11o
Сегодня вокруг событий Голодомора, имевшего место в 30-е годы прошлого века, кипят нешуточные страсти. Разные политические силы имеют свой взгляд на виновников этой трагедии и в угоду партийной идеологии по-разному трактуют суть. А между тем среди нас живут непосредственные участники этих событий — жертвы Голодомора. Только в Севастополе их около трехсот человек. И у каждого — своя, неповторимая, трагическая история, как и личное представление о том, кто в этом виноват.
Надежда Дмитриевна Егорова не спешит с обвинениями. Она помнит отцовский завет — не держать на людей зла…
"МАМУ С ШЕСТЬЮ ДЕТЬМИ ВЫВЕЗЛИ ЗА СЕЛО И ВЫСАДИЛИ В ЧИСТОМ ПОЛЕ…"
Надежда Дмитриевна Егорова родилась в селе Захаровка Новотроицкого района Херсонской области в 1928 году (по некоторым данным — в 1926 году, но были проблемы с регистрацией). В семье росли шестеро детей — двое старших братьев и четыре девочки.
— У нас была крепкая трудовая семья. Мама, Марья Ивановна, заботливая, работящая, чистоплотная женщина. Папа, Дмитрий Григорьевич, считался по тем временам человеком грамотным, так как окончил шесть классов церковно-приходской школы. Он работал управляющим конефермой, но был, как говорится, мастером на все руки, — вспоминает Надежда Дмитриевна. — В конце двадцатых годов родители имели хорошее хозяйство. У нас был большой дом, крытый черепицей (достался по наследству), в то время как у многих на селе стояли обычные мазанки. Егоровы сами сеяли, косили пшеницу, сами молотили ее и продавали на ярмарке. Глава семейства не спешил с решением вступать в колхоз, чем, очевидно, и вызвал гнев рабоче-крестьянской власти.
…Однажды ночью раздался стук в дверь. Пришел знакомый милиционер и посоветовал отцу немедленно убираться куда подальше. Утром его придут арестовывать как кулака. "Откуда ты знаешь?" — спросил отец. Оказалось, милиционера с предупреждением послал сам начальник местной милиции. В район поступила очередная разнарядка на "раскулачку", а к тому времени зажиточных на селе уже практически не осталось. Однако в Захаровке знали, что эта семья свой хлеб сама зарабатывает, что дети мал мала меньше растут… Потому, наверное, и пожалели.
Отец наскоро собрался и ушел в ночь. Утром приехала бричка с незнакомыми людьми, в доме был произведен обыск. Обшарили хату — нет отца. Забрали найденное под печкой жито. Затолкали мать и шестерых детей в бричку и увезли. За селом в чистом поле всех высадили: "Идите куда глаза глядят. У вас больше нет дома".
"НАС, КАК ПОРОСЯТ, ВЫПУСКАЛИ ПАСТИСЬ НА ТРАВУ"
Марья Ивановна решила идти к сестре в село Новотроицкое. Там нашла заброшенную ветхую землянку. Но что дальше делать, как жить, не знала. Уже повсюду начался голод, и лишние рты, тем более дети опального беглеца, никому не были нужны. У родственницы хоть и была корова, да ей надо было спасать свою семью. "Бог ей судья", — говорит нынче Надежда Дмитриевна, вспоминая случай, когда голодные братья без спросу выпили кувшин молока, и тетка пришла со скандалом.
— Утром мама выпускала нас, как поросят, пастись на траву, — рассказывает Надежда Дмитриевна. — Кто что нашел на земле, то и съел. Братья Иван и Алексей где-то рыскали по селу сами. Я же с утра до вечера уткой ползала по траве. Меня спасала трава лапуцик, она была сладкой на вкус. Нарву для себя и для мамы — на, кушай… Или бегала на базар, где спекулянтки иногда торговали маленькой хамсой. Найду несколько рыбьих головок — и счастлива. Сложу их в спичечный коробок и снова бегу к маме. Больше всего на свете я боялась потерять мать. "Ты только сама съешь!" — требовала.
Младшие сестры Катя, Люба и Вера опухли от голода и уже перестали вставать. Мама решила, что если умирать суждено, так лучше в родном доме. На родине. Она попросила братьев разыскать хоть какую-то бричку. Положила на нее ослабевших детей. Сама впряглась вместо лошади, а мальчишки подталкивали бричку сзади. Ранним утром вышли, а затемно пришли в родное село. Оказалось, в их доме расположилась колхозная ферма. И там, где когда-то играли дети, теперь жили телята. Н.Д. Егорова вспоминает, как, обезумев, ее мама долго ходила вокруг хаты и не то чтобы плакала — выла…
Потом они нашли другое заброшенное жилье. Это было несложно, так как во время голода большое село Захаровка почти вымерло. Его прозвали селом смерти. Марья Ивановна всю жизнь вспоминала, как однажды в какой-то голодный день она зашла в хату к соседке. Женщина лежала мертвая, а на ее груди копошился еще живой ребенок…
— Помню, что возле нашего нового пристанища росла груша. На самом верху дерева я заметила зарождающиеся плоды, — едва сдерживая слезы, продолжает печальный рассказ Надежда Дмитриевна. — Я залезла на самую верхушку и сорвала их. Бегу к маме с чувством, что в моем кулачке сокровище. Мама взяла груши, пошла в хату и положила их сестре Кате в руку. Катя сначала взяла их, но через какое-то мгновение пальцы разжались. Мои груши одна за другой, как бусины, попадали на пол. Так Катя умерла. Я в оцепенении смотрела на сестру и на рассыпавшиеся груши. Эта картина навсегда врезалась в мою память.
