15o
Настоящим краеведам художника Константина Федоровича Богаевского представлять не надо. Его графика, по мнению искусствоведов, вошла в русское искусство как образец высокого мастерства. Практически всю жизнь Константин Федорович прожил в Крыму, и именно Крым (точнее, его пейзаж) стал главным героем его полотен. «Гордо и смело взглянул Богаевский на природу своими глазами и дал намеки на седые тайны. Не будем искать в картинах выдающегося пейзажиста фотографическое подобие этих мест. Художник широко применял в своих картинах метод живописной стилизации, некоторую условность в трактовке объектов величавой вечности» (М. Волошин).
Несомненно, пальма первенства открытия для миллионов почитателей неповторимого очарования природы восточного Крыма принадлежит Богаевскому. Уже в своих первых работах он, захваченный мыслью о древности Тавриды, подвергал реальный ландшафт окрестностей Феодосии активной творческой трансформации. Так родилась у этого живописца самостоятельная крымская историческая тема — Киммерия. Ей Богаевский остался верен на всю жизнь.
Крымская земля Богаевского — это не только изъеденные ветром и зноем пустынные холмы Коктебельского залива или стены древней Кафы. В художественном творчестве Константина Федоровича предстает весь горный Крым: горы-останцы Внутренней гряды легко угадываются на полотнах «Алтари в пустыне», «Южная страна. Пещерный город» (последняя картина хранится, кстати, в Севастопольском художественном музее). Изображал художник и Чуфут-Кале, и Карасубазар, и Алупку, и зубчатый силуэт Ай-Петри. По признанию самого художника, видавшего Италию, Альпы, «лучше нашего Крыма на земле нет уголка» (из письма К.В. Кандаурову, 1909 год).
А вот Гераклейский полуостров не нашел свое место в его творчестве, хотя он как ученик А.И. Куинджи в Севастополе бывал не раз и даже жил продолжительное время. Забегая вперед, сообщим, что годы, которые К.Ф. Богаевский прожил в окрестностях Севастополя, совпали с периодом самого длительного в его жизни творческого простоя, в течение которого он ничего не рисовал. Когда же? С 1914-го по 1917 год. В чем же загадка такого простоя и упорного «игнора» нашего уголка Крыма?
Вначале познакомимся со сложившейся точкой зрения по этому поводу. По мнению искусствоведа Р.Д. Бащенко, автора монографии «К.Ф. Богаевский» (1983 г.), причина бездеятельности Богаевского — творческий кризис, в который Константин Федорович погрузился в десятые годы ХХ века. Да, действительно, в это время в его творческой манере наблюдаются рационалистичность, бездушность. Сам художник констатирует: «Какая-то заслонка встала перед моими глазами. Вещи какие-то выходят все бескровные, без красок, как трупы» (из письма К. Кандаурову от 21 апреля 1914 года). Живописец особенно тяжело переживал творческую неудачу, которой он считал последнюю на тот момент и всего дореволюционного периода работу «Осенний пейзаж» (1913 год). И можно было бы согласиться с автором монографии, если бы не знать о неиссякаемом оптимизме и трудолюбии художника.
Логично было бы ожидать, что летом 1914 года, находясь в Крыму, художник должен был пережить новый всплеск своего таланта. Но в списке законченных работ художника нет ни одной, которая была бы помечена 1915, 1916 или 1917 годами.
Вот мы и подошли к теме загадочного периода в жизни Константина Богаевского. Названные выше годы художник провел в Севастополе (точнее, в его окрестностях) и работал (служил) командиром роты. Да-да, начавшаяся 1 августа 1914 года Первая мировая война спутала все его планы. Сорокадвухлетнего художника призывают в армию. К счастью, не в действующую, а в саперные войска. Так он оказывается в пределах Севастопольской крепости, еще помнящей 349-дневную осаду. Где именно? Нам повезло, что в то время образованные люди писали письма, которые помечали датой и местом. Свои письма Константин Федорович слал с пометкой «Херсонесский маяк». Художник — командир отдельной действующей рабочей роты. И в этой должности он пробудет до конца 1917 года — более трех лет. Срок немалый, чтобы хорошо узнать, а может быть, даже полюбить окружающую землю. Но у Богаевского мы не найдем картин, написанных под впечатлениями этих лет. Почему?
Настоящих причин было несколько, они так тесно переплелись в душе художника, что, пожалуй, он и сам не смог бы отделить их друг от друга. Прежде всего следует учесть, что Севастополь начала ХХ века уже был большим и шумным городом. А художник, по его собственному признанию, привык к размеренной жизни провинциального города, серость и глушь которого заставляют мечтать и выдумывать «сказочно-далекий и прекрасный мир».
