16o
Судьба давно связала меня с Севастополем. В этом городе прошли, может быть, лучшие месяцы моей юности, здесь я стажировался на флоте, здесь я почувствовал и ощутил Грина…
(Владимир Амлинский).
* * *
Этот снимок публикуется впервые. Ему лет за тридцать. Под вывеской «Слава Севастополя» замечательный фотограф Александр Баженов запечатлел писателя Владимира Амлинского. Его серьезный, устремленный вдаль взгляд навеян, видимо, встречей с севастопольскими коллегами, их колючими вопросами. Страна на распутье, где-то 1985-1986 гг. От столичного гостя ждут обнадеживающих ответов: ведь из Москвы виднее…
Столичный гость
«Слава Севастополя» опубликовала интервью с лауреатом премии Ленинского комсомола Владимиром Амлинским. Беседу провела Елизавета Юрздицкая. Она и впоследствии общалась с ним. В один из своих последних дней в редакции Елизавета Георгиевна передала мне публикуемую сегодня фотографию: «Ты же с ним давно в дружбе. Да вы ещё и одногодки. Тебе такой превосходный портрет друга наверняка понадобится». Елизавета Георгиевна, светлая ей память, обладала профессиональным зрением.
С Лизой мы года два в одно время учились в школе № 5. Она с медалью завершила обучение, поступила на факультет журналистики МГУ. С юных лет Елизавета привлекала к себе внимание: обликом, обаянием, интеллектом, кругозором. В газете «Слава Севастополя» она очень скоро заслужила фирменный знак—«Золотое перо». Она очаровывала мужчин, да ещё таких разных: великий поэт Григорий Поженян, могучий адмирал Игорь Касатонов.
У заслуженного журналиста Украины Елизаветы Георгиевны Юрздицкой огромное творческое наследие. Вот бы подоспел к 100-летнему юбилею газеты сборник её избранных очерков и интервью—настоящее практическое пособие для молодых журналистов, студентов Севастопольского филиала МГУ.
Второй снимок отражает теплый осенний день 1984-го. Станислав Чиж завершил скульптурный портрет народного артиста СССР Игоря Владимирова. Такое событие следовало зафиксировать. Начали в Балаклаве за рыбным столом, где Игорь Петрович засыпал нас тостами. А Станислав Чиж заметил москвичу: «Ваше время, Владимир Ильич!» На что Амлинский отреагировал: «Так один Владимир Ильич уже определял и время, и место». За Балаклавой в обязательной программе значилось «Солнышко».
Многие писатели, художники, актеры произносили восторженные слова о Севастополе. Они искренне восхищались его величием, его воинской славой, его мужественной красотой. И московский писатель Владимир Амлинский носил в своем сердце любовь к Севастополю, но как по-своему проникновенно он сказал об этом: «Лучшие месяцы моей юности…»
Впервые он приехал в Севастополь по командировке «Литературной газеты» в 1961 году. Тогда 26-летний Владимир Амлинский был уже автором трех книжек. Его прозу одобрительно встретили Валентин Катаев, Юрий Нагибин, Евгений Евтушенко, Юрий Трифонов. Он понимал, чего стоят мнения таких корифеев литературного мира.
…По заведенному тогда порядку Амлинский представился в горкоме партии. Ему назвали имена передовиков, о которых следует написать. Он вышел на улицу, дошел до Графской пристани. И здесь присоединился к группе туристов, с ними следовал кряжистый, прихрамывающий экскурсовод.
Побродив по Херсонесу, девушки и юноши—немцы, прибывшие в общей группе из ГДР и ФРГ, затеяли веселую игру, вспомнив, видимо, античных олимпийцев. Но вдруг притихли, окружили экскурсовода, который рассказывал им о том, что происходило на этом берегу в 42-м и 44-м: «Отойдите подальше. Здесь, в этой земле, навсегда остались многие защитники нашего города—мои побратимы». Имя экскурсовода—Николай Евдокимович Ехлаков. Москвич представился, они познакомились. Так и встретил писатель своего первого героя. В очерке, опубликованном в «Литературной газете», В. Амлинский написал: «Это был комиссар Ехлаков, «железный» комиссар 7-й легендарной бригады морской пехоты… Собственно, никогда он не был «железным». Да, он был твердым и, если надо, даже жестким. Но он не был железным—потому что железо холодное, а он всегда был горячим и страстным. И он провел в этом городе самые тяжкие часы войны».
