9o
«Некоторые оттенки Севастополя, — писал Александр Грин, — вошли в мои города: Лисс, Зурбаган, Гель-Гью и Гертон». В Гертоне герой «Дороги никуда» Тертей Давенант был помещен в тюрьму за «революционную пропаганду среди нижних чинов». Строки из этого произведения побуждают нас обратиться к фактам биографии писателя-романтика.В начале осени 1903 года не Тертей Давенант, а Александр Гриневский (подлинная фамилия писателя. — Авт.) прибывает морем не в Гертон, а в Севастополь. Его багаж составляла литература революционного содержания.
По поручению местной эсеровской организации Студент (подпольная кличка приезжего агитатора) в укромных уголках ближайших окрестностей города-крепости встречается с группами солдат и матросов. "Нижние чины" разбирали принесенную агитатором литературу, но с особой жадностью внимали его словам. Александр Гриневский, в недавнем прошлом беглый солдат-пехотинец заштатного 213-го Оровайского резервного пехотного батальона, стоявшего в Пензе, находил нужные слова.
На случай облавы были припасены выпивка и закуска. Сходку, таким образом, можно было представить незатейливым пикником. Схватили Студента на Графской пристани. При задержании у него была изъята крамольная, с точки зрения властей, литература.
Так 11 ноября 1903 года Александр Гриневский оказался в севастопольской тюрьме. "Никогда мне не забыть режущий сердце звук ключа тюремных ворот, их тяжкий, за спиной, стук…" — признается Александр Грин в "Автобиографической повести", написанной почти три десятка лет спустя, незадолго до своего ухода из жизни.
В этом же произведении писатель с издевкой отзывается о севастопольской эсеровской организации. Она якобы всего-то состояла из неких Марьи Ивановны, краснобайствующего домашнего учителя и барышни Киски. За этой подпольной кличкой стоит вполне конкретный человек — Екатерина Биберголь. Она-то как раз кое-что могла организовать. Так, Екатерина Александровна принялась за устройство побега Студента. На текущие расходы, в том числе и на покупку яхты, Киска добыла фантастическую по тем временам сумму — тысячу рублей.
Публикацию "Автобиографической повести" в вышедшем 47 лет назад в "Крымиздате" двухтомнике избранных произведений писателя сопровождает схема территории севастопольской тюрьмы. Наружные и внутренние ворота, здания тюрьмы, дом смотрителя, баня, садик обозначены дворики — для прогулок заключенных и хозяйственных нужд. Помечено и то место высокой стены ограждения, через которую товарищами Екатерины Биберголь была переброшена веревка.
Побег мог бы увенчаться успехом, если бы Александр Гриневский не замешкался среди вывешенного в соседнем дворике белья — это во-первых. А во-вторых, на той стороне ограждения не догадались предложить веревку потолще да и узлов на ней навязать почаще. Возможно, свою роль сыграло ещё третье обстоятельство. Студент, видимо, не отличался силой, достаточной для того, чтобы оказаться на свободе, и в последний момент он рухнул на землю.
Приобретенная Киской яхта убыла в Болгарию с другим подпольщиком, нуждавшимся в спасении.
Будущий писатель был влюблен в Екатерину Биберголь. Но, встретившись в самом конце 1905 года, после бурного объяснения молодые люди расстались. Навсегда. Не этим ли обстоятельством можно объяснить запоздалый сарказм Александра Грина в отношении Киски?
После неудавшейся попытки побега из севастопольской тюрьмы Студента не оставляют мысли о воле. На время суда его переводят в феодосийскую тюрьму. Тертей Давенант — герой "Дороги никуда" — решается сделать подкоп. Факт автобиографичный. В Феодосии неистовый Александр Гриневский срезает доску пола, но останавливается, чтобы своим поступком не навлечь кару на соседей. Затем он принимается пилить решётку. И перепиливает один толстенный прут. Однако для маскировки замазывает повреждение варом.
Тем временем Александра Гриневского тянут то на одно, то на другое судебное заседание. В военно-морском суде Студента защищает адвокат А.С. Зарудный. Он посоветовал клиенту "не говорить суду ничего, совершенно ничего, кроме ответов на вопросы об имени и гражданском состоянии". Зарудный же "произнес блестящую речь".
Пройдет совсем немного времени — и А.С. Зарудный вместе с другими своими коллегами примется защищать в заведомо проигранном судилище лейтенанта Петра Шмидта. В книге "Лейтенант Шмидт ("Красный адмирал"). Воспоминания сына" Евгений Шмидт-Очаковский с восторгом и благодарностью пишет о широко известном в Севастополе адвокате. А.С. Зарудный не единожды ставил в затруднительное положение и судей, и лжесвидетелей. За это его собирались лишить слова. Но силы были неравны. В дело вмешался лично император Николай II: "Когда, наконец, будет покончено с этим изменником?"
