24o
ИЗ ДОСЬЕ:
Евгений Евтушенко — русский, советский поэт, прозаик, публицист, киносценарист, кинорежиссер, фотограф, проповедник, профессор многих университетов мира, почетный член Американской академии искусства, действительный член Европейской академии искусства и наук. Произведения Евтушенко переведены на 72 языка, изданы в 90 странах миллионными тиражами. Им написано более 80 книг стихов, около десяти книг публицистических статей и литературно-критических эссе, два романа, две повести, два рассказа, пять киносценариев, пьесы для театра и 170 переводов со многих языков. Евгений Евтушенко выступал в 96 странах, на всех континентах планеты, даже в Антарктиде. В нынешнем году общественные организации 28 стран мира выдвинули Е. Евтушенко на соискание Нобелевской премии по литературе за поэму "Бабий Яр". С начала 90-х годов он практически живет в Америке и преподает в тамошних университетах.
У ЗАСУРСКОГО, НА МОХОВОЙ
К сожалению, совсем мало было в городе афиш. А ведь Евгений Евтушенко впервые приехал в Севастополь в рамках юбилейного турне по шести городам Украины. Увидела афишу — и вспомнила студенческие годы, когда мне посчастливилось присутствовать на встречах с поэтом в МГУ им. М.В. Ломоносова, в Литературном институте, где Евтушенко тогда учился, в Политехническом музее, где проходили знаменитые вечера поэзии. Те встречи в университетских аудиториях — с Евгением Евтушенко, Робертом Рождественским, Андреем Вознесенским, Беллой Ахмадулиной — наложили неизгладимый отпечаток на наше поколение. Поэзия, вырвавшись на свободу, стала ярким знамением времени. Поэты-"шестидесятники" буквально взбудоражили страну. Вспомнила я и о том, что писала курсовую работу по одному из первых сборников Евгения Евтушенко "Шоссе Энтузиастов". Не смогла удержаться и в начале нашей беседы обратилась к тому времени:
— Евгений Александрович, я помню ваши выступления в МГУ. Вы приходили в наши аудитории, вы были кумиром и не раз выступали у нас на факультете журналистики.
— Вы у Засурского учились?
— Да, Ясен Николаевич уже тогда был деканом.
— Он, пожалуй, был единственным, кто часто приглашал молодых поэтов на встречи со студентами.
И тут Евгений Евтушенко поднял тему ответственности поэта перед обществом. Говорил тихо, как будто бы вглядываясь в самого себя и свое прошлое. Белла Ахмадулина, сказал он, недавно дала интервью, в котором подчеркнула: она счастлива, что воспитывалась в эпоху таких великих поэтов, как Вознесенский, Евтушенко. Помолчав, Евгений Александрович продолжил:
— Белла — поэт-лирик, но она все время показывала свою гражданскую позицию. Когда травили Андрея Сахарова и других достойных людей, ее хрупкая ручка подписывала все протестные письма в их защиту. Писатель не может отмалчиваться, он должен высказывать свое отношение к событиям в стране, мире. Сейчас Марина Цветаева и Анна Ахматова совершенно неожиданно стали выдающимися гражданскими поэтами. Ахматова видела, что надвигалось, и она выполнила заказ общества, который ей дала женщина, стоящая рядом в тюремной очереди.
И сейчас, говорил Евтушенко, есть немало способных, например, Рената Муха, замечательный поэт. Она начала писать в возрасте почти 60 лет, вот, например: "Сказал один Буряк Капусте: а мы тебя в свой борщ не пустим…" — это по поводу взаимоотношений бывших союзных республик.
— Есть еще десяток поэтов такого уровня. В Самаре, например, есть Онищенко. Вы не читали Онищенко? Нет? А Петрова? Очень советую познакомиться.
