11o
…Сегодня исполняется 155 лет со дня рождения замечательного русского поэта, которому поистине нет равных в нашем Отечестве по той невообразимо малой толике отведенной ему провидением на всё про всё творческой жизни. Великий печальник России угас в зените своей оглушительной славы в 24 года.
«Как мало прожито, как много пережито…» Это—Семен Яковлевич Надсон, который явился страстным выразителем мятежных дум, настроений и чаяний глухих 80-х годов ХIX века—эпохи безвременья и упадка, когда тысячи и тысячи молодых россиян избрали духовной мантрой его знаменитое:
Друг мой, брат мой, усталый страдающий брат.
Кто б ты ни был—не падай душой…
Пусть неправда и зло полновластно царят
Над омытой слезами землей.
…Мир устанет от мук, захлебнется в крови,
Утомится безумной борьбой…
С кем не «велел знаться» Маяковский?
Не утомился… Октябрьская революция имела место…
И на ее кроваво-пенном гребне самопровозглашенный трибун и горлан № 1 среди пролетарских поэтов Владимир Маяковский в 1930 году поспешил смести Надсона с палубы корабля молодой республики рабочих и крестьян. В стихотворении «Юбилейное» он эпатажно амикошонствует с гениальнейшим Пушкиным, ставя себя… лишь на сантиметр ниже пьедестала «всего нашего», похлопывая эдак снисходительно по серебристому погону камер-юнкера…
Кто меж нами?
С кем велите знаться?
Чересчур страна моя
поэтами нища.
Между нами—вот беда—
Позатесался Надсон.
Мы попросим, чтоб его—
Куда-нибудь на «Ща»!
А Некрасов Коля,
Сын покойного Алеши,
Он и в карты,
Он и в стих,
И так неплох на вид.
Вот он—мужик хороший,
Этот—нам компания,
Пускай стоит.
…Так и хочется по случаю припомнить известную сентенцию: «Пиши правильно, даже если диктуют ошибочно». Господин Маяковский в порыве поэтического бреда не соизволил, оказывается, знаться ни с М.Ю. Лермонтовым, ни с Е.А. Баратынским, ни с А.С. Грибоедовым, ни с Ф.И. Тютчевым, ни с А.А. Ахматовой… И еще с добрым десятком тех, кто помимо Н.А. Некрасова (кстати, литературного гуру С.Я. Надсона) «затесался» между ним и А.С. Пушкиным…
Однако Надсон все-таки не выпал из тележки поэтических светил России. Его и в советское время, несмотря на заупокойное кукареканье многих инквизиторов от критики—«нытики нам не нужны!»—и жесткости догматических установок, удосужились и в царской России, и в СССР издать по совокупности в количестве… 270 тысяч томов. Впечатляет, не так ли? А что касается безапелляционного выпада «смотрящего» за советскими футуристами в адрес Семена Надсона, тут уместно будет сослаться на один пресловутый исторический факт. А именно: в марте 1930 года в Москве была организована ретроспективная выставка произведений товарища Маяковского «Двадцать лет работы». Так вот, партийное руководство страны ее тихо… проигнорировало. Есть и малоизвестный отзыв Н.К. Крупской о поэте Маяковском: «Меня весьма смутил тон его стихотворения «Юбилейное». Так и просится товарищ на пьедестал… Между тем он позволяет себе уничижительно отзываться о многих своих предшественниках. Например, о Надсоне. Вот он уж точно не «затесался» в русскую поэзию. Владимир Ильич в эмиграции выучил наизусть два десятка его стихов, очень их хвалил. Нельзя так…»
Ничего не станем добавлять. О вкусах, конечно, не спорят: Гейне не мог творить во время дождя, а Наполеон и летом приказывал растапливать камины… Но ставить обладающего могучим талантом человека, на чьи стихи до сих пор с высокой эстрады звучат десятки романсов наших именитых русских композиторов, на одну доску с такими поэтами, как, например, Е. Алипанов, Б. Алмазов, К. Баранцевич, А. Барыкова и т.д., несть им числа, канувшим в литературную Лету, право слово, негоже…
Так что вослед Борису Пастернаку есть резон заключить размышления о том, кто все-таки есть кто, такой его замечательной строкой:
Талант—единственная
новость,
Которая всегда нова…
«Я рос позабытым…»
…Судьбе этого человека, право слово, не позавидуешь. Ее безжалостные удары, вопреки устойчивому заблуждению о молниях, которые якобы дважды не бьют в одно и то же место, настигали Надсона практически всю его недолгую жизнь (в небоскребы молния попадает в среднем 25 раз в году—почти медицинский факт.—Авт.).
Его отец-чиновник скончался в психушке, отчим покончил с собой, мама ушла из жизни, когда сыну исполнилось всего 11 лет. А его единственная любовь—15-летняя девушка Наташа, сестра одноклассника—умерла в расцвете лет буквально у него на руках от тяжкой болезни…
…Я рос одиноко,
Я рос позабытым.
