14o
Мы продолжаем знакомить наших читателей с деятельностью общественных организаций, занимающихся благотворительностью. Минувший год был объявлен в России Годом добровольца, однако в наступившем, 2019-м поддержка волонтерского движения на уровне государства только усилится. Это справедливо, ведь душевных порывов, вызванных откликом на чужую беду, порой недостаточно. Обществу необходимо разработать механизмы, благодаря которым благотворительная помощь станет еще более конструктивной, действенной. О том, как ломаются судьбы под натиском жизненных обстоятельств и откуда приходит неожиданное спасение, рассказывает руководитель некоммерческой организации, лидер движения волонтеров «Сердце Севастополя» Анастасия Макеева.
Ничейные дети
—Как я к этому пришла?—повторяет вопрос
Анастасия Макеева.
Анастасия Макеева и на мгновение задумывается. Для нее это дело личное, где субъективные представления о том, как надо жить, тесно переплелись с реальностью. И по-другому нельзя. Ведь та сила, которая однажды заставила ее по звонку выйти в ночь, поехать на другой конец города, протянуть руку помощи совершенно незнакомому человеку, исходит изнутри. Из сердца.
—Если честно, я не очень люблю это слово—«благотворительность»,—вдруг говорит молодая женщина,—заезженное оно. Наша задача—обратить внимание общества на то, что есть проблемы. Есть люди, которые нуждаются в поддержке, и по мере возможности нужно помогать им. Мы призываем население к разным видам помощи. В основном это гуманитарная, вещевая помощь, обеспечение продуктами.
В недавнем прошлом Анастасия—сотрудник правоохранительных органов. Служила в батальоне патрульно-постовой службы. Получила высшее юридическое образование по специальности «криминалист-трассолог». Ушла из «органов» по собственному желанию. Уйти-то ушла, а подопечные остались: это и трудные подростки, и матери-одиночки, находящиеся в сложной жизненной ситуации, и все остальные, кого так или иначе вынужденно «приютила» улица.
Наш разговор не ограничится перечислением того, кому, сколько и чего было передано или вручено. «Сердце Севастополя» для этих целей ведет специальную страницу в соцсетях, где ежедневно выкладывается отчетность, в том числе фотофакты. Опыт Анастасии интересен деятельностью общественницы с юридическим «прищуром». Не зря же говорят, что бывших сотрудников правопорядка не бывает…
—В России—антиювенальная система. Детей из семей не изымают. Я—за «ювеналку», потому что видела эти семьи,—говорит Макеева.—Очень часто я не согласна с позицией органов опеки, когда детей либо возвращают в семьи наркоманов, либо годами (прикрывшись «временным ограничением» родительских прав) содержат в приюте без официального статуса.
Для тех, кто не в курсе: дети без статуса лишены определенных видов социальной помощи. Например, они не ездят в детские оздоровительные лагеря.
По словам А. Макеевой, в настоящее время детям в приюте организуют досуг сотрудники Следственного комитета РФ и работники органов Министерства внутренних дел. По-человечески им можно сказать только спасибо. Но с точки зрения функциональных обязанностей так быть не должно. Аналогичная ситуация сложилась и с профилактикой преступлений среди несовершеннолетних. По большому счету, сотрудники органов правопорядка должны по первому же сигналу приехать, изъять ребенка по акту и поместить его в специализированное учреждение (либо в больницу). Тем не менее полицейские выступают то в роли воспитателей, то в роли психологов. Они как никто понимают, что если сейчас не заняться ребенком, он через несколько лет создаст такую криминогенную обстановку в районе, что мало не покажется.
—Десятилетняя девочка украла у бабушки кредитную банковскую карту и сняла со счета 36 тысяч рублей. Потратила их за день,—приводит «свежий» пример Макеева.—Что сделали органы опеки? Поставили ребенка на учет в службу по делам несовершеннолетних. И все. С подростком даже психолог не будет заниматься—такого специалиста пока нет в штате. Девочка вернется в семью, в которой мама—женщина с низкой социальной ответственностью, такие же безнадзорные братья и сестры, бабушка-инвалид. Мой опыт подсказывает, что если не принять никаких мер, через пару лет мы получим еще одну малолетнюю проститутку. Поэтому в частном порядке нашли психолога, работа которого позволит снять стресс и внутреннее напряжение у ребенка. Но надо признать следующее: не мы, общественники, должны этим заниматься.