ПОЭТ В РОССИИ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ПОЭТ
С собой на встречу с севастопольцами Евгений Евтушенко принес несколько книг. Одна — "Весь Евтушенко" — огромного формата, в ней 1116 страниц и, как заметили, весу три килограмма. "Но даже это не "весь Евтушенко", — уточнил поэт. Стихи разные: и гражданского характера, и любовная лирика. Вспоминал о своих ранних стихотворениях и поэмах, особенно о такой знаковой, как "Бабий Яр", за которую в этом году поэт и выдвинут на соискание Нобелевской премии.
Рассказывая об истории создания этого произведения, Евтушенко в который раз поблагодарил человека, который впервые его напечатал.
— Это было в 1961 году. Воистину героический поступок, более героический, чем мой, совершил тот, кто напечатал это стихотворение, — Валерий Алексеевич Косолапов, член партии, фронтовик, главный редактор "Литературной газеты". А мне-то чего было бояться: я ведь тогда нигде не работал, не был членом партии, уже был исключен из комсомола — больше неоткуда было исключать. Косолапов прочел "Бабий Яр" и сказал: "Ну что, Женя, я готов подписаться под каждым словом. Но это должно быть семейное решение. Почему? Потому что меня уволят на следующий день". И тепло мне улыбнулся. Вызвал жену в кабинет, а я сидел в коридорчике на краешке стула. Работяги из типографии, которые прочли уже набранное стихотворение, принесли мне чекушку водки с соленым огурцом, чтобы взбодрился. А потом вышла жена Косолапова: "Не волнуйтесь, Женя, мы решили быть уволенными".
"Бабий Яр" сразу же поддержали многие писатели и поэты, в том числе украинские — Виталий Коротич, Иван Драч, Иван Дзюба.
После этого произведения народная любовь и официальная критика посыпались на голову поэта в равных количествах. Но более всего Евтушенко поразил телефонный звонок.
— Я сидел дома, играл с мамой в преферанс: она говорила, что это успокаивает нервы. Звонит телефон, жена берет трубку, потом бросает: "Сколько развелось хулиганья, звонит какой-то нахал и называет себя Шостаковичем!" Еще звонок: "Женя, это, кажется, он…" Я не представлял, что когда-нибудь буду разговаривать с Шостаковичем, под чью "Ленинградскую симфонию" я в 11 лет впервые поцеловал мою первую любовь на станции Зима. А вот теперь он звонит и, обращаясь ко мне по имени-отчеству (до этого практически никто так не делал), просит разрешения написать музыку на мои стихи! Я растерялся, мямлил что-то восторженное. "А вам сейчас приехать несложно? Музыка уже написана".
Евтушенко начал рано печататься, еще в 15 лет, и напечатал много, пожалуй, больше всех русских поэтов. Сочинять-то вообще начал в четыре года, датировка его поэзии — с 1937-го по 2008 г. Первые же его сборники будоражили умы: напористый, неугомонный, эпатажный, он позволял себе то, чего иные поэты и представить себе не могли. Четырежды женатый, Евтушенко и на этом вечере обратился ко всем женщинам с просьбой любить мужчин, беречь их, прощать. А вот строки из его любовной лирики тех далеких уже пуританских 50-х годов: "Постель была расстелена, и ты была растерянна и спрашивала шепотом: а что потом? А что потом?"
И это наряду с тем, что в советское время его произведения публиковались под угрозой репрессий, как, например, "Танки идут по Праге".
Перед его глазами всегда стоит пример Маяковского ("Гениальный поэт, одно "Облако в штанах" чего стоит! Не случайно его Пастернак так любил"). Поэты в России, считает он, никак с властью не разойдутся, все время сталкиваются. Так было, так будет.
"СТАНЦИЯ ЗИМА"
"Бабий Яр" стал естественным продолжением всего, что пережил Евтушенко в детстве.