С умом, не по-детски
Печально развитым,
И с чуткой, болезненно
Чуткой душой.
(Стихотворение «Мать»).
Вопреки его духовному складу, явно перпендикулярному муштре и чинопочитанию, богатые родственники из старинного дворянского клана Мамонтовых определили сироту пансионером во 2-ю Петербургскую военную гимназию. Мальчику жилось горько и трудно. Впечатлительный и легкоранимый, он чурался контактов со сверстниками, и ему претил уклад «рассудительно-холодной» семьи его опекуна—И.С. Мамонтова…
Но вельможный дядя гнул свою линию жестко: в 1879 году Семен Надсон оканчивает гимназический курс и поступает в Павловское военное училище. В чине подпоручика он недолго тянет офицерскую лямку в Кронштадте и вскоре по болезни выходит в отставку.
В неполные 16 лет он предлагает журналу «Свет» для публикации свое первое стихотворение «На заре». Критик А.Н. Плещеев поощряет юный талант, и с той поры начинающий литератор целиком посвящает свою жизнь поэтическому творчеству, сотрудничая с различными газетами и журналами, которые охотно печатают и его блестящие критические статьи, и фельетоны, в которых он обличает безыдейную и реакционную отечественную беллетристику, и публицистику.
Чем же он брал?
…Шумная и ошеломительная слава всенародно признанного «камертона душевной пытки» молодого поколения «потерянных восьмидесятников» обрушилась на Надсона на следующий же день, когда в 1885 году в руки почитателей его таланта попала первая (и единственная при жизни) книжка его стихотворений.
Литературный критик и магистр философии А.М. Введенский так охарактеризовал это выношенное под сердцем детище Надсона: «В небольшом сборнике его стихотворений, затронувших много жгучих мыслей, волнующих современников, рельефно отразились многие чаяния времени…»
Чем же пленяла современников исповедально-задушевная лирика Семена Яковлевича Надсона? Она покоряла сердца общностью одних и тех же горьких переживаний автора с душой лирического адресата, снедаемой трагическим мироощущением гражданской скорби. «Люди узнавали себя, находили ответы на жгучие вопросы, о существовании которых порой еще даже лишь смутно подозревали»,—пишет литературный критик К. Арсеньев в конце ХIХ века.
В творчестве Надсона явно превалировало эстафетное влияние воззрений М. Лермонтова и Н. Некрасова. В его поэтическом лексиконе слово «борьба» неизменно корреспондировалось с такими безотрадными понятиями, как «тоска», «мгла», «печаль», с определениями «трудный», «роковой», «безумный», «непосильный»: «Мой стих я посвятил страданью и борьбе…»
Около ста лучших его стихотворений самые знаменитые русские композиторы последней трети XIX века одухотворили замечательными мелодиями пленительного городского романса. В этих музыкальных произведениях—как нигде!—отразилась вся скорбная выразительность кварты си-диез ми, акцентирующей искреннюю, задушевную, хотя порой и простодушную надсоновскую лирику, служащую бальзамом для душ представителей его надломленного поколения. Поколения, мечтающего о всеобщем счастье, но, увы, не способного разорвать житейские путы…
Языку лирического рисунка поэтики Семена Надсона свойственны сжатость, точность, афористичность аллегорических образов, склонность больше к анализу, а не к неуправляемому разумом порыву страсти. Всё это придавало поразительный шарм его стихам, в которых неизменно царили мотивы мужественной и жертвенной скорби и веры в духовную цельность высоких человеческих идеалов.
Приведем характерный отрывок из романса «Пора!» на музыку С. Рахманинова:
Пора, явись, пророк!
Всей силою печали,
Всей силою любви
взываю я к тебе!
Взгляни, как дряхлы мы,
Взгляни, как мы устали,
Как мы беспомощны
в мучительной борьбе!
Теперь иль никогда!
Ни проблеска кругом…
Магические чары «смотрящих» моря
…Одиноко и гордо
взывая к богам,
Всем страждущим
светит огонь маяка…
С отроческих лет мечты Надсона о встрече с морем неизменно были связаны с образом независимого и отстраненного от сует, так сказать, большой земли, гордо высящегося на крутом берегу маяка—источника надежды для всех, казалось бы, уже потерявших её навсегда…
Именно маяк ассоциировался в сознании рано постигшего глубины горя мальчика с мессианским предназначением всех светлых мирских деяний, которые призваны положить конец человеческим страданиям…
…В начале ноября 1884 года, получив от Литфонда 500 рублей на лечение, больной туберкулезом Надсон вместе с историком литературы, страстной его поклонницей Марией Ватсон отправляется за границу—к желанным морским курортам, дабы поправить здоровье.
В Ницце ему сделали операцию, и хотя он был еще очень слаб, первое же его свидание с морем состоялось на Лазурном берегу, куда к желанному маяку его доставили на тарантасе. Вот каковы были впечатления Надсона от долгожданной встречи со своим сугубо материальным «собратом», к которому они с Марией добрались к вечеру:
…Вокруг лежала ночь.
