16oНе знаем, для кого как, но для нас самым значимым и эмоционально
насыщенным днем уходящей недели стало 22 июня — День памяти и
скорби. Когда не только в России, но и во многих странах ближнего и
дальнего зарубежья люди вышли на улицы, чтобы вместе вспомнить один
из самых страшных дней ХХ века. День начала войны. Для наших
соотечественников — бывших и нынешних — Великой Отечественной. А кто
не смог выйти, зажег у себя дома свечу памяти о павших…
Стоит ли напоминать, что Севастополь первым в этой трагедии «хлебнул
по полной»? И начал считать погибших и раненых еще до официального
объявления о том, что гитлеровская Германия напала на Советский Союз.
Уверены: стоит! Слишком многочисленна орда желающих переписать
историю «под себя», переиначить, передернуть, перекроить. Стереть
память потомков, превратив их в послушное, родства не помнящее стадо,
подтанцовывающее под музычку чужого оркестра.
Непридуманные рассказы из жизни — в нашей традиционной пятничной
откровенной рубрике. Автор трех из них — Николай Стреленя.ВЕТЕРАНЫ, НАДЕНЬТЕ БОЕВЫЕ ОРДЕНА
«Празднование 71-летия Победы в Великой Отечественной войне в России и Беларуси по размаху и грандиозности, да и по патриотическому накалу, не уступало, а в чем-то даже превосходило торжества прежних лет. Шествие Бессмертного полка не оставило равнодушным не только россиян, но и всех нормальных землян, имеющих душу и сердце.
И всё же что-то в этом праздновании через 71 год после Победы было не так. Может быть, то, что на нынешнем нашем празднике Великой Победы давняя всенародная битва с беспощадным смертельным врагом воспринимается слишком празднично. Для нас, детей войны, вернувшийся с той войны воин с одной-двумя боевыми медалями на груди был героем. Настоящим. Поэтому мы, дети войны, сегодня очень ревностно относимся, когда моложавый «ветеран ВОВ», украшенный юбилейными медалями и всевозможными значками, как новогодняя ёлка игрушками, лихо делится своими «боевыми» подвигами. При этом почему-то всегда вспоминается капитан 3 ранга, простоявший день на посту у Кремля (о нем — чуть позже).
Всевозможные юбилейные награды и значки необходимо хранить дома на стенде, а грудь должны украшать только награды за боевые и трудовые подвиги, положенные за выслугу лет и строго расположенные в соответствии с их наградным статусом. Впрочем, боевые ордена и медали в подлинном виде, даже с перебитыми номерами их истинных владельцев, при желании можно купить в Севастополе «на горке», у Петропавловского собора. Хотя в большинстве своем боевые награды ушедших от нас ветеранов войны бережно хранятся в их семьях наследниками как святая реликвия.
Есть высшая несправедливость и в том, что только десятки тысяч героически сражавшихся защитников Севастополя считаются «пропавшими без вести», так и не дождавшись хотя бы единственной боевой награды. Даже среди найденных в земле энтузиастами-поисковиками останков воинов почитается за счастье установить личности из сотни хотя бы двоих-троих.
Да, мы, дети войны, воспринимаем ту войну по-другому, для нас она пожизненно Отечественная. Даже праздник на Сапун-горе в честь успешного штурма её освободителями 7 мая 1944 года, устроенный реконструкторами, воспринимается нами по-другому. Это у униформистов: трах-бах — и вот она, победа. А у меня в памяти неизгладима подлинная картина восьмичасового штурма Сапун-горы. Если на склоне горы, которую брали наши воины, уложить всех только в момент штурма за неё павших, их тела покроют склон сплошным ковром…
Я не призываю всех жить исключительно памятью о войне. Но, заплатив столь страшную цену за победу в Великой Отечественной, народ России должен помнить, как это было, и достойно чествовать своих истинных героев, без излишних помпезности и суеты. А еще уметь отличать «ряженых значкистов» от заслуженных фронтовиков, коих в живых остались единицы».
ОБИДА ВЫСШЕГО ПОРЯДКА
«…Послевоенное детство я провёл в Донецке. Поселили нас в двухэтажном каменном здании, построенном военнопленными немцами, естественно, без малейших удобств. В нашем подъезде также поселили и тётю Таню с семилетним сыном, моим одногодком. Мы быстро подружились с Мишкой и свободное время проводили во дворе всегда вместе.
