8o
На днях о вероятности серьезного землетрясения в зоне юго-западных территорий Украины забили тревогу румынские сейсмологи. Крым попал в перечень уязвимых мест, что заметно встревожило жителей полуострова. Однако украинские специалисты по «землетрусу» весьма хладнокровно отнеслись к такому прогнозу, ибо точных данных о предстоящей трагедии наука пока дать не в силах. А что же мы имеем, так сказать, в плане уже пережитого горького опыта?
Более 80 лет назад — в ночь на 12 сентября, в 17 минут первого — наш благословенный Крым, нежащийся в объятиях «бархатного» сезона, накрыла волна мощного 8-балльного землетрясения. Особенно пострадала Ялта — 70 процентов разрушенных строений. Стихия не обошла и Севастопольской регион.
…Создатели бессмертного бестселлера «Двенадцать стульев», несколько произвольно обозначив точное время и силу первого толчка, так живописали это земное возмущение на полуострове: «Было 12 часов и 14 минут. Это первый удар большого крымского землетрясения 1927 года. Удар в девять баллов, причинивший неисчислимые бедствия всему полуострову, вырвал сокровище из рук концессионеров…»
Скажем так, «головная боль» легендарных концессионеров на фоне обширного стихийного бедствия крымчан — это, образно говоря, ежедневная норма космической пыли (27 тонн), которая выпадает на землю, — против годовой нормы (10 тыс. тонн)…
… В Севастополе и Балаклаве в ночь трагедии пострадало около 1300 зданий. Особенно «досталось» Морской гидрофизической обсерватории на Павловском мыске, башне Зенона в Херсонесе, кое-какие потери понесли здания и сооружения Панорамы, городского театра, жилые дома на ул. Троцкого (ныне пр. Нахимова). В течение недели в Крым из Москвы ходили пустые поезда. В результате возникновения инфразвуковых волн сотням жителей Крыма в октябре 1927 года потребовалась помощь психиатров.
В Балаклаве вода залила набережную, здесь были разрушены десятки ветхих строений. Многие жители нашего региона до 24 сентября опасались вернуться в свои дома, так как 27 (символично — 27-й год! — Авт.) внушительных толчков силой от 5 до 8 баллов каждый по шкале Фореля-Меркалли заставляли севастопольцев делать однозначный выбор между вероятностью все-таки отсидеться в домах и ночевкой под открытым небом под защитой военных патрулей на Приморском и Историческом бульварах.
По уточненным сегодня данным, в Севастополе погиб один человек, а в других городах Крыма — 12, 400 человек были ранены. Страна всемерно помогала крымчанам. В срочном порядке почтовики выпустили 1 млн открыток спецгашения с фотографиями разрушений. Со всех сторон на лицевые счета с грифом «Ялтинское землетрясение» в адрес Комитета помощи Крыму поступали денежные средства. В Севастополе ввели надбавки к стоимости трамвайного проезда, Госбанк СССР открыл кредитную линию на 300 тысяч рублей…
Что характерно — слабые толчки крымчане с тревогой ощущали вплоть до наступления 1928 года…
… Совпадения порой невероятно поражают сознание человека. Всего три примера. Все президенты США носили очки (просто некоторые из них не любили показывать свою «слабость» публике). Или такая вот «невероятка»: Герострат сжег храм Артемиды Эфесской 21 июля 356 г. до н.э. В этот же день родился Александр Македонский, который впоследствии восстановил сей храм. И последнее: династия Романовых берет свое начало с приездом бояр в Ипатьевский монастырь с целью сватать на царство Михаила Федоровича Романова. Николай II с семьей трагически погиб на Урале, в доме инженера Ипатьева.
11 сентября 1927 года — за день до крымского коллапса — в Москве вышел очередной номер журнала «Красная Нива». В нем был опубликован очерк известной тогда журналистки Элеоноры Рихтер, снабженный рисунками знаменитого графика, заслуженного деятеля искусств РСФСР Д. Моора. Назывался материал «По Севастополю». В этом очерке как будто специально давалось описание спокойного, солнечного, мирного Севастополя, не ведающего, что через сутки на полуострове покажет свой смертоносный лик разбушевавшаяся подземная стихия.
Внимательному читателю мы предлагаем сегодня окунуться на миг вместе с авторами этой публикации в чарующий безоблачный мирок пронизанного солнцем Севастополя-сибарита 1927 года, с его кофейнями, где предлагают прелестную шкару и караимские пирожки, с заводскими сиренами и южным неугомонным базаром, наконец, с курортниками, снующими по всем историческим местам и каждый раз с восторгом открывающими для себя новые и новые прелести песочных и галечных пляжей…
Итак, очерк «По Севастополю», любезно предоставленный редакции известным севастопольским краеведом и историком Валентином Зыбцевым.
