16o
«Девушка пела в церковном хоре…»
В храме было возвышенно тихо. Тонкий луч гулял по фрескам, батальным картинам, по именам прославленных адмиралов и защитников Севастополя, а потом поднимался к вершине купола.
Он лежал в центре зала — светлый, спокойный, красивый. Он отошел от боли и страданий и уже познал то, что еще только предстоит преодолеть в будущем всем нам, собравшимся во Владимирском соборе. Неизбежно…
В этом тихом прощании была светлая печаль. Были невысказанные при его жизни почтение, уважение, признание. Мужу. Другу. Учителю. Коллеге. Артисту.
При жизни ему явно недодали заслуженных слов благодарности и почтения. Их не говорили и сейчас. Но уже по другой причине: чтобы оказалось это не всуе, не походя, не по протоколу. Зато свое, личное отношение каждый проговаривал про себя. Соизмеряя слово с вечностью, которая для него, Евгения Николаевича Кара-Гяур, теперь наступила.
А в душе всплывали те самые строки А. Блока:
«Девушка пела в церковном хоре…»Евгений Кара-Гяур для театра имени А.В. Луначарского — явление особого рода. Память его была словно кладезь поэзии — античной, средневековой, классической, современной. Как никто другой в театре, он знал литературу, историю, философию, живопись и, конечно же, драматургию. Он почитал этикет, умел носить фрак, мундир, костюмы всех времен и народов. Для всех было естественным: Кара-Гяур — это достоинство и аристократизм, мудрость и интеллект, сдержанность и глубина.
Из журналистского блокнота. Беседа с Е.Н. Кара-Гяур: "Фамилия моя, особенно в молодости, смущала. Все были нормальные — Ивановы, Сидоровы, Коваленки, Рабиновичи, а я с ненормальной двойной фамилией. И все обращали внимание. Я долго не знал, что Кара — это "черный", Гяур — "немусульманин", "иноверец"… Отец был чистокровным болгарином из-под Пловдива, мать — наполовину русской, наполовину украинкой. Позднее отец объяснил, что мы — Карагеоргиевы, что в период турецкого владычества прадеды не приняла мусульманства, и турецкие писцы записали их Кара-Гяур. Отец был коммунистом, работал вместе с Георгием Димитровым. Редактировал подпольную коммунистическую газету. Был арестован. Бежал в Россию. Едва не погиб, преодолевая вплавь Днестр. Так он стал гражданином СССР. Окончил Одесский университет, защитил одну диссертацию, потом другую. Он был организатором нескольких вузов на Украине — в Одессе, Тирасполе, Белой Церкви, Житомире. А в 1937 г. его арестовали. Я, тогда пятилетний мальчик, помню ту ночь, стук в дверь, обыск. Помню, как горько рыдала мать…
Потом был отчим — художник. Большая библиотека, книги по истории и живописи, и в доме друзья отчима — художники. Кстати, первое, куда он меня повел, — не в кино, а в музей. Вот в такой атмосфере я жил".
По рождению Евгений — одессит и первые 25 лет прожил в Одессе. Тем не менее родным своим городом он считал Севастополь. С Людой они приплыли сюда на теплоходе в феврале 1961 года. Корабль остановился на внешнем рейде, и в удивительном профиле города они увидели белоснежное здание театра, еще не заросшее деревьями, в кружевах черной чугунной ограды.
Из журналистского блокнота. "Севастополь очаровал буквально с первых минут, — вспоминал Евгений Кара-Гяур. — На второй день Алла Балтер повезла нас в Херсонес. Был ясный морозный день, на прибрежных скалах сверкал ледок. Мы поняли: все это — родное".
Родными были улицы, бульвары, бетонные плиты у скал, на котоpых в те годы они любили загоpать, своя двухвесельная лодочка, что стояла на водной станции, с котоpой они pыбачили и на котоpой с друзьями отпpавлялись по бухте после спектаклей, нескончаемые pазговоpы, обсуждения, споpы… Все это такое pодное, необходимое, как энеpгетический заpяд, как душевная подпитка дpуг дpуга, без котоpой, как потом оказалось, жить уже было невозможно.
"И потому Севастополь — это наш первый семейный дом, где мы были молоды и счастливы. Даже когда обстоятельства сложились так, что мы должны были уехать отсюда в Казань, даже когда в нашей жизни произошла трагическая, невосполнимая потеря, мы всегда знали: мы вернемся".
Зрителей всегда восторгала звучащая со сцены великолепная речь Евгения Кара-Гяур, ее чистота, красочность, многообразие. Оказывается, этому было свое объяснение. С первых дней учебы в Киевском государственном театральном институте он начал работать на радио и на тогда только еще зарождавшемся телевидении. В числе своих учителей Евгений главным считал Юрия Левитана и дикторов Московского радио. Вернувшись в Одессу, он не ограничился режиссерской и актерской работой в театре им. Октябрьской революции, а стал преподавать в театральном техникуме — сценическую речь, культуру речи, мастерство актера. Людмила оказалась в числе его учеников. Как это ни удивительно, но курс из 15 студентов, который вел Е.Н. Кара-Гяур, впоследствии дал шесть народных артистов, в том числе — Николая Губенко и Николая Волкова. О Людмиле, ныне дважды народной (Украины, Татарстана), — особый разговор.