— Войну узнал собственными глазами, собственной шкурой в возрасте девяти лет. Уже когда были первые бомбежки Москвы, мне довелось стоять с лопаточкой и ведром песка вместе с товарищами, которые тогда, в 41-м, окончили первый класс. И я увидел страшное лицо войны. Очень страшное. Мама была фронтовой актрисой, певицей в драмтеатре им. Станиславского и Немировича-Данченко (о маме он писал в поэме "Мама и атомная бомба"). Она выступала перед бойцами вместе с нашими известными писателями, которые впоследствии меня поддерживали в моих первых литературных шагах, — Константином Симоновым, Александром Фадеевым, Маргаритой Алигер. С Красной Армией мама дошла до Берлина. А меня она отправила к бабушке в Сибирь, на небольшую станцию Зима под Иркутском, куда в конце XIX века за участие в крестьянском бунте были сосланы мои предки с Житомирщины. Я добирался до бабушки один, четыре с половиной месяца, привязавшись в вагоне ремнем к вентилятору, чтобы не упасть, — мест не было. В Сибири, хотя и далеко от войны, я все-таки ее увидел. Война была моим детским садом. Я видел много страшных свадеб в 41-м. Ребята отправлялись на фронт без всякой надежды на возвращение. Свадьбы были со слезами. Очевидно, тогда я понял, что искусство может выполнять свою важную функцию, позднее написал об этих детских впечатлениях в сборнике "Станция Зима". И еще я просто поражался сибирским женщинам, какими они были мастерицами, могли не только песни петь, но и сочинять. Это были мои первые учителя. Я никогда не забуду, как они на моих глазах сочиняли частушку. Одна строчку начинала, потом бросала — другая подхватывала. Например:
Мою голову раскрытую остудит ветерок, а мою любовь забытую осудит весь народ.
"Народ" и "ветерок" не рифмуются, но "остудит ветерок" и "осудит весь народ" — это совершенно новаторские строки, идущие в глубь русской истории, русского фольклора, и они показывают замечательный, дивный слух нашего народа.
"БЕЖИТ РЕКА, В ТУМАНЕ ТАЕТ…"
— Хочу вспомнить, как я написал первую песню. Я совсем не был тогда знаменитым (мне было 22 года). Позвонил вдруг песенный композитор Эдуард Колмановский: "Женя, у меня есть замечательная мелодия — такая… завалиночная. Ты же жил в Сибири во время войны, наверняка слышал много частушек, песен… Приезжай, попробуем". Я послушал — понял: в точку, как на завалинке. "Сколько времени нужно? Месяц?" А я сразу же написал, и через три дня песня вышла в эфир. Ее исполнила тогда еще малоизвестная девушка из самодеятельности, с которой мы подружились, — Людмила Зыкина. Она потом много моих песен спела. И я гордился. Месяца через три я был где-то на Севере, иду по селу. На речке женщины деревянными вальками отбивают о камни белье и поют песню. Слышу — что-то знакомое. Моя! Я был вне себя от счастья. Приосанился, подхожу: "А что за замечательная песня? Не знаете, кто автор слов?" — "Да наша это, деревенская. Кажется, Лидка из соседней деревни сочинила". Я сначала обиделся, а потом понял: Господи, мне же сейчас сказали самый большой комплимент, раз народ так считает.
Сейчас Евгений Евтушенко заканчивает свой почти 30-летний труд — антологию "Десять веков русской поэзии", которая начинается еще до "Слова о полку Игореве".
— Если бы я не сидел с этими женщинами на завалинке в дни войны, я не взялся бы за этот труд.
Антология — это итог более чем 20-летней исследовательской работы. Она будет состоять из четырех томов по 800 страниц. Из собственных произведений поэт позволил себе включить только перевод "Слова о полку Игореве", который считает лучшим из существующих. Первый том антологии, который завершается Пушкиным, выходит из печати как раз к юбилею Евтушенко.