«Ранний день в Севастополе начинается симфонией пароходных гудков и сирен, жужжанием парящих в безоблачной выси аэропланов и гидропланов. Со стороны рейда, товарных пристаней и доков доносятся лязг железа, частая дробь молотков, скрип лебедок. По дощатым сходням снуют полуголые, в лохмотьях и заплатах, грузчики, сгибаясь под тяжестью тяжелых мешков с мукой, фруктовых ящиков. Пот ручьями стекает по запавшим с островыпирающими скулами темно-коричневым лицам.
На базаре, где горы фруктов, зелени и рыбы, свои шумная жизнь и суета. Художник Моор уже здесь, сидит под навесом у приятеля, толстопузого и носатого чебуречника, и что-то набрасывает в альбом.
Ярким-ярким пятном выступает на ватмане профиль цыганки, с золотыми зубами и кольцами и в пестрой шали, разложившей на коленях карты.
Курортные больные, проходящие курс лечения в Севастопольском институте физических методов лечения, прежде чем встать в очередь перед институтской кассой, где продаются билеты на процедуры: ванны, грязи, электричество, гидропатию и т.п., обычно заглядывают на базар. Оживление, краски, запахи крымского базара действуют на многих нервнобольных лучше душа Шарко и токов д’Арсонваля.
К 9 час. утра на широких ступенях роскошного здания Института, построенного в стиле ренессанс из белого камня, на берегу моря уже большая очередь. Служащие, учителя, рабочие, среди которых можно увидеть и наркома какой-нибудь Советской Союзной Республики. «Новички», не успевшие привыкнуть к порядкам Института, нервничают, и нередко возле кассы разыгрываются тяжелые сцены, истерики из-за того, что кому-нибудь отказано в ванне или душе. Последнее случается не часто, но совершенно избежать этого Институт не в силах, ибо наплыв больных настолько велик, что не хватает помещений, ванн, персонала.
Больные присылаются страхкассами, профсоюзами, учреждениями на слишком короткий срок, 2-3 недели, и, понятно, дорожат каждым днем лечения, каждой ванной и не хотят ни с чем считаться. Но спустя уже несколько дней больной становится спокойнее, терпеливее.
Институт основан накануне Гражданской войны и назывался Романовским. Не случись войны и революции, в его стенах лечились бы от нервов скучающие барыни да подагрики, расплачивающиеся за широкий образ жизни. Во время войны в Институте был лазарет, после революции нахлынули трудящиеся, нуждающиеся в основательном ремонте организма. На первом месте в Институте стоят нервнобольные, психастеники, неврастеники всех видов, переутомленные и пережившие Гражданскую войну. У многих из тех, кому пришлось побывать в руках белых бандитов, пережить погромы, в буквальном смысле «повыдерганы» нервы. Врачи отмечают особый род нервных заболеваний, встречающийся у людей, облеченных громадной ответственностью. Встречаются подобного рода заболевания среди «выдвиженцев», оторванных от производства, попавших в чуждую им среду секретариатов и канцелярий. Сознание ответственности при непосильной задаче нередко выводит людей из равновесия.
Просторное помещение Института обставлено с большим комфортом. Четыре этажа соединены лифтом. В подвальном помещении сгруппированы технические отделы; электрическая станция, котельная для нагревания морской и пресной воды, вентиляционная камера, прачечная, дезинфекционная и т.д. Морская вода для ванн добывается посредством электрических насосов через трубы, отведенные на 60 саженей от берега и лежащие на глубине 10 саженей. Этим достигается получение вполне чистой морской воды. Залы ожидания и отдыха обставлены с большим комфортом — мягкая мебель, стильная арматура, тропические растения. Имеется буфет. С балконов и террас Института открывается живописный вид на открытое море. В Институте предлагаются морские, углекислые и кислородные ванны, прекрасно оборудованный гидропатический зал.
При Институте имеются также ингаляторий, отделение для светолечения, рентгеновский кабинет, радио-эманаторий, гинекологический кабинет, химико-бактериологическая лаборатория. Все отделения Института находятся под наблюдением специалистов-врачей, профессоров. Всякий больной, поступающий в Институт, всесторонне исследуется, просвечивается рентгеновскими лучами и т. д. Разнообразие лечебных отделов дает возможность вести лечение при сложных заболеваниях, действуя одновременно против проявлений того или иного невроза, болезней дыхательных органов и т. д. При Институте для тяжелобольных имеется санаторий. В своей практике Институт насчитывает много случаев полного выздоровления тяжело больных, которых приносили в Институт на носилках. Институтскому лечению способствуют природа и климат Севастополя, солнце, море. Но, с другой стороны, Севастополь слишком оживлен, шумен для тяжелобольных, и поэтому возможно, что санаторий будет перенесен в Георгиевский монастырь.
… По вечерам на главном проспекте, где на каждом углу продают розы и ирисы, большое оживление. Движутся белые толпы матросов, девушек, проезжих, курортников. Бегут, сломя голову, и орут газетчики и торговцы. С музыкой, пеньем и горящими факелами возвращаются с прогулки комсомольцы. Спортсмены подобраны по росту и по цвету загара: черные, коричневые, красные. В конце длинного шествия маршируют со своими знаменами маленькие оборвыши-беспризорники, их здесь называют боржомцами.