В Севастополе Е.Н. Кара-Гяур был отмечен пристальным вниманием зрителей уже с первого своего появления на сцене. В спектакле "Яд" по пьесе А.В. Луначарского он исполнял роль "агента всех иностранных держав" Мельхиора Полуды. Он сразу стал любимцем публики, и поклонницы ждали его, молодого и красивого, у театрального входа. Поначалу он играл героев-любовников и героев-злодеев в спектаклях классической и современной драматургии — "Делец", "Бесприданница", "Дурочка", "Как управлять женой". Уже потом, лет через пять, режиссер Виктор Стрижов предложил поменять амплуа, и в репертуаре Кара-Гяур появились характерные роли.
Из журналистского блокнота. Рассказывает Людмила Кара-Гяур: "Знаешь, за что я всегда ему благодарна? За то, что он открыл меня во мне. Я все делаю где-то на уровне интуиции, на уровне эмоций. Женя всегда был рядом, в моих горестях, страданиях, в моем восхождении (нет, не на олимп!) — на эшафот, потому что каждый выход на сцену — это все равно что на эшафот. Он подпирал меня своим плечом. Он человек не показушный (плохое слово, но характерное), у него эмоции не буйствуют, чувства не открыты, он больше в себе. Но когда что-то случается глобальное, он всегда рядом… Это ведь и есть любовь".
После Севастополя была Казань. Поставленный специально для них Н. Орловым спектакль "Забыть Герострата" имел ошеломляющий успех. Все те 15 лет, что они проработали в Казанском академическом театре, стали их звездным часом. Там они получили звания: она — народной артистки Татарстана, он — заслуженного артиста Татарстана. Там они ощутили высоту и планку, которую надо достигать, чтобы потом снова подниматься вверх. Пpекpасный театp с великолепным pежиссеpским и актеpским составом, большая сцена, заслуженное пpизнание зpителей, высокие оценки кpитики, звания, масса пpиглашений, телевидение, пpеподавательская деятельность… В Казани Евгений Николаевич работал на радио и телевидении, преподавал в театральном училище, вел занятия по культуре речи на юридическом факультете университета и в пединституте, давал концерты, участвовал в вечерах поэзии татарских поэтов, был общественным директором Казанского Дома актеров. Это была бурная, плодотворная, насыщенная жизнь.
И тем не менее они все эти годы жили надеждой на возвpащение в Севастополь. Чего им не хватало? Тpудно ответить. И потому, когда в Казань к ним пpиехали с пpиглашением Владимиp Петpов и Роман Маpхолиа, они не задумываясь согласились. Они веpнулись в гоpод, котоpый считали pодным. Веpнулись, оставив на далекой земле доpогие сеpдцу могилы.
Где бы ни работал Евгений Кара-Гяур, он был не только актером, но и режиссером. Поставил 80 с лишним спектаклей, из них 30 — для детей. Сочинять, играть и ставить пьесы для детей было его страстью. Он считал, что нет более доверчивого зрителя, чем дети, что каждый актер в молодости должен пройти через этап сказок, ведь где, как не в сказке, можно выявить свою техническую вооруженность, свой темперамент, умение найти внешнюю характерность и характерность речи, применить неожиданную пластику.
Из журналистского блокнота. "Что для меня есть сцена? — повторял Евгений Николаевич мой вопрос. — Для меня это уже не предмет перевоплощения. Это в молодости хочется попробовать и одного, и другого. Чем больше я работал, тем важнее было другое: с чем я выхожу на сцену? Что я хочу сказать залу? Что волнует меня и как это откликнется в людях? Какой нравственный заряд, какие свои личные проблемы несу как актер? Умею ли угадать боль времени, боль общества? Мне всегда было интересно выходить к людям с какой-то проблемой. И ради нее стоило перевоплощаться".
Гражданская позиция — вот что всегда отличало Евгения Николаевича Кара-Гяур. Он умел чувствовать боль сограждан и чутко отзывался на зов времени. Сейчас мало кто вспомнит, но было такое: в апреле 1995 года Е.Н. Кара-Гяур написал стихотворение, посвященное трагической гибели редактора нашей газеты Владимира Иванова. В день похорон мы обратились к Евгению Николаевичу и Людмиле Борисовне с просьбой разделить с севастопольцами часы прощания с В.И. Ивановым. Они моментально откликнулись. В Матросском клубе была образована своеобразная радиостудия. По просьбе ведущих — Е.Н. и Л.Б. Кара-Гяур — севастопольцы в прямом эфире говорили о трагедии, которая постигла наш город, и о своем к ней отношении. В течение двух с лишним часов Евгений и Людмила вели этот разговор с тысячами людей, заполонивших площадь Ушакова. О добре и зле, о долге и гражданственности, о нашем городе. И рефреном звучали слова из стихотворения Евгения Кара-Гяур: "Убит один, но живы мы. Мы все по духу Ивановы".
Жаль, очень жаль, что аудиозапись этого прощания не сохранилась.
А сейчас спустя годы во Владимирском соборе мы прощались с Евгением Николаевичем Кара-Гяур. И в голове всплывали блоковские строки о девушке, поющей в церковном хоре, о голосе, летящем к вершинам храма:
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у царских врат,
Причастный тайнам, — плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