Те, кто помнит полковника Н.Е. Ехлакова, узнают его и в этих строчках: «Комиссар в атаках потерял голос и почти шепотом хрипел «ура», но его шепот слышали бойцы, потому что слух у них в те дни был обостренный, они слышали его и множили его шепот на сотни глоток, и шепот становился громом, силой, смертью врага…»
Молодой писатель поднимался к Владимирскому собору, ездил на катерах через бухту, заходил к школьникам и студентам, встречался с моряками на кораблях, общался с коллегами в «Славе Севастополя», во «Флаге Родины». Он всматривался в лица прохожих, иногда заговаривал с ними. Вскоре в столице вышла книжка очерков Владимира Амлинского о Севастополе «Друг с другом». Читатели узнавали своих соседей, сограждан.
Мыс Феолент
В 1964 году на военную переподготовку писатель сам напросился на флот. В один из октябрьских вечеров Амлинский встречался с журналистами «Славы Севастополя». В конференц-зал вошел опоздавший коллега и сообщил: «Хрущева сняли». Минутная пауза. Потом поднялся гвалт. Это ведь «кукурузник» Никита Хрущев преподнес Киеву Севастополь и весь Крым. По странному стечению обстоятельств очередной приезд Амлинского в Севастополь ознаменовался драматическим событием: в августе
68-го—советские танки на улицах Праги. Тогда в наш совместный с Владимиром день рождения, 22 августа, ресторан «Морской» был пуст: флоту объявили боевую готовность… Над Амлинским стали мрачно подшучивать: «Тебе нельзя отлучаться из Москвы… Обязательно что-то произойдет».
Все же меня отпустил начальник политотдела стройуправления КЧФ, где я служил редактором газеты, с условием ежечасно звонить дежурному (представляете, ещё не было мобильников!) о месте пребывания. Завершив вечернюю трапезу, компания выбралась на причал, где пришвартовался научно-исследовательский корабль. Владимир Амлинский предъявил вахтенному красную корочку с надписью «Союз кинематографистов СССР». Вахтенный вызвал капитана. Он, оказывается, читал повесть «Станция первой любви». Полуночную «четверку» (с нами были прибывшие из артековского «Спутника» корреспондент московского журнала «Смена» Михаил Зараев и варшавский телеведущий Ришард) пригласили в кают-компанию. Разглядывая фотографии различных портов, Владимир Амлинский поинтересовался: «Как выдается там разрешение на съемку?» Разъяснение писатель получил с ходу. Эти знания ему пригодились, когда он снимал документальный фильм «Город смоляных лодок»—о судьбе порта Вилково на Дунае.
Севастопольские мотивы проступают в произведениях Владимира Амлинского. В повести «Жизнь Эрнеста Шаталова» юноша и девушка мчатся на мотоцикле по скалистой прибрежной дорожке. Можно узнавать места, приближаясь к мысу Феолент.
«Мы подъехали к берегу, а берег там скалистый, прибрежная дорожка очень узка. Выжимаю скорость, мы мчим по этой дорожке. Спутница, конечно, боится, прямо-таки дрожит от страха, прижимается ко мне, а я иду по самой каменистой кромке. Так мы несколько секунд мчимся с ней между морем и землей, между её страхом и моим весельем, между падением и взлетом, между тем, что могло быть, но не случится, и подлетаем к мысу Феолент. Здесь я останавливаю мотоцикл, мы спускаемся вниз. Загораем, купаемся, лазаем по горам, пьем холодную воду из источника… Когда темнеет, мы снова садимся на мотоцикл и летим по темноте».
В документальном фильме «Сыновья» по сценарию В. Амлинского перед зрителем прошла история военной династии Авраамовых, несколько поколений которых от лейтенантов до адмиралов служили флоту. Один из них—вице-адмирал Г.Н. Авраамов, начальник Черноморского ВВМУ им. П.С. Нахимова.