Брошенные старики
Отдельная тема в деятельности общественной организации—одинокие пожилые люди, у которых, тем не менее, есть родственники и дети. «Статья 87 Семейного кодекса РФ «Обязанности совершеннолетних детей по содержанию родителей» гласит, что забота о престарелых людях возлагается на их детей, родственников, но только в том случае, если старики не уклонялись от выполнения своих обязанностей, когда те были малолетними (пункт 5: «Дети могут быть освобождены от обязанности по содержанию своих нетрудоспособных, нуждающихся в помощи родителей, если судом будет установлено, что родители уклонялись от выполнения своих обязанностей»),—цитирует законы Макеева.—Но в жизни всё далеко не так. Даже если нынешние старики были добросовестными родителями, некоторые из них все равно остаются одинокими и беспомощными.
Общественница приводит наглядный пример. Положили они в больницу бабушку после инсульта. У женщины—46 лет педагогического стажа работы с детьми-инвалидами. Дочь злоупотребляет спиртным. Так и сказала: «Мать даже не привозите!» Квартира приватизирована на дочь. У бабушки даже доли нет. Старушка жила какое-то время у чужих людей (в том числе в семьях бывших учеников). После инсульта ее положение усугубилось. Ухаживать за чужим лежачим человеком желающих не нашлось. Заботой добрых людей она была определена в больницу. А что дальше?
По действующему законодательству пожилую женщину нельзя поместить в дом престарелых, потому что у нее есть родственники. Разве что на платной основе, а это 25 тысяч рублей в месяц. У бабушки при всех ее выслугах пенсия 16 тысяч.
—Теоретически можно было бы взять у нее доверенность на представительство ее интересов в суде, выступить с исковым заявлением на алименты. Но дочь платить их не будет,—рассуждает Макеева.—Это бесконечный, безрезультативный цикл. Истребовать часть жилья тоже нет оснований. На данный момент в Российской Федерации права собственников защищены, собственность неприкосновенна. То есть по документам бабушка не имеет к квартире никакого отношения.
Сегодня старушке помогают общественники, привозят в больницу памперсы, еду. Но эта история не единична.
Старики беззащитны, если им не повезло с детьми. В настоящее время государство ввело институт опеки пожилых людей на возмездной основе. Любая семья может взять к себе беспомощного пожилого человека, и государство оплатит заботу о нем. Статистика в регионах показывает, что из ста нуждающихся в опеке пожилых людей новую семью обретают лишь двое.
На обочине жизни
Одна из насущных проблем при оказании помощи конкретному человеку—отсутствие взаимосвязи между департаментами. Анастасия Макеева предлагает рассмотреть эту ситуацию на примере бездомных.
—Думать, что среди них только безнадежные «бухари»,—это стереотип,—констатирует лидер волонтерской организации.—Пусть таких 90 процентов. Но есть еще десять оказавшихся на обочине жизни, которым можно помочь. Нужны участие и взаимодействие нескольких ведомств: допустим, Минздрава (при наличии заболевания), Федеральной миграционной службы (восстановление документов), соцзащиты (социальные выплаты). Но в жизни эти звенья между собой практически не взаимодействуют. Я сейчас не говорю про «телефонный режим», про «кумовство», когда что-либо можно сделать по чьей-либо большой просьбе…
Бездомные были и будут появляться в нашем обществе. И дело не только в милосердии, давайте будем откровенны. Допустим, можно научиться переступать через упавшего на самое социальное дно человека. Но у каждой медали—две стороны. Например, недавно мы госпитализировали безногого бомжа с улицы. Позвонили неравнодушные горожане. Мы приехали, побеседовали, и выяснилось (случайно!), что мужчина болен открытой формой туберкулеза. В этот же момент к нему подходит ребенок и протягивает буханку хлеба и мелочь… Просим бездомного надеть медицинскую маску. Говорим, мол, что ж ты делаешь, тут дети. А он матом в ответ: «Мне … на ваших детей!»
По закону обязать человека лечиться, даже от туберкулеза, может только суд. Но нет документов—и суда не будет. Нам удалось-таки запихнуть несчастного в машину «скорой помощи», он и там маску срывал. Договорились в тубдиспансере, что больного не выпустят хотя бы до тех пор, пока болезнь не перейдет в закрытую форму. По статистике, от таких, как этот мужчина, заражаются туберкулезом в день от 8 до 10 человек.
Городу нужен приют для бездомных. Должен быть санитарный транспорт. Это чистка нашего города, безопасность детей. В приюте разобрались бы, кого в какую больницу класть, кому документы восстанавливать, а кого следует из города вывезти. Был у нас и такой случай. Сопроводили бездомного в Беларусь, к месту жительства. Оказалось, что он находится в международном розыске за кражу. К моменту возвращения мужчина был тяжело болен, открылась трофическая язва на ноге. В аэропорту «подопечного» встретила сестра, она же и полицию вызвала… Но это все равно лучше, чем жить на улице под магазином «Океан».
