16o
Как за четыре года сделать обычный театр самым популярным на полуострове? Как добиться того, чтобы на отдельные спектакли из месяца в месяц был аншлаг? Театральный феномен Севастополя—дело рук Григория Алексеевича ЛИФАНОВА. Недавно указом президента Российской Федерации он был награждён медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени. Корреспондент «Крымской правды» Валентина Васильева взяла интервью у главного режиссёра Севастопольского академического русского драматического театра им. А.В. Луначарского. (Публикуется с сокращениями).
—На спектакль «Мастер и Маргарита» нет билетов… Билет в театр почти в два раза дороже билета в кино, но крымчане внезапно полюбили храм Мельпомены.
—Мне кажется, здесь всё достаточно просто: мы, наверное, угадали ожидания публики. Есть запрос на очень хорошую классику, рассказанную современным языком. Всё-таки мы академический театр, поэтому уделяем много внимания русской и зарубежной классике. Но наш успех—это не заслуга одного человека, мы—большой коллектив. Не бывает, что какой-то человек пришёл, что-то там наладил—и пошёл зритель. Мне кажется, залог успеха—честная работа всего коллектива, когда занавес открывается, и ты понимаешь, что декорации выполнены качественно, что средства вложены правильно, что спектакль «богатый», костюмы сшиты на совесть, что актёры красивые, что они «в форме»: и играют на инструментах, и поют замечательно, и танцуют.
И тогда возникает влюблённость в артистов, тогда можно приходить на спектакль по два, три, четыре, по пять раз. Что у нас люди и делают.
Наверное, поэтому сложно с билетами—зрители приходят вновь и вновь. И для театров небольших городов это настоящее спасение. Зачастую бывает так: сыграли спектакль, получили 10-15 аншлагов, потом интерес угасает. Но когда мы играем уже, например, больше 50 раз «Мастера и Маргариту» и билетов не достать, то это значит, что люди хотят видеть его снова и снова.
И что самое главное—приходят те, кто не ходил раньше вообще в театр. Или взять «Бесов», когда работает «сарафанное радио», и публика приходит по второму, по третьему разу.
Это просто честная работа с утра до ночи, когда весь коллектив дружно, спаянно добивается успеха. Других рецептов нет.
—Недавно из репертуара ушёл ещё один спектакль. Как принимается решение, что постановка больше не будет на сцене?
—За последние несколько месяцев мы попрощались со спектаклями «Старший сын», «Везунчики», «Кабала святош», «Фредди, Фред, Фредерик». Каждый год в репертуар театра входит 4-5 новых названий. Вы видите, у нас просторное здание театра, но декорации к каждому спектаклю достаточно объёмные, и помещений для их хранения всё равно не хватает. У нас сцена большая, мы берём произведения очень крупномасштабные. Ведь классика—это двух-, трёхактные произведения. И когда репертуар расширяется, мы сталкиваемся с тем, что, во-первых, уже негде хранить декорации, во-вторых, какие-то спектакли «изнашиваются». Они необязательно «изнашиваются» визуально—по декорациям и костюмам, они иногда «изнашиваются» эмоционально. Просто проходит время этой постановки, тех интонаций, того слова. Поэтому мы смотрим на свою афишу: как только она наполняется новыми названиями, от каких-то спектаклей отказываемся. Нет спектаклей, с которыми мы бы расставались легко. Это всегда душевная боль. Но каждая из этих постановок создаёт уникальную историю театра.
—Что поставить на сцене—это ваше решение или происходит обсуждение премьер, идей для них?
—Мои спектакли—это, конечно, мои идеи. У меня есть внутренняя цель, свой профессиональный портфель, в котором лежат пьесы, ждущие своего часа.
Что же касается приглашённых режиссёров, то мы с ними обсуждаем названия, решаем для себя, что иногда нам необходимы те или иные постановки. Вот, например, мы осознали для себя, что у нас в репертуаре нет Шекспира. И мы принимаем решение: да, нам нужен Шекспир.
