14o
В середине сентября 1941 года восточнее Киева плотно сомкнулись немецкие танковые клещи, окружив четыре армии наших войск. На юго-западном направлении советско-германского фронта образовалась огромная брешь, которую стремился закрыть вновь возрождаемый Юго-Западный фронт. Обстановка перед ним была неясной…
В одном из классов пустой сельской школы Харьковской области, тихо переговариваясь, сидели бойцы разведывательной роты 14-й бронетанковой бригады 38-й армии.
—Товарищ лейтенант, зачем нас собрали?—обратился к командиру взвода, только что прибывшему из училища лейтенанту Кочетову, его помощник—русоволосый небольшого росточка жилистый сержант Григорий Цапков.
—Думаю, какую-то важную задачу поставят. Да что нам стоит дом построить, с любым заданием справимся,—развернув широкие плечи так, что на нем заскрипели новые ремни, ответил Кочетов.
«Молодой ещё,—отметил про себя сержант,—но сразу видно: воевать будет по пословице «Или грудь в крестах, или голова в кустах».
В класс вошел незнакомый майор, жестом прервал рапорт командира роты и заговорил хрипловатым голосом: «Товарищи разведчики, я, как представитель штаба армии, прибыл к вам неспроста. Главнокомандующий юго-западным направлением маршал Тимошенко приказал во что бы то ни стало узнать, какие немецкие части находятся перед фронтом, их численность, вооружение и что замышляют фашисты. Выходящие из «киевского котла» ничего путного рассказать не могут. Все группы разведроты направляются на поиск и захват «языка». Без «языка» не возвращаться. У меня всё. Вопросы?»
—Раз на раз не приходится. А если не получится?—донеслось из дальнего угла.
Майор прошелся усталым взглядом по лицам бойцов, на долю секунды задерживаясь на каждом, и твердо повторил: «Без «языка» не возвращаться».
Группе лейтенанта Кочетова была поставлена задача взять «языка» в Красноградском районе у села Песчаного (на границе между Полтавской и Харьковской областями), если не получится, то у деревни Медведевки. В двух километрах от села находился спиртзавод с полными закромами зерна. В спешке отступления зерно не только не вывезли, но даже не успели спалить. По агентурным данным, в этих населенных пунктах противника не было, только два раза в день немцы на лошадях, запряженных в бестарки, проезжали через них: утром—порожняком на спиртзавод, после обеда—обратно, с зерном.
Разведчики во главе с лейтенантом Кочетовым выехали на мотоциклах с колясками в обычном составе: Цапков, парторг роты младший сержант Кузнецов, красноармейцы Нечаев и Сёмкин. У села спешились, мотоциклы отправили обратно, подошли к крайней хате и уверенно открыли дверь: знали, что немцы приучили колхозников не закрываться на засовы. Если фриц хотел войти, а дверь не открывалась, он без раздумья бросал в окно гранату. Бойцы вошли в дом. При слабом свете коптилки увидели двух женщин, сидевших у стола: сгорбленную старуху и молодую. С печи свешивались три детские головки.
—Здравствуйте,—поздоровался командир взвода.
—Здравствуйте,—ответила молодуха, подозрительно глядя на вошедших.
—Своих не узнаёте?—уловив её взгляд, спросил Кочетов.
—Форма-то у вас не красноармейская.
Бойцы не удивились настороженности хозяйки. На головах у разведчиков мотоциклетного взвода—шлемы танкистов, поверх черных комбинезонов—наглухо застегнутые фуфайки, знаков различия не видно. В шинели был только один Сёмкин, но он вошел в хату последним.
—Мы бойцы Красной Армии,—лейтенант расстегнул верхнюю пуговицу на фуфайке. Рубиново заблестели «кубари» на петлицах гимнастерки.—Немцы сегодня в селе были?
—Проезжали двое утром за зерном на спиртзавод, а после обеда обратно проехали.
—Чем они вооружены?
—Винтовками. На поясах—котелки.
Разведчики поняли, что котелками женщина назвала круглые противогазные коробки.
—Можно переночевать?
—Ночуйте, места хватит.
Хозяйка поставила на стол чугунок с дымящейся картошкой, блюдо с крупно нарезанной квашеной капустой, тарелку с толстыми ломтями хлеба и, усевшись в сторонке, сказала:
—Кушайте, еда есть. Перед приходом немцев нам по решению партячейки всё колхозное раздали. Может, горилочки?