К октябрю 1905 года общественно-политическая обстановка в стране сложилась таким образом, что царь-батюшка, припертый к стенке, был вынужден пойти на некоторые уступки. Он объявил амнистию, в том числе и политическим заключенным. Но некий адмирал (не Чухнин ли?) распорядился не выпускать Студента на волю. Солидарность со Студентом выразили сокамерники. Они наотрез отказались покидать затхлую камеру без Александра Гриневского. Военный сдался перед лицом наседавшей с площади толпы. В "Автобиографической повести" те свои ощущения Александр Грин передал так: "Свобода, которой я хотел так страстно, несколько дней держала меня в угнетенном состоянии. Всё вокруг было как бы неполной, ненастоящей действительностью… Так глубоко вошла в меня тюрьма! Так долго я был болен тюрьмой…"
Если в каком-либо произведении писателя речь идет о тюрьме, читателю должно быть известно, что это документальная зарисовка либо севастопольской, либо феодосийской тюрьмы. Скорее всего, севастопольской. Иного опыта у писателя не было. "В камере палит зной. В решетчатом переплете ослепительно сверкает голубое бесстыжее небо. Человек ходит по камере и, подолгу останавливаясь у окна, с тоской глядит на далекие фиолетовые горы, на голубую морскую зыбь, где растопленный золотистый воздух баюкает огромные молочные облака…" — заключительные строки рассказа "На досуге". Александр Грин сидел в камерах и на первом этаже, и на четвертом. Узнаваемый севастопольский пейзаж из забранного решёткой поднятого над землёй окна.
Тертей Давенант в "Дороге никуда" роет тоннель из камеры в направлении расположенной на противоположной стороне площади кондитерской. Была когда-то такая кондитерская на нынешней площади Восставших. Хотя подземный ход Александр Гриневский если и прокладывал, то только в мечтах.
Поселившись в 1924 году в Феодосии, писатель отметил для себя, что здесь "тщетно искать хоть каких-нибудь следов старой тюрьмы; вся она растащена по частям". А вот в Севастополе тюрьма сохранилась. В этом писатель убедился, посетив наш город весной 1923 года. В своих воспоминаниях Нина Грин — жена Александра Степановича — рассказывала о посещении рыбного рынка в районе Артбухты и, конечно же, площади, на которую подслеповатыми окнами глядела старая знакомая писателя — тюрьма.
В наши дни живущий в Севастополе автор более чем двадцати книг поэзии и прозы Николай Тарасенко напишет: "Войны сотрясали любые фундаменты, а тюрьмы стоят". 17 марта сего года исполнилось ровно 30 лет с тех пор, как Николай Федорович опубликовал в "Крымской правде" очерк "Последний лучник". В раздумьях автор возвращается в свое детство. В 1931 году проникнутый духом героев произведений Купера, Майна Рида, Сетон-Томпсона, Берроуза двенадцатилетний мальчик по воле случая приехал из шумного Симферополя в поэтичный Старый Крым, естественно, с луком и стрелами в руках. А куда с ними податься, как не в лес? Мальчик пошёл на клубившийся между деревьями дымок костра. У вялого огонька сидел человек с черным лицом. У незнакомца тоже были… лук и стрелы. Он задал неожиданному гостю вполне профессиональный вопрос: "Ты из какого племени будешь?".
Писатели — современники Александра Грина — свидетельствуют, что Александр Степанович бродил по лесам Старого Крыма с луком и стрелами. С чем были связаны эти прогулки? Николай Тарасенко предлагает варианты: "Проверкой на местности очередного придуманного сюжета? Или детское живет в человеке до седых волос (его слова)? Или же в самом деле неловкая попытка добыть что-то к своему столу таким ненадежным способом?". Последним лучником называли Александра Грина Иван Новиков, Константин Паустовский и другие собратья по ремеслу.
Николай Тарасенко издал по меньшей мере три книги об Александре Грине. Третья вышла под заголовком "Александр Грин в Крыму. Последний лучник" совсем недавно, в конце прошлого года. Опубликованный тридцать лет назад очерк стал заключительной главой книги. Каждая книга — очередной этап углубления, расширения содержания, повествования о писателе-романтике, связавшем последние, самые плодотворные в творчестве годы своей жизни с Крымом.
А я пару-тройку лет назад гадал, зачем Николай Фёдорович, проявив настойчивость, напросился в гости в бывшую севастопольскую тюрьму? На проходной, как полагается, писателя остановили. Но необычный гость подарил охране свои книги с автографом, и его пропустили. Теперь мы читаем в новой книге писателя: "Попадаю в бывший тюремный двор, где хозяйствует фирма. Тележки, ящики… Вот она, камера-одиночка. На первом этаже. Значит, его: иначе как он мог мечтать о подкопе? Его, не его — такая же".
