный адмирал уже умер. У музейщиков Станислав Чиж узнал, что известный советский антрополог М.М.Герасимов восстановил облик Ушакова по его черепу. Станислав отправился в Москву, в лабораторию профессора. Честно говоря, антропологический бюст скульптору не понравился, поскольку он был, скорее, похож на неандертальца. Однако С.Чиж увидел главные параметры: широкий лоб, скуластое лицо, небольшой нос, крепкую нижнюю челюсть. И все же одних внешних черт скульптору было мало, и он обратился к документам, изучил переписку Ф.Ф.Ушакова с князем Г.Потемкиным и императрицей Екатериной, исторические описания. Так сложился образ адмирала.
С отсутствием иконографического материала С.Чиж столкнулся и тогда, когда ему и его бригаде пришлось делать 13 мраморных бюстов для панорамы обороны Севастополя 1854-1855 гг. В частности, не было никаких данных о внешности Игнатия Шевченко. Каким он был? Как выглядел этот матрос, который в одной из боевых вылазок закрыл своей грудью лейтенанта Бирюлева? Это был первый (во всяком случае, известный) в российской армии подвиг самопожертвования ради спасения командира. По литературному описанию Игнатий Шевченко был человеком недюжинной силы, светлоглазым, с крупными чертами лица, добрым и отзывчивым и очень верующим… Первыми работу С.Чижа принимали научные сотрудники панорамы. Их слова стали вердиктом: "Такой человек действительно станет под пули ради жизни другого!"
Станислав Чиж — единственный художник в нашем городе, удостоенный звания народного. И это правомерно. Так случилось, что его творения повсюду, словно мастерская Чижа — это весь город. А творческая мастерская на улице Володарского — это его дом. Осуществленные и неосуществленные замыслы. Приют творчества. Пристанище друзей. Здесь все родное, все заселено. На полках, на стенах — запыленные эскизы, портреты, всевозможные наброски. Вот вариант последней работы для санатория в Саках — "Возрождение". Первый шаг человека после лечения, после полученных тяжелых травм. Он еще, словно слепой, осторожно нащупывая землю, делает свой первый шаг и тут же отбрасывает костыль. Рядом — медицинская сестра, готовая поддержать, подставить плечо.
А вот императрица Екатерина II. Чиж уверен, что памятник ей, основательнице Севастополя, непременно должен стоять в нашем городе. Еще он уверен и давно вынашивает эту мысль, что на самом берегу моря, на Приморском бульваре, должен у нас появиться Александр Грин. И должен быть памятник Александру Куприну на набережной Балаклавы. Причем и замыслы, и эскизы у скульптора есть. Важно только, чтобы это было нужно Севастополю, чтобы идеи нашего ваятеля поддержали руководители города, озабоченные нравственным гармоничным воспитанием севастопольцев. Ведь не случайно в различных городах страны — Одессе, Ялте, Киеве — сейчас появляются памятники литературным героям: даме с собачкой, Остапу Бендеру или же Проне Прокоповне и Голохвастому. А в Севастополе сам Бог велел ставить памятники замечательным писателям, связавшим с городом свою судьбу. Пусть Грин и Куприн живут среди севастопольцев вечно, заражая их своей энергией и талантом.
Несколько лет назад Станислав Чиж в очередной приезд в Севастополь своего друга Григория Поженяна упросил его попозировать. Поэт сидел молча, погрузившись в свои думы, а потом прочитал Чижу только что сочиненные и посвященные ваятелю строки:
Когда идет переучет последних зим и лет,
Неважно, кто пирог спечет, и кто посмотрит вслед.
И не признанье и почет утешат душу. Нет!
А что поставится в зачет, когда погасят свет…
Станиславу Чижу поставится в зачет многое. Ведь он у нас — птица высокого полета!