—Нет-нет, ни в коем случае,—поспешно отказался командир взвода.
После ужина, выставив часового, бойцы вповалку улеглись спать на полу. Как только за окном стал сереть рассвет, Кочетов растолкал подчинённых. Молодая хозяйка тоже поднялась, предложила позавтракать, но лейтенант сказал: «Некогда».
На проселочной дороге, идущей под уклон к спиртзаводу, по обеим сторонам которой рос густой кустарник, метрах в двухстах от дома командир взвода решил устроить засаду, определил бойцам места ожидания и приказал: «Себя не обнаруживать, не курить, не высовываться, не разговаривать, на окруженцев внимания не обращать. Если немцев будет двое, стрелять в того, у кого в руках вожжи, кто правит лошадьми, а другого—брать. Я буду в доме. Сигнал к действию—мой выстрел».
Разведчики разошлись по назначенным местам и залегли. Рассвело. По одиночке и группами понуро тянулись по дороге выходящие из окружения: кто в форме и с оружием, кто без оружия, а кто в латаной гражданской одежде.
Показалась пара—мужчина и женщина. Он рослый, в добротном пальто, по выправке—военный. Она тоже в пальто и в туфлях на высоких каблуках. Парочка привлекла внимание Кочетова. Он вышел из дома, потребовал предъявить документы. Мужчина не спеша достал из внутреннего кармана удостоверение личности, женщина, быстро сняв правую туфлю, вынула из неё многократно сложенное свидетельство о браке. Внимательно осмотрев документы, лейтенант взял под козырек, позвал Цапкова и, отойдя с ним в сторону, спросил:
—Что будем делать? Это подполковник, командир погранотряда с женой из окружения выходят.
—Отправить туда, куда направляют всех окруженцев.
—Да ты что? Такую фигуру, в таком звании и на проверку?.. Документы в полном порядке.
—Ваше право, товарищ лейтенант, поступать с ними как вам заблагорассудится,—неохотно согласился помкомвзвода, а про себя подумал: «Молодо-зелено».
—Останешься за меня, а мы пообедаем.
Кочетов проводил пару в дом. Через полчаса они вышли. Крепко пожав мужчине руку и сделав поклон женщине, лейтенант подошёл к разведчикам и снял засаду. «Правильно. Что бестолку на холодной земле лежать?—одобрительно подумал Григорий.—Немцы—народ пунктуальный, по регламенту воюют и распорядок дня строго соблюдают. Возчики сегодня уже не появятся».
—На спиртзавод!—скомандовал Кочетов.
Из кустов разведчики рассмотрели территорию завода. Ничего подозрительного. На крыльце сидели три девочки лет по пятнадцать, о чем-то разговаривали. Лейтенант кивком головы направил к ним Цапкова.
—Девчата, немцы сегодня были?
—Утром двое приезжали, только не из Песчаного, а из Медведевки,—одна из девушек показала в сторону деревни.
—Вон из тех кустов,—перебила её другая,—вышли дядька с тёткой, подошли к ним, поговорили. Немцы зерно в бестарку не стали сыпать и порожняком уехали в Медведевку. А пара снова ушла в кусты.
Сержант махнул рукой, подошел Кочетов. Третья девушка затараторила:
—Я всё думаю: как тётке не жалко таких красивых туфель на каблуках? Быстро же по кустам издерёт.
Цапков и взводный переглянулись.
—До свидания, девчата,—попрощался лейтенант.
Уходя от них, он сплюнул и зло процедил: «А я этой сволочи руку жал». Сержант ничего не ответил.
Командир взвода посмотрел на крупномасштабную карту, поднял голову: «Идём в Медведевку. Перед ней мост через речку, на ту сторону реки переходить не будем, при съезде с моста у двух домиков сделаем засаду и ждём до тех пор, пока не возьмем «языка».
К мосту разведчики подошли уже в темноте, переночевали в хатке справа от дороги. Перед рассветом лейтенант расставил бойцов: сержанта Цапкова—у хаты, приютившей их на ночь, Кузнецова, Нечаева и Сёмкина направил под мост, а сам залег у домика через дорогу. Взошло солнце. И снова мимо разведчиков шли на восток окруженцы, а немцы не появлялись. Вечером к Цапкову подошел командир взвода:
—Немцев нет и вряд ли будут, им уже известно о нас. Что предпримем?
—Подождём до полной темноты.
И в эту минуту раздался пистолетный выстрел.
—Парабеллум! Товарищ лейтенант, немцы!