Итак, с городом понятно. Напрашивается вопрос: почему безлюдные берега Маячного полуострова, любимые многими севастопольцами, не нашли отражения на полотнах Мастера? Один простой ответ (нехватка времени) на этот вопрос дает сам художник в своем письме к М. Волошину (23 сентября 1915 года): «Что касается меня, то я совсем искусством не занимаюсь — и времени почти нет свободного, и душа недостаточно спокойна для этого». И далее: «Из-за моей работы по роте не имею возможности хоть изредка побывать в Феодосии».
Чем же был так занят Богаевский в течение нескольких лет? В письмах он ни разу по сути вопроса не обмолвился. Теперь-то мы знаем, что в это время началось строительство сверхсовременной и сверхмощной для того времени бронебашенной батареи, известной нам как 35-я береговая батарея! Автор хранит ксерокс карты юго-западного Крыма, составленной еще в 1894 году, на которой кто-то из военных проектировщиков того времени красным карандашом начертил границу дальности стрельбы этой батареи. Вот эту очень секретную батарею, которую закончили возводить только в 1929 году, и строил художник как командир саперной роты.
Можно назвать еще одну причину полного отсутствия художественных работ Богаевского того времени, которая была не известна автору упомянутой выше монографии. Шла война. На территории Севастополя действовала цензура, которая накладывала запрет на фотографирование или рисование чего-либо в окрестностях военных объектов. Стройку день и ночь охранял караул из 20 нижних чинов. Попробуй тут рисовать!
И все же мы не ответили на другой вопрос: почему хотя бы берега Гераклеи не запали в душу художника, не стали прототипами его пейзажей в последующее время?
Причина, на наш взгляд, такова: художник под влиянием другого «куинджиста», Н. Рериха, видел в природе неиссякаемый источник нравственной красоты, целостного пейзажного образа. По-видимому, принудительное нахождение на берегах Маячного полуострова сделало эти места для него чем-то тягостным. Вот его впечатления от жизни на берегах Казачьей бухты: «Кругом меня… темные и грязные бараки; кругом ни кустика, ни дерева, все уныло, и неустанно гудят телефонные провода» (из письма от 25 ноября 1916 года). Легко понять крик души художника, когда на предложение своего друга художника Константина Васильевича Кандаурова прислать на выставку свои работы он отвечал: «Могу прислать только приказы по роте за моей подписью, если хочешь даже за целых два года — вот весь результат моего нынешнего творчества, а ты говоришь о каких-то картинах, откуда мне их взять?»
Война безжалостна ко всем. Но К.Ф. Богаевский оставался верен присяге, воинскому долгу. Военную службу он покинул, когда Севастополь уже жил потрясениями революции осени 1917 года, когда уже всем было не до батареи.
Кроме тягот военной службы, постоянных проблем со снабжением (думаю, строители поймут меня), Константин Федорович в своем «унылом и постылом тылу» (письмо к Волошину) испытывал и нечто такое, что не позволило ему все-таки опоэтизировать и пропустить через сердце берега Маячного полуострова. Не исключено, что Богаевский своим художественным чутьем интуитивно предвосхитил то же, что спустя 90 лет описал севастопольский писатель-краевед В.В. Шигин: «Особенно недоброй славой пользуется в Севастополе мыс Херсонес. Даже днем здесь чувствуешь себя как-то тревожно, словно все время невидимый наблюдатель следит за твоим шагом и ты все время ощущаешь на себе чей-то недобрый взгляд». И далее: «Сколько раз я ни бывал на Херсонесском мысе, но всегда чувствовал там себя беспокойно и тревожно».
И все же годы жизни, проведенные Константином Федоровичем в окрестностях Севастополя, нельзя считать полностью бесплодными. Вынужденный тайм-аут был полезен художнику для осмысления своего творчества. А главное — сформировал неуемную жажду работать дальше. Уже в начале 1916 года он пишет: «…всякие планы и надежды, связанные с искусством, опять воскресают в душе… Вот потерплю годик, а там новой весной у природы начну отвоевывать обратно свои потерянные позиции…».
А накануне увольнения из армии 19 ноября 1917 года он пишет: «Мне страшно хочется работать…». В результате следующий период его творчества, охватывающий 20-30-е годы, знаменуется новыми находками, интересными приемами живописи.
А что наша Гераклея? Воспоминания о ней не могли исчезнуть бесследно, не дав толчка для раздумий. О годах, проведенных в окрестностях мыса Херсонес, Мастер мог сказать, выражаясь словами Максимилиана Волошина, так: «И горький дым костра, и горький дух полыни, и горечь волн — останутся во мне».
* * *
P.S.: Севастопольские адреса К.Ф. Богаевского: уже указанный Херсонесский маяк (жилые постройки можно видеть на дореволюционной фотографии), а также небольшой хутор чуть ближе к батарее, куда подходила, по словам К.Ф. Богаевского, линия телеграфа.
Н. ШИК, краевед.
На снимках: К. Богаевский (портрет художника Н. Ульянова); Херсонесский маяк.