— Пушкину зверски повезло, что у него была такая замечательная учительница — Арина Родионовна. Свои новаторские рифмы он брал у нее. Он рифмовал: ветер — вечер. Или: "Возьми себе шубу, да не было бы шума". Это новаторские рифмы. И я согласен с Мишей Задорновым: это ей, Арине Родионовне, надо поставить памятник, она заслуживает его не меньше, чем другие деятели русской литературы. Поколение "шестидесятников" подхватило и развило это направление, чем спасло (пока!) русский язык от нерифмованного стиха, который гораздо тяжелее и труднее запоминается, потому что рифмы, как бубенчики, связывают разные строки и помогают нам их запоминать. В западной поэзии нет такого богатства, какое есть в русском языке для поэзии, потому что у них окончания слов не склоняются.
Евтушенко погружался в откровения о прожитых годах, которые порой смешивались с его взглядом на настоящее. Он читал стихи — любимые всеми и совершенно новые, написанные несколько дней назад. Но были еще и песни! Да не только в исполнении двух подруг поэта из Винницы, но и самого виновника торжества.
"ХОТЯТ ЛИ РУССКИЕ ВОЙНЫ?"
Это было одно из самых знаковых произведений Евтушенко. Песню распевала вся страна, весь СССР. А потом сам поэт предпочел России Америку. В США он преподает русскую поэзию и русскую прозу, русское кино, в частности, в этом году ведет курс по М. Булгакову — "Мастер и Маргарита" (он говорит: "Мне, к сожалению, не очень нравится фильм по этой книге, иностранный еще хуже"). И еще об одном писателе и об одном фильме вспомнил поэт.
— Пастернак дал мне совет: "Женя, никогда не предсказывай своей трагической гибели, сила слова такова, что ваши собственные стихи доведут вас до печального конца". Когда Пастернак написал свой прекрасный роман "Доктор Живаго", его упрекали в ненависти к русскому народу. Но в книге на 600 страницах нет ни одного плохого человека. После этого романа, после прекрасного английского фильма, который гораздо лучше нашего, весь мир начал изучать русский язык. Этот фильм был признан лучшим фильмом XX века, было даже постановление английского парламента. Играют хорошие актеры. Мне очень нравится музыка, тема любви Лады и доктора Живаго. И я написал на эту мелодию свои стихи.
Евтушенко исполнил романс на музыку к фильму "Доктор Живаго".
— Преподавать в США — это моя миссия. Во многом жизнь человечества зависит от того, как сложатся взаимоотношения наших двух стран. Они еще, к сожалению, не очень хорошие. Нет еще такой "холодной войны", той, во время которой я вырос и во время которой мне сломали два ребра, когда я однажды выступал в США. Сейчас, образно говоря, такой вот "холодный мир". Но вы, пожалуйста, не забывайте, что очень часто от лица своих народов говорят люди, которые эти народы не представляют.
"И НЕНАВИДЕТЬ ЗЛОРАДНО ЧУЖИХ МЫ НА СВОИХ НАУЧИЛИСЬ"
Евтушенко рассказывал о своих любимых американских студентах из университета штата Оклахомы — детях ковбоев и нефтяников:
— Ребята у меня очень хорошие, талантливые, трудолюбивые. Ковбойский нефтяной город, где проживают 450 тысяч человек. Там четыре университета, театр оперы и балета, три драматических театра, там воспитываются молодые поэты, писатели, художники. Кстати, в этом штате русский язык изучают почти в 3 тысячах государственных школ. Они, американцы, в свои 17 лет влюбляются в Пушкина, Блока, Есенина, Цветаеву, Пастернака. Плачут в финале фильма "Холодное лето 53-го…", когда показывают Папанова. А во время просмотра "Ночного дозора", который имел у нас огромный кассовый успех, вдруг встал один из моих студентов, огромный афроамериканец, и попросил: "Мистер Евтушенко, нельзя ли остановить эту третьестепенную голливудщину? Как можно это смотреть после "Чапаева", после "Летят журавли"?
Евтушенко не скрывает огорчения и даже гнева: во всем мире нагнетается эпидемия антиинтернациональных настроений.