—Ты справа от дома, я—слева. Первым стреляю я,—шепнул Кочетов.
В лучах заходящего солнца над зарослями кустарника, заполнившего пойму речки, они увидели одну каску, вторую, третью…
Десятка полтора солдат цепью двигались к ним. Цапков уже видел напряженные лица немцев, когда застрочил автомат лейтенанта. Цепь залегла. Сержант нажал на спусковой крючок, автомат задрожал, длинная очередь стала косить кустарник. Прибежали запыхавшиеся Кузнецов, Нечаев и Сёмкин, плюхнулись рядом с помкомвзвода, стали стрелять. Со стороны немцев ударил ручной пулемет. Пули прошлись по стене саманной хаты выше голов разведчиков, на них посыпались куски глины. В шуме боя опытный сержант уловил, что автомат командира замолк. Цапков подполз к лейтенанту. Он, согнувшись, стоял на коленях, упираясь головой в стену. «Товарищ лейтенант, что с вами?» В ответ—молчание. Григорий приподнял Кочетова за ремни, положил на спину. Вся грудь была залита кровью.
«Отвоевался взводный»,—подумал сержант и пополз к товарищам. Подавленно сообщил: «Лейтенанта убили». Григорий хотел ещё что-то сказать…
—Что раскис? Командуй!—прервал его парторг Кузнецов.
Сержант взял себя в руки, тихо скомандовал: «Гранаты к бою!»—и, приподнявшись, кинул первым. «Эргэдэшки» бросали в чехлах: летят ближе, зато осколков больше.
—Отходим к Песчаному!—крикнул Цапков.
Разведчики поползли по лощине, заросшей кустарником, затем, пригнувшись, побежали, потом пошли во весь рост. Остановились, прислушались: тихо, погони нет. От сердца отлегло. У села увидели группу военных, присмотрелись—наши. Оказалось, свой брат—разведчики из соседней бригады. Их попросили сообщить в 14-ю бригаду о гибели Кочетова и о том, что завтра утром они снова будут в Медведевке, заберут тело лейтенанта и сделают еще одну попытку захватить «языка».
Разведчики переночевали на старом месте, к рассвету подошли к Медведевке. Немцев нет. Перешли мост. Кузнецова и Сёмкина помкомвзвода отправил искать лошадь и повозку. А сам с Иваном Нечаевым залег в неглубокой канаве метрах в двадцати у дороги. Недалеко—развилка: одна дорога вела из Медведевки к мосту, другая, тоже проселочная, но хорошо укатанная, подходила к ней из Краснограда. Распределили сектора наблюдения: Григорий смотрел в сторону деревни, Нечаев—на красноградскую дорогу.
Светало. Иван дернул сержанта за руку, показал пальцем: медленно ехавшая по дороге черная легковая автомашина поворачивала к мосту. «Легковая—значит в ней офицер,—чётко заработала мысль Цапкова,—с ним денщик, от передовой близко, может быть, автоматчик да шофер. Три-четыре человека. Многовато для двоих. Рискнем. Нельзя без «языка» возвращаться».
Григорий предупредил: «Как только машина окажется против нас, бросаем под неё гранаты. После остановки стреляем поверх кузова». Нечаев кивнул. Автомобиль поравнялся с разведчиками. Полетели гранаты, а взрывов нет. Тем временем машина продолжала двигаться, проехала метр, второй… Каждая секунда казалась вечностью. Наконец раздаются два взрыва, один за другим. Машина резко остановилась. Как потом оказалось, взрывы гранат машину не повредили. Сержант дал очередь из автомата, выстрелила самозарядная автоматическая винтовка Нечаева.
«Вперёд!»—срывающимся голосом крикнул Цапков, и бойцы, подбадривая себя матюгами, помчались к автомобилю. Видят: на дорогу из машины вываливаются двое. С противоположной стороны—еще один. Последним выполз шофер. Бледные перепуганные немцы лежали, не двигаясь. Два офицера: один толстый в кожаной куртке с меховым воротником, другой—в шинели. Рядом с толстяком—выпавший пистолет, сержант подобрал его, обыскал остальных. Больше оружия ни у кого не было. Пинками подняли немцев, сгрудили в сторонке от автомобиля. Захватив из машины офицерские сумки, погнали пленных бегом через мост вдоль лесопосадки. «Шнеллер, шнеллер!»—покрикивал сержант, а в голове у него одно сверлит: «Их четверо, очухаются—разбегутся. Толстого надо оставить, остальных—в распыл».