Поздно ночью на проспекте зубоскалят с матросами девушки, продающие любовь. Последних в Севастополе, где большая безработица, очень много. Но особой распущенности, хулиганства мне здесь не приходилось наблюдать. Далеко за полночь я возвращалась нередко к себе на одну из нагорных отдаленных улиц по темным и кривым переулкам-коридорам и всегда благополучно.
В один из воскресных дней мы с т. Моором решили посмотреть изнанку Севастополя, его темные закоулки и подозрительные поры. В праздничный день и ночное время повсюду много пьяных и праздношатающихся, — может быть, нам повезет натолкнуться на что-либо характерное для портового города. Так много приходилось слышать «жутких» рассказов о притонах и кабачках портовых городов Средиземного моря и Тихого океана… До революции и у Севастополя была незавидная репутация.
Первым делом, по компетентному указанию старожила, мы направились в прибазарную часть города. Раньше в этих темных переулках ютилось много всяких притонов, бродили апаши, и в ночное время здесь было небезопасно. Но на базарной площади и в прилегающих к ней переулках оказалось светло как днем. Электрификация — злейший враг грабителей, воришек и апашей. На базарной площади было пустынно, подметено, прибрано и чинно. На крыше закрытого ставнями ларька мурлыкал кот, а вдали, на набережной, маячила парочка влюбленных, любовавшаяся луной у моря.
Переглянувшись с Моором и почесав затылки, как некрасовские мужики, поплелись дальше.
…Вот и переулок, где сплошь — опять же по воспоминаниям старожилов — были вертепы разврата. На втором этаже одного дома все окна освещены. Доносятся звуки рояля. Бежим на противоположный тротуар, чтобы лучше видеть и… разочарование. Во всю стену красный плакат с лозунгом о всемерной помощи деревне, портреты вождей, полки с книгами. Две тени склонились над шахматной доской… Клуб, красный уголок.
Куда же теперь? Вскакиваем в трамвай и едем к вокзалу. Близ вокзала на каждом углу рестораны. Заглядываем в один, другой. Пустота. На прилавке закуски, прикрытые засиженной кисеей, как саваном, на полках запыленные бутылки. В дверях сидит на стуле хозяин-грек. В глазах и во всем его облике уныние и безнадежность.
Обошли все привокзальные переулки. Как нарочно — ни одного пьяного, ни одного скандала, точно все на сегодня дали обет трезвости.
Наконец, в одном из пустынных переулков, за высоким забором, слышим пенье, шум и возню.
— Что это за заведение? — спрашиваем у выходящих из калитки двух девушек.
— Железнодорожный клуб, товарищи, — отвечают они. — Сегодня по расписанию ничего не должно быть в клубе, но молодежь по собственной инициативе собралась и развлекается.
А мы-то думали…
Далеко за полночь мы с Моором попадаем на Исторический бульвар, где, как нам говорили, с ночных гуляк и прохожих снимают пальто и кольца. Уселись на скамью перед бронзовым Тотлебеном. У наших ног, далеко внизу, раскинулись огни Севастополя. Вокруг тихо перешептываются акации, тополя и пальмы.
В аллее скрипит песок под чьими-то осторожно приближающимися шагами. Ну, наконец-то…
— Видали вы эту парочку? — разочарованно говорит Моор, когда влюбленные прошли. — У него такой честный вид, как будто бы он только что вышел с ней из ЗАГС’а.
— В другой раз, — продолжает художник, — когда пойдем на Исторический бульвар, я надену пальто, — может быть, потому и нас не трогают хулиганы, что на мне блуза.
Но на сегодня довольно. Встаем и плетемся домой.
Тотлебен со своей скалы провожает нас скучающим взглядом. Мне почудилось вдруг, что бронзовый рот раскрылся и граф зевнул…»
Вот таким, совершенно себе не представляющим ужас завтрашнего дня, предстал перед читателями наш Севастополь в очерке Э. Рихтер… Спустя 63 года, в июле 1990-го, по городу прокатился слух о том, что «баба Ванга предсказала нынешним летом в Крыму… повторение сентябрьского землетрясения 1927 г.» И журналисты «Славы» рискнули попытаться взять интервью у знаменитой болгарской провидицы, как говорится, из первых уст. И такое интервью вскоре было взято и опубликовано в «Славе Севастополя». Только по фактам вышла промашка. Баба Ванга решительно отодвинула это событие… на тридцать лет вперед, оговорив особо, что «ни один человек в белграде у синего моря не пострадает». Так сколько же там осталось лет до 2020 года? Поживем — увидим…
На снимках: Севастополь глазами художника Д. Моора 11 сентября 1927 года; Номер «Маяка коммуны» за 1 октября 1927 года, где размещена информация о масштабах помощи Крыму; Почтовая открытка с видом разрушенного здания в Балаклаве.