— Я думаю, что было бы, если бы Пушкин воскрес и прошелся сейчас по Питеру, если бы он попался на глаза скинхедам с заточками… Убивают за цвет кожи, за курчавость волос. Убивают перуанцев, которые приехали из бедных деревень изучать медицину. В детстве я любил фильм Григория Александрова "Цирк", видел, как весь зал плакал, когда в конце картины маленького негритенка передавали из рук в руки. Мальчик Джеймс Паттерсон вырос и стал известным поэтом и моим другом. В последние годы его начали оскорблять — сами знаете, как сейчас развивается национализм, я бы даже сказал, антиинтернационализм. После взрыва в лондонском метро на радио "Эхо Москвы" была передача, радиослушателям задавали вопросы: что они думают по этому поводу? Я просто остолбенел от злорадства некоторых людей.
На нынешнем севастопольском вечере состоялась премьера одного из последних, еще не напечатанных стихотворений Евтушенко "Свинцовый гонорар" — в память о журналистах Дмитрии Холодове, Юрии Щекочихине, Анне Политковской, погибших в борьбе с мафией и коррупцией.
YELLOW SUBMARINE
И вот прозвучало еще одно произведение: "Баллада о пятом битлзе". Евгений Александрович рассказал, как много лет назад он, по сути, оказался пятым в группе "Битлз". Лишь недавно поэт узнал о том, как во время первой поездки "Битлз" в континентальную Европу подружка подарила Леннону первую книжку Евтушенко на английском: "Станция Зима" и что "Битлз" читали вслух друг другу строки для хорошего настроения.
— Когда я был на концерте "Битлз" в Риме в 1964 году, я и предположить не мог, что перед каждым выступлением они читали мои стихи. А теперь давайте вспомним их песню и споем. И вы мне помогайте.
Поэт запел. Весь зал с удовольствием подпевал ему припев Yellow submarine.
Вот так в жизни все переплетается: Россия, США, Европа, Украина. И — Севастополь. Назавтра после концерта поэт улетал в Москву, потом — месячные гастроли по Сибири, Уралу, Волге, всего 35 концертов в преддверии своего 75-летия. Поддерживая гражданский пафос вечера, Евгений Александрович заговорил об отношениях между народами:
— Мальчишкой я смотрел старый фильм, который очень хорошо помню, — "Малахов курган". Русские, украинцы, представители всей нашей огромной страны воевали здесь с фашистами. Для меня Севастополь — город очень сокровенный, очень важный в нашей истории. Считаю, что все недоразумения лучше всего решаются, если использовать не политический подход к политическим проблемам, а просто человеческий. Начинать надо с чистого листа и не тыкать, кто больше сделал и кто больше виноват. За нашими плечами лежит такая огромная история Украины и России, такая великая литература. Все проблемы решаемы, только надо научиться разговаривать друг с другом и начинать надо с себя и говорить, в чем ты не прав. Мы не можем друг без друга. И я не теряю надежды.
Помните его строки: "Цель человечества — человечность. Просто порядочность. Просто сердечность".
После концерта в гримерной Евтушенко сказал:
— Я впервые с огромной радостью сюда приехал. До этого не пускали — то город был закрыт, то я не соответствовал требованиям. Хочу посмотреть то, что я видел в кино, что читал. Я, кстати, включил в антологию стихи Л.Н. Толстого, которые он написал здесь во время первой обороны. Немножко с матерщинкой (тем он баловался), но стихи очень хорошие, написанные в то же время, что и "Севастопольские рассказы". Вы знаете про стихи? Нет? Там много любопытного.
Два с половиной часа провел 75-летний Евгений Евтушенко на сцене Севастопольского центра культуры и искусства. В пестрой рубашке, джинсах, огромных кроссовках. По-прежнему монументальный, артистичный, непредсказуемый. Так же завораживал и держал в напряжении зал, как и во времена своей молодости.