Во-вторых, мы стремимся и будем стремиться привлечь в зрительный зал молодёжь. Мы понимаем, что это будущее театра. Если сейчас не приучим молодёжь ходить в театр, то через два-три года они обзаведутся семьями и не придут вообще.
Поэтому, когда речь пошла о Шекспире, возникло название «Ромео и Джульетта»—такой разговор с молодёжью на волнующие её темы. И дальше мы начали размышлять: какого режиссёра могли бы пригласить, который бы смог молодёжи на её языке рассказать эту историю Шекспира, не разрушая структуру пьесы? И мы нашли Андрея Маника. Он—интересный очень, перспективный режиссёр, выпускник мастерской Крымова и Каменьковича, активно работает в Москве в театре «Современник». Результатом я абсолютно доволен. Мне очень нравится этот спектакль.
—Вас часто можно увидеть в зале на спектаклях.
—Да, это так. Я должен понимать, в какой форме находится артист и как идёт спектакль, как он именно сегодня воспринимается зрителем. Понимаете, для драматического артиста большая проблема—быть в форме. Балетный артист чувствует: если он не постоял у станка, у него нога не тянется, мышцы не проработаны. Музыкант, если не потренировался, не может выдать тот 100-процентный результат, который необходим. Есть такое абсолютно неверное мнение, что драматический артист может жить без тренинга: он вышел, и если он талантливый, у него всё включилось, всё пошло, текст, как по маслу… Ничего подобного!
Драматический артист тоже должен быть в постоянном тренинге, в постоянном поиске, это очень важно. Поэтому у нас проходят занятия по хореографии, вокалу. Когда есть возможность приезда каких-то специалистов с мастер-классами, мы ее всегда используем. Кроме того, для артиста очень важно много читать. Это часть его профессии. Он должен быть умнее тех персонажей, которых играет.
—Но вы сидите в зале, слышите, как у многих звонят мобильные телефоны. Не обидно?
—Это вопрос личной культуры каждого. У нас, к сожалению, стираются границы между кинотеатром и театром. Мне кажется, если бы в театральном буфете продавали поп-корн, то 10% зрителей взяли бы его с собой в зал.
Раньше поход в театр был определённым ритуалом: дамы надевали меха, вечернее платье, делали причёску. Сейчас это более обыденное мероприятие, но меня это не пугает. Меня пугает то, что зрители забывают, что на сцене работают живые люди. Вот актёр только что говорил, что Джульетта умерла, а тут телефонный звонок… И это, к сожалению, уровень нашей культуры… Это работа не только театра, но и семьи, работа человека над собой.
—Какие проблемы есть у театра ещё? Зрители, пусть и с мобильными телефонами, но приходят. Есть ли ещё какие-то сложности?
—Финансирование, как всегда. Да, нам приятно, что приезжают люди из других городов и восторженно отзываются: «Мы такого уровня не видели в Москве, Санкт-Петербурге, у вас такого высокого класса актёры, у вас такие декорации, у вас такие сценографические решения, у вас такие технические возможности…» На самом деле у нас не лучшие возможности.
Для того чтобы быть конкурентоспособным, ты должен в каждый спектакль вложить копеечку.
—Последний вопрос: если бы у вас оказалась волшебная палочка, какие три своих желания, связанные с театром, вы бы осуществили?
—В первую очередь я построил бы дом для работников театра. Во-вторых, я бы построил экспериментальную сцену, на которой можно было бы реализовывать проекты по современной драматургии, парадоксальной драматургии, драматургии, которую не сыграешь в итальянской коробке. Третье, это, наверное, не от волшебной палочки зависит, это всё реально: я сделал бы модернизацию и техническое переоснащение зрительного зала и сцены.
Я—творческий человек и верю в чудеса, но волшебной палочки не существует, поэтому я склонен ждать от конкретных руководителей конкретных решений. И я, как руководитель, тоже ощущаю ответственность за жизнь тех людей, которые доверили мне свою профессиональную судьбу.
