13o
Сегодня исполняется 175 лет (по ст. стилю) со дня рождения Петра Ильича Чайковского, гениального русского композитора мирового масштаба, замечательного дирижера, педагога, автора десяти опер, трех балетов, семи симфоний, четырех сюит, более ста романсов. Правнучатый племянник композитора Владимир Волков как-то написал: «Чайковский занимает чуть ли не первое место среди исторических личностей по литературным легендам о нем».
И это суждение практически бесспорно. Чего стоят хотя бы усилия сотен музыковедов, не устающих и по сей день перлюстрировать и искать особые, интимные нотки в трехтомном собрании переписки Петра Ильича с загадочной корреспонденткой, не соизволившей за многие годы эпистолярных встреч, так сказать, даже «открыть личико» в прямом смысле этого слова…
Речь идет о почитательнице таланта и финансовом спонсоре П.И.Ч. — баронессе Н. фон Мекк. Подумать только: Надежде Филаретовне им адресовано… 760 писем! Однако ни в одном из них Петр Ильич не переступил грани респектабельного, в высшей степени вежливого и благодарного (по известным причинам меркантильного свойства) собеседника. Всего-навсего…
Но существует по непонятным причинам вообще-то пока малоизвестная переписка Петра Ильича с другой представительницей «сильного слабого пола», которая получила от великого композитора целых 82 послания. Из них около сорока пришло на севастопольский адрес.
Наш рассказ как раз и пойдет о весьма непростых отношениях П.И. Чайковского с этой женщиной (откроем наконец ее имя) — Юлией Петровной Шпажинской, с которой именно в нашем городе в последний раз за весь период их знакомства состоялось свидание Петра Ильича 128 лет назад…ПЕЧАЛЬНЫЙ РЕЙС
Летом 1887 года Петр Ильич лечился в Боржоми. Именно сюда пришло горестное известие о том, что в Германии на смертном одре его ждет с последним «прости» его давний сердечный друг Николай Кондратьев. Сборы были поспешными. Купив втридорога с рук билет в каюту 1-го класса, 9 июля Чайковский сел на пароход «Владимир», следовавший круговым рейсом в Одессу.
Ночью ему не спалось. Стократно считывал нотную седмицу (туда и обратно), но сон — ни в какую! Еще и еще на в общем-то сумрачном фоне настроения нет-нет да и грело душу воспоминание о посещении галереи Айвазовского в Феодосии, «съевшем» почти все стояночное время.
…Под сводами центрального зала музея с мелодической, казалось ему, одержимостью, звуча торжественными басами органных гекзаметрических басов, тысячеликие волны в ажурных пенных жабо виртуально как бы уносили его далеко за окоемы полотен знаменитого художника-мариниста…
Ранним утром по трансляции вдруг — как диссонанс! — прозвучало объявление: «Главная контора РОПиТа имеет честь уведомить господ пассажиров, что при следовании в Одессу пароход зайдет в Алушту». Как-то сразу резануло: «Стоянку в Севастополе, поди, сократят. Какая жаль!»
…В начале двенадцатого 10 июля 1887 г. пароход «Владимир» причалил к Графской пристани в Севастополе. Петр Ильич щелкнул крышкой часов: «Отход — в три. Боже, как мало осталось времени — целых полтора часа умыкнула Алушта! Однако надо спешить…»
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
Точно в такой же жаркий июльский полдень в Москве два с лишним года назад состоялось знакомство П.И. Чайковского с четой Шпажинских — модным драматургом Ипполитом Васильевичем и его супругой, 43-летней Юлией Петровной, в их доме N 1 во Всеволоженском переулке. Этой встрече предшествовал разговор композитора с братом Модестом в январе 1885 года. Он только-только приехал в первопрестольную и предложил Петру Ильичу внимательно почитать с аншлагами идущую в провинции драму Шпажинского «Чародейка».
«Она так и просится в оперу! Петя, не упусти случая, найди Шпажинского, поговори насчет либретто, он, кстати, в восторге от твоего таланта», — советовал Модест Ильич.
В первый же день знакомства с семейством Шпажинских Чайковский был буквально покорен осведомленностью хозяйки дома, статной, кареглазой, с длинными роскошными черными волосами женщины, о всех подковерных па музыкального бомонда столицы. И уж в этом доме не скрывали, что музыка Петра Ильича давно служит здесь предметом особого очарования. Во всяком случае Юлия Петровна, посетившая в начале февраля Большой театр, где ставилась опера П.И.Ч. «Мазепа», с восторгом отозвалась о таланте певицы Э. Павловской, исполнявшей партию Марии, особо отметив, что самое прекрасное сопрано, дарованное Господом, все-таки ничто без восхитительного музыкального сопровождения, рожденного гением Петра Ильича…
Каждое посещение композитором дома Шпажинских в ходе компоновки либретто оперы «Чародейка» неизменно заканчивалось чаепитием и задушевной беседой с хозяйкой дома. Вскоре за неимением времени Петр Ильич прислал лично Шпажинской первое письмецо, по сути записку, с извещением, что, мол, прийти не сможет, но берет в подспорье почту.
