Рубрику ведет Леонид Сомов.
Эта история произошла со мной несколько лет назад, но я до сих пор не могу после нее опомниться.
Я возвращалась поездом из Севастополя домой в Москву. В купе нас было двое: я и молодой человек—невысокого роста, худенький, в больших круглых очках. Он коротко поздоровался со мной и сразу же сел к окну с книжкой, всем своим видом давая понять, что не хочет, чтобы его беспокоили. Я не стала ему мешать, хотя считала, что беседа скрасила бы долгую дорогу.
Так мы и ехали молча. На одной из остановок к нам в купе подсели двое здоровенных бритоголовых парней. Они громко смеялись на весь поезд, хохмили, рассказывали друг другу неприличные анекдоты, периодически выпивали. Я заметила, как при их появлении мой молчаливый собеседник поежился и еще ниже склонился над своей книгой, видимо, надеясь, что его оставят в покое.
Но его надеждам не суждено было сбыться. Парни, конечно же, полезли к нему знакомиться, жать руки. У молодого человека тут же на лице нарисовалось огромное нежелание пожимать кому-то руку. Но вновь вошедшие выглядели так воинственно, что подчиниться им явно было полезнее для здоровья. Я невольно заметила, как от каждого чужого прикосновения молодой человек болезненно морщится.
Меж тем парни принялись опустошать пивные бутылки. Они прикончили не меньше десятка, и тут их посетила новая идея. Меня, как возможную собутыльницу, они явно не воспринимали, зато к молодому человеку тут же пристали с предложениями вроде: «Давай третьим будешь», «Нехорошо ломаться, когда свои ребята просят, братан»—и все в том же духе. Молодой человек отказывался, и поддатых парней это злило все больше и больше. Они перешли на грубости и оскорбления, так что я уже всерьез стала бояться. А потом один из них вырвал у молодого человека книжку, а второй схватил его за плечо. И тут началось…
Молодой человек вскрикнул и вырвался из рук. Потом посмотрел на одного из бритых парней, и в его взгляде из-под круглых очков больше не было былой мягкости. «Ты,—сказал он,—это из-за тебя тогда покончила с собой та девчонка с рыжими волосами. Ты заделал ей ребенка, а потом отказался жениться на ней! Ее звали Алена! А еще ты избиваешь людей по приказу своего босса—хочешь, я назову его кличку? И наркотики тоже продаешь ты!»
Тут он повернулся к другому бритому парню: «А что делаешь ты, я даже не буду говорить здесь! Просто вспомни, что ты сделал с Гвоздем, Лехой и Бегемотом!»
Бритые парни побелели как мел. Я никогда не видела такого ужаса на лицах, какой был у них. Они схватили свои сумки и вылетели из купе прочь, забыв все свои бутылки. Молодой человек устало опустился на сиденье и снова взялся за свою книжку. Перехватив мой взгляд—наверное, очень испуганный и недоумевающий,—он неожиданно улыбнулся и помотал головой: «Извините, если напугал! Просто у меня это с детства. Стоит мне к кому-нибудь прикоснуться, вся его жизнь тут же проносится у меня перед глазами. Я к этому почти привык, только иногда,—тут он замялся,—иногда видишь очень нехорошие вещи… И тогда больно».
Больше мы с ним не сказали друг другу ни слова. В Москве мы сошли с поезда, и с тех пор я больше ни разу его не видела.
Л. СИТНИКОВА, парикмахер.