В повести «В тени парусов», посвященной Александру Грину, Севастополь подробно предстает в фантастических городах Зурбагане и Лиссе. «Я вижу,—пишет Амлинский,—улицы Корабельной стороны, самые обыкновенные дворики, акации, берега Балаклавы, вечерний теплый асфальт Подгорного тупика. Это все родное, исхоженное вдоль и поперек, только увиденное в разное время. А облик морского порта проступает в его загадочности, быстро меняющейся реальности, в цветном тумане».
С открытым сердцем
Приходя в Морскую библиотеку, удобно расположившись в кожаном кресле времен первой Севастопольской обороны, с трепетом перелистываешь морские карты и лоции, вглядываешься в прихотливую изрезанность глубоких бухт от Аполлоновой балки до Херсонеса. Так писатель ощущает печаль веков от выветренных лестниц, от тяжести рыбацких сетей. И тогда возникает причудливый образ города, спрятанного в синий шар неба и моря. Такое можно увидеть только взволнованным и открытым сердцем.
Каждый приезд Амлинского в Севастополь множил число его друзей. Он бывал в мастерских скульптора Станислава Чижа, художников Геннадия Брусенцова и Владимира Озерникова, общался с литератором Павлом Веселовым. Первые публикации севастопольских писателей Дмитрия Ткаченко и Вячеслава Шерешева вышли в московских изданиях с его предисловием.
Возвращаясь к экскурсии с Н. Ехлаковым, прочтем еще одно севастопольское наблюдение В. Амлинского: «Здесь камни так много видели, что они говорили сами за себя, и немые их слова были печальны и суровы. И море, красноватое, вечереющее, шумящее, устало и протяжно открылось. Плескались мальчишки у берега, спасательная лодка грозно пересекала путь купальщикам, прибой был еле слышен… Не знаю, о чем думали немцы в бухте с прекрасным названием «Омега». Может быть, о том, что память не должна изменять людям…»
«Есть одна книга, которую я много раз начинал и к которой много раз возвращаюсь,—признавался Владимир Амлинский.—Она связана с городом, сыгравшим большую роль в моей судьбе, Севастополем. Здесь прошли, может быть, лучшие месяцы моей юности. Я прикипел душой к этому городу, дышащему романтикой; ею напоены камни и море, атмосфера Грина жива тут для меня как нигде: в улицах Корабельной стороны, в обыкновенных одноэтажных домиках и двориках, на берегах Балаклавы, где вспоминается Александр Куприн и его «Листригоны». Романтическое сегодня очень необходимо человеку, но не казенное, а подлинное, которое несет в себе история.
И это особенно чувствуется здесь. Город, прошедший через две обороны, знает традиции мужества. Помнит он имена Корнилова и Нахимова, Толстого, Пирогова, Тотлебена…»
«Для меня дорог Севастополь и моими друзьями. Ближайшего из них, к сожалению, уже нет. Это Дмитрий Николаевич Ткаченко. Патриот Севастополя, он мальчишкой ушел на фронт, перешагнул границу Германии. Потом вернулся в родной город, восстанавливал его, стал журналистом. Он любил Севастополь, очень предан ему. Дмитрий Ткаченко был его поэтом. А к трогательной песне «Севастопольские розы» неожиданно сочинил музыку. В Севастополе я встретил много интересных людей: Павла Яковлевича Веселова, Елизавету Юрздицкую, Анатолия Марету, Виталия Забияку, Славу Шерешева, Гришу Футермана…»
Синий шар неба и моря
У Константина Паустовского в повести «Черное море», прочитав о писателе Гарте, В. Амлинский узнал в нем Александра Грина, который размышлял о жизни, перелистывая морские справочники. «Гарт был признан мальчишками своим негласным советником от бухты Хрустальной до Корабельной стороны, от Черной речки до Аполлоновой балки. В первые дни севастопольской жизни Гарт изучал топографию города. Его привлекали изрезанные утесами берега, путаница глубоких бухт, повороты выветренных лестниц. Он подолгу рассматривал каменистые дворы, полные сухой листвы, платанов и голубоватых рыбачьих сетей. Его поражал причудливый план города, спрятанного в синий шар неба и моря».
Так ли представляют себе Севастополь нынешние архитекторы и властители города, скоро ли мы это узнаем и когда увидим?
