Европейским выбором уже все уши прожужжали. Дескать, если мы туда рванём, то счастливо заживём. Врать не буду, сам в той Европе не бывал. И не то что не хочу, даже на дорогу туда как-то было накопил. Но пока на обратный путь собирал, жена накопленное на дорогу туда на наряды потратила. Когда у женщины пик третьей молодости, а она никак с первой не распрощается, то увещевать её бесполезно. И то чистая правда, с такой быстро не состаришься…Совсем было отчаялся в Европу лично заглянуть, о которой болтают разное. Но так случилось, что Европа сама ко мне пожаловала. К проживающему по соседству моему знакомому заявился в гости, а заодно и полюбоваться Севастополем, «проведать своих» на немецком кладбище у села Гончарного чистокровный немец. Причём прикатил он в наш город-герой аж из самой Германии на своей машине. Какая дружба или родство моих знакомых с немцем связывает, не выяснял. Оно мне надо, не те времена. А так как у меня с давних времён сохранился каменный гараж советской постройки, а машина давно канула в Лету, то сосед ко мне: «Пусти немца на недельку в гараж на постой». Во избежание международного скандала (во дворе с машинами разное случается), конечно, пустил. С этого момента моё прозрение по поводу Европы и началось…
Гараж у меня, как и у всех нормальных людей советской поры, когда гаражей ещё было больше, чем машин, добротный, двухэтажный из каменных инкерманских блоков. Одним словом, мой гараж — моя крепость. Это тебе не новостроящиеся многоэтажки. Такому гаражу не страшно не только землетрясение в 9 баллов, но и прямое попадание атомной бомбы типа сброшенной американцами на Хиросиму. Немец внимательно осмотрел гараж, затем по мощному корабельному трапу спустился в ярко освещённый и тоже оштукатуренный, сияющий белизной двухкомнатный нижний его этаж.
Предполагаю, немец перед поездкой в Севастополь в лучшем случае посещал недельные курсы по изучению русского языка, а я хотя и изучал немецкий в школе, а затем в высшем военно-морском училище, но при этом отчётливо осознавал, что он мне в жизни никогда не понадобится. Поэтому не знаю, каким способом Миклухо-Маклай с папуасами общался, но в моём общении с Куртом (так звали немца) на русско-немецком и наоборот языке без интуиции и мимики не обошлось. И вскоре мы достигли смыслового взаимопонимания. Гораздо сложнее было с разделяющим нас менталитетом.
— Это у вас семейное бомбоубежище? — допытывался у меня немец.
— Это гараж для машины, которая у меня давно была.
— Зачем для машины, которая давно была, такой огромный гараж? — показал, раскинув руки, немец. Затем, указав на нижний этаж: — Там живёт кто-то?
Ну как ему объяснить, что у нас гараж многоцелевой, а не только для машины. О том, что в гараже удобно всякий ненужный хлам хранить, думаю, немец и сам догадался.
— А ещё, — загибаю палец и указываю на заржавевшие тиски с молотком, — гараж — для ремонта машины.
Вижу, не соображает, словно только на свет народился.
— Ремонт надо делать в мастерской, там делать быстро и хорошо.
— А ещё, — загибаю очередной палец, — в гараже бар и клуб по интересам.
И опять никакого взаимопонимания. Бар для немца — место, где только пиво пить, кушать, говорить. Ну как ему втемяшить, что бар у нас там, где нормальному человеку с минимальными затратами и без надзора со стороны фрау после третьей с единомышленниками можно по душам и без купюр поговорить обо всём, начиная с мировых проблем. Словом, сказать о любом всё, что о нём думаешь. Гараж и есть идеальное место для подобного очищения души от скверны.
Идём по двору, опять донимает:
— Зачем, — показывает, — мусор надо разбрасывать?
Ну допёк:
— А чем, — отвечаю и красноречиво показываю, — дворник будет заниматься? За что зарплату получать?
Вижу, у этого «инопланетянина» ни единой искорки в глазах, без малейших эмоций голосом и движениями робота меня наставляет:
— Дворник надо клумбы, деревья поливать…
Слово «ухаживать» немец не осилил. Ну как ему объяснить, что у нас менталитет не тот. У нас «человеческого общения» даже урны из бетона, детские площадки из железа, вековые деревья, не то что клумбы, не выдерживают.
— А собачки где у вас гулять?
— Это у них надо спросить, где они у нас собираются гулять.
— А где они собираться?
Тут уж я на него уставился, вижу, не отстанет со своими идиотскими вопросами.
— Где собачки собираться, покажу потом, а сейчас пойдем ко мне, у меня дома есть украинский борщ, сало, шнапс…
На удивление, немец тут быстро сообразил, о чём идёт речь, и не заставил себя упрашивать. И борщ с салом, и шнапс: «О, гут, гут!» Но и тут нашёл к чему придраться:
— Вы бедный страна, бедный народ, у вас мало и дорогой вода. Почему посуда мыть долго-долго из-под крана?
Отвечаю ему по-русски:
— У тебя есть евро в банке?
— О, я-я…
— А мне у банка ещё и в долг перехватывать гривны приходится, — для иллюстрации красноречиво вывернул пустые карманы. — Ферштейн?
Вижу, не понимает:
— Ну могу я позволить себе роскошь хотя бы мыть посуду не в раковине, а под холодной проточной водой?
Немец выпучил глаза, вот-вот из орбит вылезут:
— Надо хорошо работать, много зарабатывать, экономить.
— У нас можно даже плохо работать и много зарабатывать, но надо давать большой взятка.
— Взятка — это тюрьма, это позор.
— Ошибаешься, Куртик, взятка, грабёж — это Мальдивы, Рио-де-Жанейро, шикарный «Мерседес»…
С минуту немец смотрел на меня невидящими глазами, пытаясь сообразить, что за ересь я изрёк. Вдруг как бы очнулся, погрозил мне пальцем и, хотя до этого ни разу даже не улыбнулся, захохотал, причём хохотал до слёз. Наконец, угомонившись, похлопал меня по плечу:
— Ты есть хороший человек! Ты приезжать ко мне Европа.
— Ладно, Курт, давай ещё по сто на посошок, закусывай котлетой и катись со своей Европой…