Потом умерла Люба. Каким-то образом она выползла из хаты. Ее нашли мертвой в высоком бурьяне с головой от рыбешки в руках. Умерла сестра Вера. Но я это уже плохо помню. Разве только то, что у сестры были какие-то кровавые язвы на раздутом от голода лице…
КОГДА ГОЛОД УШЕЛ…
Надо сказать, что над бедной семьей потом все-таки сжалились. К ним пришли, предложили вступить в колхоз, тогда, мол, детей определят в ясли. "Каких детей? — с горечью ответила мама. — Детей уже нет. Разве что Надя, а мальчишки в ясли уже не подходят по возрасту".
Сжалилась власть, если так уместно сказать, и над Дмитрием Григорьевичем. В 1935 году ему разрешили работать, жить с семьей в совхозе "Красный Сиваш". Марья Ивановна устроилась на работу кухаркой. Жизнь потихоньку наладилась. Голод ушел, оставив свой страшный, глубокий след. Но впереди у семьи были другие, не менее тяжелые испытания. Едва закончив танковое училище, погиб в первые дни Великой Отечественной войны брат Надежды Дмитриевны Алексей. Скончался от тяжелых ран, как сказано в официальном документе. Героем пришел с войны Иван, но из-за ранений в мирное время недолго прожил. При форсировании Днепра погиб в 1943-м отец, Дмитрий Григорьевич. О том, как это было, Марье Ивановне после войны рассказал их земляк, однополчанин и невольный свидетель Николай Чугунов. В пылу боя Дмитрий Григорьевич не услышал (или не захотел услышать?) приказа отступать. Его пулемет, пока другие отступали, строчил до последнего…
"ЕСЛИ УПАЛА ХОТЬ КРОХА ХЛЕБА, Я НАКЛОНЮСЬ, ПОДНИМУ. НЕ ХОЧУ, НЕ МОГУ ТОПТАТЬ ХЛЕБ НОГАМИ"
Надежда Дмитриевна Егорова живет в Севастополе с 1948 года. Имеет медаль "За доблестный труд в Великой Отечественной войне". Получила высшее образование, работала на ответственных партийных должностях. К моменту выхода на пенсию имела статус персонального пенсионера республики…
По поводу того, как сегодня трактуют Голодомор, она имеет свое субъективное мнение. В селе Захаровка, например, жили русские, а вот рядом было украинское село. Голодали и те и другие…
Память о тех страшных событиях дает знать о себе по сей день.
— Я страшно боюсь, когда в моем доме нет хлеба, — признается восьмидесятилетняя женщина. — Если упала хоть кроха хлеба, я наклонюсь, подниму. Не хочу, не могу топтать хлеб ногами. И пусть, например, у меня будет пустой холодильник, я это переживу. Главное, чтобы в доме было хлеба хоть полбуханки.
Кажется, опять в ее жизни настали не самые легкие дни. Все явственнее дает о себе знать серьезная болезнь (Надежда Дмитриевна инвалид 2-й группы). Но в ее скромной аккуратной квартире царит атмосфера какого-то особого человеческого достоинства. Вот на стене висят фотографии близких, родных. Вот книги, газеты, ежедневно востребованные хозяйкой. Вот замерла в вазочке желтая роза (как она попала сюда?). Только очень, очень в квартире холодно. Оказывается, дом на улице Кучера, 5, не отапливается с начала отопительного сезона. Куда только ни обращалась с просьбой о помощи Надежда Дмитриевна — результата нет. По одному номеру ей обещают, по другому записывают адрес, а по третьему просто хамят…
Не голод, а личная выгода, хамство и равнодушие — вот признаки нашего времени. Возможно, об этом мы будем когда-то рассказывать своим внукам. "А чай?" — напоследок спохватилась Надежда Дмитриевна. Мы отказались. Захотелось поскорее прийти в редакцию и на бумагу выплеснуть то, что, оказывается, в состоянии вместить в себя человеческая судьба. И в то же время хотелось молчать. Словно покаяться… Почему это было? Кто виноват?