Книга севастопольского писателя проиллюстрирована фотографиями. Некоторые из них, как снимок той же Екатерины Биберголь, — редкие. Есть пусть и не редкие, но обязательные фотографии. Вот, например, современный вид бывшей севастопольской тюрьмы — такая, какой я сам запечатлел её. Снимок одного и того же здания в новой книге Николая Тарасенко и мой, помещённый на этой странице, естественно, похожи, но не во всех деталях. Мемориальные доски на фотоиллюстрации "… Последнего лучника" зафиксированы закрепленными слева и справа от парадной двери. На моём же снимке мемориальные доски отсутствуют.
В настоящее время территорией и объектами бывшей тюрьмы управляет коммерческая структура "Новый бульвар". Её руководитель, похоже, распоряжается созданными здесь торгово-офисными площадями. Может, мемориальные доски, некогда открытые, с именами Александра Грина, других известных узников тюрьмы были обречены пылиться на складе? С этим вопросом, знаю, непосредственно в "Новый бульвар" обращались художник Владимир Адеев, представители некоторых общественных организаций. Им отвечали, что мемориальные доски переданы реставраторам. Хозяин "Нового бульвара", рассказывали мне Владимир Васильевич и директор Национального музея героической обороны и освобождения Севастополя Александр Рудометов, намерен не только отреставрировать мемориальные доски, но и одну из камер бывшей тюрьмы выделить под музейный уголок. Хорошая идея, ведь в севастопольской тюрьме томился не только Александр Грин (в течение двух лет!), но и Илья Сельвинский; говорят, что и Борис Савинков, известный в литературе под псевдонимом Ропшин… В самом деле, интересный получился бы музейный уголок.
Всплеск интереса к севастопольской тюрьме совпал с возвращением на её стены мемориальных досок. Внешне не видны следы их реставрации. Может, реликвии обновляли с тыльной, невидимой стороны. Их поместили уже не у парадной двери, а на простенках между окнами.
Я проникся и судьбой досок, и планами насчёт музейного уголка. Хозяина "Нового бульвара" в первый мой визит на площадь Восставших на месте не оказалось. Секретарь в приемной записала мой телефон и сообщила свой. По-моему, на следующий день звонит по телефону начальственное лицо "Нового бульвара": "Что интересует?". Отвечаю: то и то. Мой собеседник на другом конце провода начал высказывать сомнения по поводу оформления экспозиции музейного уголка… Предлагаю все-таки встретиться. Руководитель фирмы соглашается, назначает день и время. Прихожу. В приемную дверь не открывают. Говорю по аппарату внутренней связи, что-то вроде домофона. Так дверь и не открыли: "О вас впервые слышим, и вообще начальник у нас женщина, а не мужчина". Вернувшись на рабочее место, набираю номер телефона приемной. Отвечают: "Начальника на месте с утра нет. Я сообщу вам о новом дне и времени встречи, вот только сейчас переговорю с шефом". На этом моё общение с "Новым бульваром" оборвалось. Очевидно, предложенная тема разговора там показалась неинтересной.
…В 1903 году Александр Грин приехал в Севастополь из Одессы. 105 лет спустя, в октябре 2008 года, в этом славном городе, в морском порту, открыли мемориальную доску с бронзовым барельефом рыцаря мечты, автора "Алых парусов". Загадочные перемещения скромной с виду реликвии по фасаду здания бывшей севастопольской тюрьмы, её исчезновение на длительное время вызвали тревогу. Возник вопрос: не было ли в планах хозяев "Нового бульвара" принести имя Александра Грина в жертву своим коммерческим делам?
Солидарен со своим виртуальным собеседником, у которого, к сожалению, не нашлось времени для личной встречи, относительно музейной экспозиции в камере бывшей тюрьмы. Малоперспективно ожидать там штатных экскурсоводов, кассира, толп посетителей, то есть в итоге — материальной выгоды, но всё ли мы делаем в жизни ради чистогана? У нас ведь ещё душа есть, интеллектуальные запросы. По крайней мере, в это хочется верить. Камера с музейной экспозицией должна быть данью уважения к городу, стремлением сохранить для потомков хотя бы крупицу его богатой истории.
Если же эти благородные порывы все-таки отсутствуют, то почему не взглянуть на собственный бизнес с несколько иной стороны. Его величество Случай послал "Новому бульвару" Александра Грина. Ведь это же изюминка, бренд, имиджевый фактор, в том числе и для коммерческого дела. Этот бренд, говоря на современном сленге, раскручивать бы, а не задвигать, если такое стремление имело место, в темный пыльный угол.