37 подопечных в минувшем году мы похоронили (трех матерей, из которых одна—одинокая, другие—одинокие многодетные; 34 человека без документов, из которых 18 с подтвержденным статусом «бомж» (пневмония, внематочная беременность, СПИД).
«Кому помогаем, а кому и отказываем»
—Мой заместитель, к слову, мама троих детей, имеет основную работу, а в оставшееся время принимает заявки, сортирует вещи. Человек участвует в благотворительности, когда есть желание, порыв. Нет такого порыва—никто не принудит. Меня часто спрашивают, кому мы помогаем. У нас четких критериев нет. Помогаем всем, кто действительно оказался в большой беде.
Когда-то хотели помогать семьям, где нет кормильца. Бывало, приезжали на вызов и обнаруживали, что мужчина-то есть, но он спрятался. Потом объективно посмотрели на ситуацию: где-то пятеро детей, отец—охранник, зарплата у него около десяти тысяч рублей. Крайне трудно семье. Почему бы не помочь? У них есть перспектива встать на ноги.
Но есть такие, кто говорит, нет, мол, работы, пособия пока еще не оформлены, есть нечего. Приезжаем и видим телевизор-плазму, цифровой холодильник. «Продай!—предлагаем хозяйке.—И будут у тебя средства пережить трудное время!» Так нет. Таким мы не помогаем. Отказываем в помощи достаточно часто.
Как-то я попыталась привлечь кураторов к объективному анкетированию людей. Но девчонки мои такие жалостливые! Увидят сопливых детей и готовы чуть ли не почку свою отдать. Поэтому за эти решения я взяла ответственность на себя. Лично приезжаю к подопечным, знакомлюсь, смотрю. Если ситуация действительно аховая, мы берем людей «на баланс».
Как показывает практика, диалог с департаментами обычно занимает 75 дней. Это составление бесконечных заявлений, переписка с отделами, оформление минимальных пособий, взаимодействие с какими-то другими общественными организациями.
Существуют комиссии, где представители разных ведомств собираются вместе и думают, как разрешить ту или иную критическую ситуацию. Раньше и меня приглашали. Раздадут советы—иди, выполняй. Человек выходит с эдакой «портянкой» и… теряется окончательно. Вы только представьте себе: женщина последние десять лет своей жизни только и делала, что рожала! Социальные навыки у нее, как правило, утрачены. Нужно двигаться пошагово (хотя бы первое время), элементарно подсказать, к кому обратиться, куда. И вселять надежду, что есть выход…
Заседания имеют рекомендательный характер, а нужна реальная помощь. Надо понимать, что мы имеем дело с определенной категорией людей. Уровень их компетенции низок. Они не в состоянии самостоятельно решать проблемы (потому и оказались в беде), не знают законодательства, своих прав. Зато у них достаточно накопилось ложных представлений о жизни, о себе, много всяких страхов. Женщины, например, боятся, что у них отнимут детей. Они сознательно никуда не обращаются и, вольно или невольно, доводят своих детей до дистрофического состояния. Мы же работаем с такими мамами, объясняем нормативно-правовую базу, утешаем, если надо, оказываем морально-психологическую поддержку.
И ситуация меняется к лучшему, когда человек действительно борется. Но когда он не хочет что-либо менять, хочет обратно в «свое болото», отказывается от протянутой руки помощи, мы с ним расстаемся. По статистике, из десяти тех, кому мы начали помогать, шесть такой шанс не упустят. Работа психолога, человеческое участие, персональное внимание, материальная поддержка—и перед тобой уже другие глаза.
В настоящее время в некоммерческой организации—благотворительном фонде волонтеров «Сердце Севастополя»—на добровольной основе трудится около 74 человек. Их численность постоянно меняется. От регулярного столкновения с человеческими трагедиями люди эмоционально выгорают, устают. Но все же, по словам лидера волонтерского движения, многие даже рады участвовать в благом деле. Было бы доверие.
—Вот вчера,—приводит пример Анастасия Макеева,—я пишу в час ночи на нашей странице в социальной сети: «Нужны продукты, памперсы…» В 9 утра все позиции были уже закрыты.
—…Мы надеемся, что однажды закроемся,—говорит Анастасия.—Тот функционал, который взяли на себя добровольцы «Сердца Севастополя»,—это работа социальной защиты и многих других инстанций, департаментов и аппаратов. Мы верим, что придет день—и наши телефоны не будут разрываться от звонков с просьбами, а порой и с мольбами. Но это, думаю, будет не скоро.
Оксана НЕПОМНЯЩИХ.
Фото Д. Метелкина и из архива «Сердца Севастополя».