Так постепенно их переписка стала регулярной. 11 марта 1886 года Чайковский посылает Ю.П. билеты на концерт с исполнением симфонии «Манфред» и получает в ответ ее восторженное послание, где женщина уже открыто признается ему, что она безмерно восхищена его музыкой и очень признательна за сопереживание, связанное с ее личными обстоятельствами.
Какими же? Она давно эту «тайну Тильзита» открыла Петру Ильичу, признавшись в том, что в семье уже более года царит взаимное непонимание между супругами и что муж настаивает на ее отъезде с детьми и матерью в Севастополь, где у него живут дальние родственники.
После очередного грустного послания и малоскрытого упрека в том, что Петр Ильич давно не приезжал в Москву из-под Клина, где он арендовал дачу, Чайковский в марте 1886 г. пишет Ю.П.: «Я конфужусь и краснею… Начинаю бояться, что чем скорее и лучше Вы меня узнаете, тем сильнее будет разочарование. Политичнее всего было бы вовсе не показываться Вам на глаза, но желание повидать Вас превозмогает…»
…Возьмем навскидку любое из семи сотен писем П.И.Ч. к его таинственной воздыхательнице и многолетней спонсорше Надежде фон Мекк и безвариантно убедимся в том, что такой теплоты, таких вот, как вспышка света в ночи, откровенно обнаженных чувств в письмах к банкирше нет и в помине. Недаром отношения Чайковского и Шпажинской ведущая в России исследовательница жизни и творчества великого композитора доктор искусствоведения П.Е. Вайдман с очень осторожными оговорками все-таки назвала лирическими и интимными…
А какие иные характеристики можно выдать, если просто обратиться к выдержкам из писем Петра Ильича к Юлии Петровне? Вот они: «С первого же раза Вы показались мне симпатичны. Скажу Вам больше. Я проникся к Вам сочувствием (я понял, что Вы несчастливы). Вы обратились ко мне, ища нравственной поддержки»; «Я принимаю живейшее участие во всем, с Вами происходящем, и весьма желательно получать впредь известия от Вас»; «Неужели я не увижу Вас до отъезда? Это было бы для меня очень грустно»; «Превосходнейшая женщина!» (из письма к брату); «Знайте одно, что и я Вас очень люблю, и мне никогда на ум не придет посетовать на Вас, что Вы раскрываете мне душу Вашу…»
Думается, что всех этих свидетельств особого, сложноподчиненного, уходящего за грань чисто дружеского отношения П.И.Ч. к своей корреспондентке более чем достаточно…
А в скобках заметим, однако, что Петр Ильич в десятках эпистолярных диалогов с Юлией Петровной ни разу не переступил той зыбкой межи, за которой проглядывались бы очертания фазы новых, многообещающих отношений между мужчиной и женщиной. Эти особые, вообще-то нередко на уровне подсознания строго контролируемые границы, «ставящие на место» жар нетерпения сердца, гениально подмечены Анной Ахматовой:
Есть в близости людей заветная черта,
Ее не перейти влюбленности и страсти…
ПО АДРЕСУ: СОБОРНАЯ, 39…
Однако обратимся к событиям, обусловивших плутания П.И. Чайковского летом 1887 года в Севастополе. Осенью годом раньше Шпажинская с детьми уезжает в Севастополь, куда теперь не реже двух раз в месяц Чайковский шлет сочувственные, полные теплой грусти письма по адресу: ул. Соборная, 39, дом госпожи М. Поповой, для Шпажинской.
Почему же сочувственные? Потому что «упавший в глазах» композитора И.В. Шпажинский отправил своих близких «в ссылку» в вагоне 3-го класса, практически без средств к существованию. И поэтому Юлия Петровна в Крыму тянула семью уже сама, давая частные уроки музыки (она была превосходной пианисткой).
