16o
Член Национального союза художников Украины Владимир Адеев живет в Севастополе, на Корабельной стороне. Но значительная часть созданных им полотен посвящена Балаклаве. Выставка его работ открыта в конференц-зале Делового и культурного центра.
— Владимир Васильевич, почему вдруг Балаклава, а не, скажем, Аполлонова балка, которая совсем рядом с домом, в котором живете?
— Писал я и Аполлоновку. А Балаклава вовсе не вдруг. Случаются в жизни моменты, когда возникает необходимость разобраться в своих чувствах и настроениях. Мне ведомо, куда с ними податься: в Балаклаву. Где-то на виду генуэзской крепости, вечно шумящего моря падаешь в траву. Каждый раз четко улавливаю, как она растет, а еще разговор камней и волн между собой. Не проходит и двух часов, как мной овладевает ощущение гармонии, покоя и силы.
— На открытии выставки коллеги и любители изобразительного искусства верно заметили, что вы — романтик. Когда состоялось ваше первое свидание с Балаклавой?
— Сразу же, как только город открыли для всех севастопольцев. Меня пригласил к себе балаклавский коллега Саша Завьялов. Вместе мы совершили прогулку по набережной, на знаменитый утес, и я ахнул, пораженный красотой бухты, окрестных гор, старинных улочек и площади, домишек под замшелой, но все еще красной черепицей.
— Трудно не согласиться с теми, кто вашу манеру письма относит к школе знаменитого крымского художника Константина Богаевского. Но вернемся к Балаклаве. Изменилась ли она за последние 15-20 лет?
— Увы, далеко не всегда в лучшую сторону. Новое строительство не остановить и не отменить. Это ясно всем. При этом очень важно поступать так, чтобы городок не утратил свой колорит, свое неповторимое лицо — все то, что пока привлекает в Балаклаву путешественников, киноэкспедиции, художников, поэтов.
— Нынешнюю свою выставку вы назвали севастопольской Гринландией — по имени автора знаменитых "Алых парусов". Здание Делового и культурного центра, где работает выставка, находится на площади Восставших, рядом с бывшей тюрьмой. В ней, кстати, два нелегких года томился Александр Грин…
— Мне было всего четыре года, когда в 1953 году моим родителям предоставили кров в бывшем тюремном лазарете, приспособленном под жилье. Более полувека назад это была городская окраина под названием БТК, что означало: больница, тюрьма, кладбище. Об одном из самых известных узников севастопольской тюрьмы узнал из уст учителя художественной школы, впоследствии моего близкого друга Славы Яковлева, после того, как на присно памятном здании появилась мемориальная доска с соответствующим текстом. А тут еще в общеобразовательной школе произведения Александра Грина внесли в список для внеклассного чтения, чтобы мы, дети, могли полнее узнать Севастополь.
— Вот так писатель-романтик прочно вошел в вашу жизнь и творчество…
— Романы, повести, рассказы Александра Грина открыли для меня душу Севастополя, его свет, цвета, воздух. Ведь язык писателя такой красочный — бери и рисуй. И я с вдохновением принялся иллюстрировать произведения любимого автора. Мое увлечение получило поддержку в художественной школе. В общеобразовательной школе, легко догадаться, на какие темы я писал сочинения.
— Увлечения детства, юности нередко нас оставляют.
— Но не всегда. Накануне призыва в армии я пошел проститься с городом. В сумерках сел на скамеечку на остановке троллейбуса. А на ней оказалась кем-то оставленная книга Александра Грина. С его томиком и прошла моя служба. Ее тяготы и испытания воинскими уставами предусмотрены. Глотком свежего воздуха стали всякий раз прочитанные два-три абзаца чудодейственной гриновской прозы. Сняв погоны, я вновь взялся за кисти. Пробил час, когда решился написать портрет писателя.
— Тот, на котором Александр Грин с трубкой в руке, а за спиной у него фрагмент акведука 200-летней давности, что в Аполлоновке?
— Именно этот. К 1979 году к нему добавилось достаточно работ живописи и графики на гриновскую тематику, чтобы в помещении Морской библиотеки открыть персональную выставку. О ней узнали в Феодосийском музее Александра Грина. От ее руководства приехала для переговоров ответственный работник этого учреждения Алла Ненада. Так вся без исключения экспозиция выставки оказалась в Феодосии, ведь там готовились к 100-летию Александра Грина, которое отмечалось в 1980 году. Отмечу и личный юбилей — 30-летие близкого сотрудничества с Феодосийским музеем Александра Грина. За это время в его стенах прошли четыре персональные выставки моих работ.
— Гляжу на ваши картины "Гринландия", "Лисс", "Вечер в Зурбагане" и хочется спросить: не со сборником ли произведений автора-романтика на этюды ходили?
— Александр Грин сам писал, что его Зурбаган, Лисс, Гиль-Гью — это Севастополь. Ушакова балка — это лес, через который идет Ассоль из "Алых парусов". Ведь в Севастополе только в парке Ушаковой балки некогда струились два ручья с мосточками через них. Писатель достаточно точен в пейзажных зарисовках. Санриоль — это, несомненно, Инкерман. Ведь лишь одна в Крыму река — Черная — при впадении в море была настолько широка и полноводна, что в ее устье заходили корабли. Лисс — это, не сомневаюсь, наша Корабельная сторона.
— А зачем вам нужны столь детальные изыскания?
— Дело принципа. В Феодосии надо мной, случается, по-дружески подтрунивают: "Что ты, Володя, выдумываешь?" Они же приоритет Феодосии отстаивают. На здоровье. Но и Севастополь — заметная веха в жизни и творчестве писателя. В подтверждение этого я ищу свидетельства, собираю открытки начала прошлого века. Полученные сведения — не только серьезные аргументы в дискуссиях, но и темы, сюжеты картин севастопольской Гринландии.
— Есть еще замысел, который ждет своего воплощения?
— Хочу добиться открытия в Севастополе памятника Александру Грину. Не на высоченном пьедестале, а на асфальте или брусчатке, чтобы можно было рядом с писателем в бронзе посидеть или постоять, сфотографироваться. У этой идеи очень много сторонников, в том числе и во властных структурах. Хочется, чтобы все получилось.
* * *
У Александра Грина есть замечательный рассказ "Акварель". Его герои, вечно ссорящиеся между собой безработный кочегар Клиссон и его жена прачка Бетси, случайно оказались на выставке, где увидели изображенную на ватмане их хижину. Они возвращались снова и снова к картине, "так необычно уничтожившей их враждебное настроение… страшно жалея, что никогда не решатся заявить о принадлежности этого жилья им". На полотнах Владимира Адеева мы узнаем живописные уголки родного края — места, на которых разворачиваются события, описанные в произведениях Александра Грина. Вместе с художником мы проникаемся восторгом от новых открытий… знакомых мест.