Двор как двор, в летнее время по вечерам сохранившиеся после войны мужики играли в домино, проводились какие-то собрания, посреди двора возились дети, всегда сушилось чьё-то бельё. Но у нас с Мишкой одна из детских забав вскоре превратилась в нашу повседневную «боевую» задачу.
Отец его в войну пропал без вести, а им с матерью бежать было некуда, фашистскую оккупацию пришлось пережить в Донецке. Выживали кто как мог, тёте Тане, Мишкиной матери, пришлось зарабатывать на пропитание у гитлеровцев стиркой белья. Теперь, когда уже стали восстанавливать машиностроительный завод, она работала в заводской столовой и, возвращаясь с работы, всегда нас чем-то угощала. Запомнились мне особенно её всегда усталые и грустные глаза.
Беда была в том, что во дворе постоянно обитал в ожидании очередного собутыльника вечно подвыпивший одноногий Степан. От всех проходящих мимо в качестве компенсации за утраченную в штрафном батальоне ногу Степан требовал на выпивку денег в долг, который никогда никому не возвращал. Мы с Мишкой, зазевавшись и попав Степану под руку, отделывались подзатыльниками, за что дразнили его, называя «штрафником», а вот тёте Тане доставалось от него больше всех. Степан специально её караулил и хотя денег с неё «в долг» не брал, но каждый раз третировал, орал на всю улицу: «Где прятался твой предатель, подстилка немецкая, когда я за Родину кровь проливал? Под кроватью его прячешь…» Поэтому для нас стало добровольной «боевой задачей» отвлечь любой ценой на себя внимание Степана, чтобы дать возможность тете Тане пройти по двору.
Пользуясь нашей «партизанской вылазкой» против разъярённого Степана, тётя Таня, словно тень, бесшумно выныривала из подъезда и скрывалась за ближайшим углом дома.
С возрастом до меня дошло, что Степан был безнадёжно влюблён в молодую и симпатичную Татьяну и таким образом вымещал на любимой женщине свои страдания от искалеченной, но не растраченной, дыбой распинающей душу любви.
Как-то уже под вечер в воскресный день, когда во дворе мужики шумно и азартно играли в домино, женщины устроили посиделки, детвора играла в свои незатейливые игры, во дворе появился Гуинплен, военком нашего Ленинского района. Мы его легко узнавали не только по военной форме, хромой ноге, но и по глубокому шраму через всё красивое лицо с вывернутой губой и от этого запечатлённой на лице вечной неестественной улыбке. Он часто выступал на митингах, всевозможных торжествах, при захоронениях. Кто-то, видно, под свежим впечатлением от романа В. Гюго «Человек, который смеётся», назвал его Гуинпленом. Хотя мало кто догадывался, откуда эта кличка у него взялась и что означает, но в народе настолько прижилась, что настоящего его имени уже и не помнили… Пожилые люди называли военкома ещё и «ангелом смерти», так как он всё ещё лично доставлял в семьи извещения о погибших.
Поэтому при появлении военкома все вмиг затихли. Подвинув на лавке мужиков, играющих в домино, и присев, майор устало произнёс: «Всё, дальше идти не могу, кто может позвать мне Татьяну Савельевну Удалову?» Естественно, указали на нас с Мишкой, а нас упрашивать не надо. Через некоторое время вышла испуганная, ничего не понявшая из наших слов Мишина мама, опасливо поглядывая на военкома. Тот встал, расправил грудь и громко скомандовал: «Все подошли ко мне».
…С той поры прошло почти 70 лет, но я и сейчас помню в деталях застывшие лица окруживших военкома людей и съёжившуюся перед ним тётю Таню. Мы, дети войны, научились узнавать голос Левитана раньше, чем голос родной матери. И мне помнится, что Гуинплен, порывшись и достав что-то из портфеля, уже не своим, а левитановским голосом, словно информсообщение, начал читать: «Уважаемая Татьяна Савельевна, муж ваш, Сергей Петрович Удалов, погиб под Ржевом, там и захоронен. За свой героический подвиг в последнем бою Сергей Удалов посмертно награждён орденом Славы III степени, который вам вручаю вместе с наградными документами».
Прижав к груди орден, чтобы не упасть, тётя Таня присела на уважительно освобождённую для неё лавку. Долго сидела, опустив голову, плечи её вздрагивали. Уже стемнело, и все разошлись, только мы с Мишкой ещё долго при звёздах в небе стояли невдалеке в качестве почётной охраны. Ещё Мишка переживал, чтобы орден не украли, а я впервые тогда разглядел георгиевскую ленту, украшавшую колодку ордена солдатской Славы.