Сплошною вереницей
Холодный ветер гнал
по небу облака.
На мысе пристани
подстреленною птицей
Метался яркий свет
на башне маяка…
Поэт не зря избрал этот далеко не мажорный эпитет—«подстреленная птица». Именно ею он ощущал себя задолго до обнаружения своей серьезной болезни, мучительно осознавая, как трудно жить его поколению «с вопросом на устах и с горечью во взоре…»
Последний аккорд…
Вторая и, увы, предсмертная встреча Надсона с морем и маяком состоялась в августе 1886-го. Врачи настоятельно советовали ему поехать в Ялту, целительный воздух которой общепризнанно считался наилучшей панацеей от целого вороха болезней века.
…В Севастополь поезд из Москвы пришел в час дня. Было очень душно. В номере гостиницы «Морро» (дом № 8 на изрядно еще тогда разрушенной Екатерининской улице) Семен Яковлевич принял легкий душ, пообедал с Марией Валентиновной и, наняв пролетку, попросил извозчика доставить их на Херсонесский маяк. Долго им любовался, выслушал рассказ смотрителя маяка об истории этого всепогодного «труженика» моря, которому к тому времени уже набежало ровнехонько семь десятков годков…
Сын края метелей,
туманов и вьюг,
Сын хмурой и бледной
природы,
Как пылко, как жадно
я рвался на юг,
К вам, вечно
шумящие воды…
…В Ялту винтовой пароход «Митридат» с Надсоном и Марией на борту отошел от Инженерной пристани Севастополя на следующий день утром. «Переезд морем прошел благополучно: покачало немножко. После Ниццы Ялта кажется довольно невзрачной»—так индифферентно отозвался Надсон о своем морском путешествии из Севастополя. Неудивительно, болезнь все чаще и чаще давала о себе знать.
…Семена Яковлевича здесь, в Полуденном крае, догнали и доконали, если так можно выразиться, свои же «собратья» по литературному цеху. Фельетонист и критик, зацелованный властями предержащими, Виктор Буренин, он же Змиев-Младенцев, скандально слыл большим любителем «низвергать» и «развенчивать». Причем нередко его газетные сардонические выпады резко переходили в ничем не прикрытое изуверское глумление. Именно с этой «барракудой пера» и вступил еще в 1885 году в газетную полемику умирающий Семен Надсон.
Накал буренинских публичных оскорблений в адрес угасающего поэта достиг осенью 1886 года такой высокой планки, что Надсон телеграфировал в Севастополь о бронировании билета до Москвы с тем, чтобы… вызвать обидчика на дуэль. Помешала… смерть поэта.
Как в такой ситуации не сослаться на факты загадочных предсказаний, которыми удивили и продолжают удивлять мир великие мира сего! Надсон сам же и написал себе эпитафию еще при жизни. Ею явился известный романс на музыку А.Г. Рубинштейна:
Не говорите мне:
«Он умер». Он живет.
Пусть жертвенник
разбит—огонь еще пылает,
Пусть роза сорвана—
она еще цветет,
Пусть арфа сломана—
аккорд еще рыдает!..
У Ивана Бунина есть прекрасный стих «Над могилой С.Я. Надсона»:
Умолк поэт. Но вечно будет
Он жить в преданиях
времен.
И долго, долго не забудет
Отчизна лиры его звон…
Выходит, не забываем…
Леонид СОМОВ.
На снимке: С.Я. Надсон.
___________________________________
И грустно, и светло…
…Жительница Севастополя Валерия Назинцева и по службе (она давно работает библиографом в Морской библиотеке), и по велению души—давний друг и постоянный вдумчивый читатель нашей «Славы». В преддверии 100-летия газеты она, узнав, что готовится публикация статьи о Надсоне, поведала вот такую трогательную семейную историю…
Оказывается, ее бабушка, Зинаида Ивановна Крючкова, коренная петербурженка, почти весь период блокады Ленинграда прожила с дедушкой в домике на станции Дачное, что рядом с Кировским заводом. Но наступил тот день, когда пришлось эвакуироваться. Ее муж вынес из чулана кованый сундучок и уложил туда фамильный сервиз, фотографии и одну-единственную книгу—томик прижизненно изданных стихотворений С.Я. Надсона, настольную вещь любимой бабушки Валерии Назинцевой.
Когда в феврале 1944 года Крючковы вернулись в родной город, оказалось, что их домик был разрушен до основания. А вот сундучок дедушка благополучно вырыл, и в свой предсмертный день на этой земле бабушка Валерии Афанасьевны читала молитву и стихи несказанно любимого ею поэта своей далекой молодости…
Сегодня надо просто принять на веру тот факт, что 130 лет назад трогательные лирические шедевры Семена Надсона действительно волновали умы сотен тысяч россиян, служили для них спасительной духовной нишей во мраке безвременья и страха перед будущим.