В конце 1886 г. Чайковский лапидарно отчитывается в дневнике: «Писал бедной Ю.П. Шп.» Более того, он в одной из корреспонденций предлагает ей материальную помощь, но свидетельств ее согласия на то нет…
…В марте 1887 года жизнь Петра Ильича сосредоточилась исключительно на инструментовке ариозо из оперы «Чародейка». И его «почтовые голуби» в Севастополь стали выглядеть весьма «отощавшими», на что с горечью посетовала в очередном послании Юлия Петровна и робко справилась: «Я не сильно докучаю Вам?» П.И. извиняюще тут же откликнулся: «Будьте уверены, мне желательно, чтобы Вы больше писали мне…»
Особняком в этом эпистолярном диалоге выделяется тревожная забота Петра Ильича о здоровье своей подопечной. В дневнике он помечает: «Необходимо отвечать Юлии Петровне. Она, вероятно, умирает. Все эти дни мысли у меня мрачные».
Нет никаких свидетельств о конкретном состоянии здоровья Ю.П. в тот период, но настойчивый и неоднократный совет П.И. в конце 1887 года переселиться Юлии Петровне в один из тихих уголков Южного берега Крыма наводит на мысль, что эта женщина все-таки была больна чем-то очень серьезным. Хотя, как свидетельствуют факты, она сумела победить свою хворь и более чем на два десятилетия пережила Петра Ильича.
ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ
Но вернемся в жаркий июль 1887 года. Петр Ильич только что сошел с парохода «Владимир» на дебаркадер Графской пристани. У него в распоряжении — всего лишь три часа до отхода судна, которое доставит его потом до Одессы, а дальше — «железка» и далекий немецкий городок Аахен, где умирал его друг Кондратьев…
Где ж эта улица, которая тогда звалась Соборной, где ж этот дом? Вокруг — пылища, «белое солнце разрух». Куда идти? После часа поисков на Артиллерийской набережной, в доме Сергова, в редакции «Севастопольского листка» клерк оказал Петру Ильичу любезность, разъяснив, как попасть на Городской холм, где и располагался севастопольский приют несчастной Юлии Петровны…
О том, как прошла эта последняя в их жизни короткая встреча, мы узнаём более или менее (скорее, менее) подробно из письма П.И.Ч. из Аахена, датированного 22 июля 1887 года. Вот его текст: «Дорогая Юлия Петровна! Мое посещение Вас в Севастополе немножко похоже на сонную грезу. Синее море, зной, раскаленные улицы, снование по всем севастопольским закоулкам, открытие таинственного Вашего убежища, четверть часа свидания с Вами, пароход — все это промелькнуло как мгновение и не знаю, наяву это было или во сне».
В «Дневнике» П.И. Чайковского, однако, это свидание запечатлено без излишних эмоций, весьма прозаично: «Севастополь. Жара. Насилу нашел Шпажинскую. Она проводила меня на пароход».
Смею предположить, что в последний миг они крепко обнялись… Их переписка продолжалась до 1 октября 1891 года, «пережив», кстати, эпистолярные отношения Петра Ильича с Надеждой фон Мекк на целый год. Но если баронесса, мечтавшая о любви с балкона и под маской, так и осталась для П.И. банкиршей, то Шпажинская до самого конца их обмена искренними посланиями неизменно волновала воображение композитора, который писал уже в начале 90-х годов XIX века: «Уверяю Вас, что я совсем не так изменчив, как Вам иногда кажется, и что в отношении к Вам я совершенно тот же, что был 3 года назад…»
Один из исследователей биографии нашего музыкального отечественного гения, Борис Никитин, так охарактеризовал сам факт этой переписки: «После Н. фон Мекк Юлия Петровна Шпажинская занимает по количеству писем, полученных от Чайковского, первое место среди женщин… Почему он ждал ее откровений и отвечал на них длинными, содержательными, интересными письмами? На этот вопрос ответа нет… Юлии Петровне Чайковский писал свободнее, чем Надежде Филаретовне, не стесняясь налагаемых особым положением благодетельницы ограничений… И даже если какие-то движения его души побуждали его к наивным поступкам, то и такие действия его все равно не кажутся бесполезными. Людям очень бывает нужно, чтобы их просто любили…»
Интересный, однако не бесспорный вывод. Из него вытекает такая мысль: Петр Ильич любезно, а самое главное — бескорыстно, позволял Юлии Петровне восторженно любить себя, оставаясь как бы в стороне, в чарующе отвлекающем мире симфоний, опер и сюит. Вначале, до отъезда Юлии Петровны в Севастополь, это, возможно, так и было. А вот как охарактеризовать источник его длинных взволнованных писем уже в Крым? Ситуация ведь ни к чему не обязывала. Судя по ним, в его сердце скопилось множество разноречивых чувств. Это и уважение к человеку, который одинаково с ним, композитором, считал, что там, где слова меркнут, выходит на авансцену её величество Музыка. Это и глубокие, искренние переживания за женщину, брошенную мужем, как говорится, без объявления вины. И, наконец, из писем Петра Ильича вообще-то ясно прорисовывается чисто мужское, даже порой не до конца осознанное любование и внешностью, и глубоким духовным содержанием этой вообще-то явно ничем себя не проявившей для окружающих женщины. Но общеизвестно, что причинные пружины любви, а в первой ее фазе — глубокой симпатии весьма сложно идентифицируются. Выходит, чем-то (не будем гадать!) Юлия Петровна все-таки затронула тайные струны сердца великого композитора? Иначе бы он с усердием, достойным, право слово, иного применения, не продвигал бы по издательским кабинетам ее довольно-таки посредственные литературные опусы, вдохновителем которых… сам и являлся. Чего стоит только один его отзыв по поводу повести «Тася», присланной ею на рецензию: «Вы — бесподобный стилист! Рад за русскую литературу!»