Углубляясь в творческие поиски Александра Грина, В. Амлинский отмечал, что писателя привлекали загадочность, непохожесть этого мира, его связь с портами иных стран, быстрота меняющейся реальности, возможность проплыть полмира, сотни городов, чтобы вернуться в свой родной Лисс, а точнее сказать, Севастополь или Феодосию. Александр Грин и не маринист, и не волшебник, как любят его называть, он подлинный художник, написавший Свою землю и Свое море.
У коллег В. Амлинский находил созвучные мнения: «Должен признаться, меня привлекли слова замечательного писателя Ю. Трифонова: «Я не верю людям, которые говорят: «У меня было ужасное детство» или «У меня было очень тяжелое детство». Детство не может быть ни ужасным, ни очень тяжелым, ни плохим. Детство—это дар. Человек не может прожить два детства, ему не с чем сравнить». Как бы ни сложились у человека детство и юность, они всегда и трудны, и прекрасны, потому что у них большой жизненный запас».
Многие годы в августе друзья Владимира Амлинского отмечают день его памяти. Осталось более 20 книг писателя. «Тучи над городом встали», «Возвращение брата», «Жизнь Эрнеста Шаталова», «Оправдан будет каждый день», «Нескучный сад», «Борька Никитин» («Ремесло»)—наиболее известны. Герои этих романов и повестей привлекают читателя мужественным неприятием несправедливости и фальши, силой духа и остротой мысли. В них бьется и трепетное предчувствие светлой утренней надежды, и тревожное приближение беды в неведомой ночи. В них—драма человека, ищущего себя в мире и обществе, и это более всего созвучно с нашим временем.
Большой роман о Севастополе, где переплетались судьбы поколений от времен адмирала Михаила Лазарева (чей внук жил в 70-е годы во Франции) до наших дней, Амлинский завершить не успел…
Б. ГЕЛЬМАН, член Союза журналистов России.
На снимках: В. Амлинский у редакции «Славы Севастополя»; В. Амлинский и Б. Гельман, 1970 г.; С. Чиж, И. Владимиров, В. Амлинский, Б. Гельман, 1984 г.
P.S. Писатель Владимир Ильич Амлинский рано ушел из жизни: в ноябре 1989 года, 22 августа 2017 года ему исполнилось бы 82 года.
____________________________________________
Современники о творчестве Владимира Амлинского
Валентин Катаев: «В прозе своей, сохранившей прелесть молодости, но ставшей более мужественной и суровой, Владимир Амлинский говорит о жестокости и добре, об отцах и детях, о связях поколений».
* * *
Евгений Евтушенко: «Имя Владимира Амлинского неотъемлемо от судьбы нашего поколения, от летописи нашего военного опыта, от наших социальных и художественных надежд и разочарований. В его прозе отчетливо отражаются атмосфера и колорит сегодняшнего дня. Его основные романы «Нескучный сад», «Возвращение брата», «Ремесло», «Оправдан будет каждый день» оставляют впечатление серьезной психологической документации времени.
* * *
Анатолий Алексин: «Писатель никогда не сглаживал сложных конфликтов, предоставляя читателю самому разобраться в драматических обстоятельствах, в трудных житейских историях. В. Амлинский одним из первых показал нам далекий от фронта, но по-фронтовому трудный мир эвакуации, мальчишек той поры, которые вроде бы не воевали, но до дна, как и взрослые, испили чашу военных горестей».
* * *
Юрий Нагибин: «У Владимира Амлинского дарование подкреплено характером. Уже в первом сборнике рассказов ощущалась крепкая рука, хорошо служащая воображению. Он остро ощущает свою принадлежность к поколению тех, на чье детство пала черная тень войны. Ужас воздушных налетов, бомбежка и обстрел, гибель близких на фронте, бегство в чужие неприютные места. Так начиналась жизнь сверстников Амлинского. Им не дано было лишь самим держать оружие. После первых рассказов в «Юности» прошло немного времени. У В. Амлинского вышли повести, он пришел к читателям с романами «Возвращение брата», «Нескучный сад», «Борька Никитин». Писатель узнал жизнь и сам немало пережил: он заслужил право на большой и долгий разговор с читателем.