С той поры тётя Таня словно воскресла, всегда ходила с гордо поднятой головой, а Степан, увидев её, прятался в кустах или за домом. Вначале смеялись, потом перестали, да и пьяным его видели всё реже…»
САМАЯ ВЫСОКАЯ НАГРАДА ДЛЯ ВОИНА
«В 1975 году тридцатилетие Победы в Великой Отечественной войне в нашей стране отмечалось всенародно и широко. Но мне особенно запомнился один момент…
Я тогда проходил службу на Краснознамённом Северном флоте в Гаджиево. В День Победы, 9 мая 1975 года, в гарнизонном Доме офицеров флота на торжество собрался весь «генералитет» флотилии атомных ПЛ. Тогда впервые в нашей стране прозвучала песня «День Победы». На праздничном торжестве звучало много, в том числе и театрализованных песен, посвящённых героической и в то же время трагической всенародной войне.
Политотдел флотилии возглавлял тогда довольно суровый и требовательный, но справедливый контр-адмирал Сидоренко Александр Васильевич. По причине его строгости и «железной хватки» по отношению к нарушителям воинской дисциплины офицеры и мичманы в шутку дали ему даже кличку испанского диктатора — Салазар. Но вот зазвучали в исполнении ансамбля слова песни «…нас оставалось только трое из восемнадцати ребят…», и я неожиданно увидел рыдающего сурового начальника политотдела. Плечи его вздрагивали, обильно текущие из глаз слёзы не могли скрыть даже прикрывающие лицо ладони…
Позже, придя в себя, Александр Васильевич рассказал, что в войну восемнадцатилетним попал служить в морскую пехоту, при штурме одной из высот от его батальона численностью 450 морских пехотинцев к утру в живых осталось восемнадцать…
Запомнилось и другое им сказанное дословно: «Не жалейте добрых слов для участников Великой Отечественной войны, ещё десять-пятнадцать лет — и из нас в живых никого не останется…» Затем задал неожиданный вопрос: «Знаете, какая награда для воина от рядового до маршала была самой главной и бесценной в Великую Отечественную войну?» И сам на него ответил: «Дожить до нашей Победы и возвратиться живым с войны домой».
Запомнился с той поры и другой случай, знакомый капитан 3 ранга искренне поделился: «Я в начале мая 1945 года восемнадцатилетним простоял один день на посту у Кремля и тоже оказался в числе удостоенных статуса участника Великой Отечественной войны, не буду же отказываться…» (Это тот, о котором я упомянул в первой истории)…
Н. Стреленя».
* * *
И завершит наше сегодняшнее общение Т. Астахова:
МЫ ВСЕ — ЧАСТИЦА ГОРОДА РОДНОГО
«…В библиотеке-филиале N 1 ЦБС для взрослых прошел поэтический вечер «Мы все — частица города родного», посвященный севастопольским поэтам — юбилярам 2016 года.
Накануне 75-летия со дня начала Великой Отечественной войны набатом прозвучали самые известные строки Ивана Тучкова:
Поставил камушек Суворов,
Второй — поставил Ушаков.
Споткнется тут заморский ворог…
О крепость русских моряков!
Севастополь, ты врезан в море пятернею:
«Здравствуй, любой к нам в гости жалующий флаг!»
Но шли не в гости — приходили драться,
И пятерня сжималася в кулак…
Очень понравилась презентация о поэтах, подготовленная библиотекарями, и трогательное видео (с Ютуба), где победительница конкурса чтецов Севастополя читала отрывок из «Баллады о воскрешении» Ивана Тучкова «…горе пересадили кожу… как обожженному бойцу!..» — о реальном послевоенном случае, когда на Сапун-гору привезли землю по горсти со всех концов страны, после чего она ожила. Тронуло буквально до слез… Побольше бы таких мероприятий в наших библиотеках!
Т. Астахова, читательница библиотеки-филиала N 1 ЦБС для взрослых».
Можно ли подобрать слова, чтобы прокомментировать все сказанное выше? Можно, если поднапрячься. Но вот стоит ли комментировать искреннее и сердечное? Пусть каждый из нас останется наедине со своими эмоциями. Со своей памятью….
До следующей пятницы.
На снимке: 22 июня 2016-го. Мы помним. Дети наши тоже помнят…
Фото В. Докина.