Каково?! Если учесть, что за 30 лет до появления «Таси» примерно с такими же фабулой и сюжетом Иван Сергеевич Тургенев на острие несомненного таланта явил миру свою «Асю», с такой же неразделенной любовью к NN, то о чем можно вести речь?
Так что отбросим в сторону сомнения, к кому же в качестве NN устремлялось все естество безнадежно влюбленной Юлии Петровны… И кто осмелится судить ее за то, что Петр Ильич, по его же признанию, «стал мучеником почты»?
НЕТЕРПЕНИЕ СЕРДЦА
Английский философ XVII века Фрэнсис Бэкон как-то выдал такое откровение: «Мужчина уже наполовину влюблен в каждую женщину, которая слушает, как он говорит». А если этот мужчина общается с каждым человеком и человечеством в целом на чарующе завораживающем языке музыки? А если он — Петр Ильич Чайковский? Нет смысла додумывать за великих и копаться в их малых и больших велениях души. Проще обратиться к последней строке эпиграфа к этому очерку и с сожалением задокументировать следующий факт: судя по всему, Петр Ильич и Юлия Петровна больше никогда не виделись после 11 июля 1887 года. Однако для нас, севастопольцев, важным остается все-таки то, что великий чародей музыки мирового уровня, наш гениальный соотечественник Петр Ильич Чайковский когда-то, движимый трогательными человеческими чувствами и немножко любви, и «множко» сострадания, побывал на нашей земле, и очень жаль, что от дома на ул. Соборной, 39, остался лишь четырехгранник земельного заброшенного участка на задах здания начальных классов школы N 3 на улице Советской.
…Ничто не вечно под луною. Наверное, это всё же так, судя по указаниям вездесущего Геродота на наличие энного числа допотопных цивилизаций, некогда канувших на Земле в Лету. Может быть, поэтому, конечно же, по аналогии, гениальный прохиндей Жан Батист Мольер как-то мудро изрек: «Из всех вечных вещей любовь длится короче всего». И тем не менее зачем-то же Петр Ильич Чайковский много лет назад с далеко не равнодушными чувствами, а с явно трепетным волнением в сердце искал в нашем городе заветное «убежище» Ю.П.Ш. на улице Соборной и, повторимся, заверял, что он «совершенно тот же, что был 3 года назад»…
Чем-то, выходит, глубоко занозила его душу Юлия Петровна Шпажинская: чья-то брошенная жена, чья-то любящая мать, а уже на полпути с «ярмарки жизни» — восторженная почитательница могучего музыкального таланта Маэстро, чьи симфонические и оперные шедевры волею капризного случая, скажем так, «в присутствии автора» озарили несказанным светом ее, в общем-то, вполне партикулярного кроя жизнь…
P.S. Сведя воедино информацию из различных музейно-архивных источников, можно с большой долей вероятности сегодня утверждать, что Юлия Петровна Шпажинская прожила в Севастополе по одному и тому же адресу (ул. Соборная, 39, а с южного парадного — ул. Чесменская, 42) до 1918 года. Может статься, и молитвами Петра Ильича Чайковского…
Его письма она за год до своей кончины адресовала в нашу северную столицу на имя директора Петроградской консерватории композитора А.К. Глазунова. Теперь переписка хранится в Мемориальном музыкальном музее-заповеднике им. П.И. Чайковского в г. Клине Московской области.
На снимках: П.И. Чайковский; Ю.П. Шпажинская с матерью; заброшенный участок с остатками фундамента бывшего дома N 39 на ул. Соборной. Ныне — это заросший дикой травой задний двор начальной школы — филиала школы N 3 на ул. Советской. Справа (для ориентира) — верхний план: шпиль так и не ставшего детским кафе здания банковских учреждений в створе ул. Суворова, с выходом на ул. Большую Морскую.