И тут из лесопосадки выскочила знакомая полуторка, из кузова посыпались бойцы, из кабины выскочил ротный.
—Нечаев, дай-ка мне сумочки с документами, думаю, в них то, что требуется. Теперь так… Я с немцем-водителем поеду в легковой, со мной ещё трое. Цапков и Нечаев, с пленными полезайте в кузов, сержант Василенко—в кабину. А где тело лейтенанта?
—Вон у того домика.
—Этим делом потом займёмся, а сейчас по машинам.
Тяжело дыша, прибежали с дальнего конца деревни Сёмкин с Кузнецовым, влезли в кузов. Легковая с ротным умчалась, за ней двинулась грузовая. Вначале Цапков всё оглядывался назад: нет ли погони? Потом успокоился. Немцы сидели тихо, но где-то через час загугукали: «Зер гут, зер гут». Сержант понял: «За то, что не убили, спасибо говорят». Толстый вытащил фотографию, показал Григорию. На ней—дородная фрау и двое детей, мальчик и девочка. Ручные часы снял, протянул, отблагодарить хотел. Тот, что в шинели, авторучку предлагал. «Нет, нет!»—отрицательно замотал головой Цапков. Им недавно объявляли: что-то взял у пленного—под трибунал. Только въехали в расположение бригады, навстречу—рассыльный: «Цапков, срочно к начпо!»
Начальник политотдела поднялся из-за стола, подошел к Григорию и прижал его к себе:
—Молодец, Григорий, молодец! Знаешь, кого захватил?—и не дождавшись ответа, сказал:—Толстый в кожаной куртке—главный врач, а в шинели—начальник связи дивизии. Очень ценные сведения в документах, их уже отправили в штаб армии. Нам теперь всё ясно, пускай фрицы наступают, мы успеем подготовиться и крепко им дадим по зубам. Представляем тебя к ордену Красного Знамени. В газете «Красная звезда» указ будет опубликован. Кого считаешь надо ещё наградить?
—Нечаева. Мы с ним вместе фашистов брали.
—А остальных?
—Остальных тоже.
—Садись и всё подробно опиши. Ты коммунист?
—Беспартийный.
—Такой герой в партии должен быть.
Батальонный комиссар сел за стол и тоже стал что-то быстро писать. Поставив под написанным размашистую подпись и шлепнув печатью, спросил:
—Всё описал?
—Вроде бы.
—А я вот тебе, товарищ Цапков, рекомендацию в партию написал, возьми. Ещё командир и политрук роты напишут. И последнее: комбриг назначил тебя командиром взвода, а командующий армией присвоил звание младшего лейтенанта. Прикалывай по «кубарю» в петлицы. Поздравляю!
—Товарищ батальонный комиссар, а как же с Кочетовым?
—Посланы люди, похороним с почестями.
Прощаясь, начальник политотдела снова прижал Цапкова к себе и крепко пожал руку.
…Выстроенные перед зданием штаба бригады бойцы разведроты поеживались от холодных порывов октябрьского ветра, глядя на столик с государственными наградами. Появилось командование части. Первым был назван Цапков. Принимая красную коробочку с орденом Красного Знамени из рук комбрига, младший лейтенант покраснел и на поздравления полковника еле слышно ответил: «Служу Советскому Союзу!»
Тот памятный орден Цапков ещё долго носил привинченным к гимнастерке. Ему не хотелось спиливать с ордена нарезной штифт и прикреплять его к пятиугольной колодке, обтянутой шёлковой муаровой лентой. В 1941 году, когда Красная Армия отступала, награды мало кому давали. Ордена же носили привинченными к гимнастерке. Это потом, когда началось наступление, награждать стали больше и ввели колодки, которые прикалывались к обмундированию.
Вскоре Григорий Цапков узнал, что немецких разведчиков: мнимого подполковника и его фрау задержали бойцы соседней бригады.
* * *
Григорий Иванович Цапков был призван в ряды Красной Армии до начала Великой Отечественной войны. Воевал на Юго-Западном фронте командиром разведвзвода 14-й танковой бригады 38-й армии. Во время битвы на Курской дуге летом 1943 года был ранен. Кроме ордена Красного Знамени награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны I степени и многими медалями.
В конце 90-х годов преподавал автодело в техническом клубе Севастопольского государственного технического университета.
С. ИСЛЕНТЬЕВ.
