29o
Почему я пишу именно об этом? Почему не стала писать о том, что мне не менее дорого? Ну, например, о рождении сына после трех (!) дочерей? Или о лелеянной мною идее—выходе «Литературной газеты+»? А может, вступление в Союз писателей двадцать лет назад—тоже достойный повод для того, чтобы это событие считать исключительным днем в моей жизни? Но не зря говорят: всё твоё—с тобой.
А вот попробуй-ка влиться в общий поток со всем этим твоим личным, где ни броду, ни мостика и глубина такая, что дух захватывает! Но нырнул, вынырнул… И, о Боже, вокруг тебя столько таких, как ты, которые вниз головой, не раздумывая… И тогда тебя охватывает сумасшедший, щенячий восторг: мол, вот же, выплыли все, живы! Сердце подсказывало, что будет так. И тогда польются слёзы радости, смешиваясь в бурных эмоциях у всех выживших, захлёстывая и очищая душу и у тебя, и у тех, кто рядом…
Случилось недавно нечто подобное и в моей очень общественной жизни. Личное для меня всегда было не так значимо в силу характера, который вектором направлен «вовне», к людям, к общему миру, частицей которого я себя ощущаю.
Вот почему, когда беда постучалась в мой родной дом—Севастополь, я сжалась, сгруппировалась, готовая ко всему, но прежде всего к защите своего общего дома, моего Русского мира, где русскими для меня были русские русские, русские греки, русские немцы, русские армяне, русские татары, русские евреи, которые в одночасье в далеком 1991 году стали иностранцами друг для друга.
У меня, крымчанки, сильно развито интернациональное мышление. Глубинное включение в общество, где правит бал генетическая память территории моего проживания. Русский язык в Крыму—не совсем русский, а с украинским «шо», еврейским «завтрикать», татарским «киоск» и прочее, и тому подобное. И словечки выскакивают из родовой памяти неожиданно у тех, кто появился на свет «у самого синего моря», не спрашивая разрешения на озвучку, где бы ты ни был…
Но мой Русский мир вдруг почувствовал смертельную опасность, ощутив агрессию со стороны киевского Майдана осенью 2013-го. Усиленно внедряемое понятие «Евросоюз» вдруг воскресил вековую борьбу… кириллицы с латиницей! Вот этот самый подтекст и был запущен Западом. Как говорится, зри в корень. Европа вдруг потянула свои щупальца к Украине, частью которой вначале вопреки логике и здравому смыслу, а потом, по сути, в результате рейдерского захвата стали Крым и Севастополь. Процесс заражения всего и вся недугом под названием «евроинтеграция», как говорится, пошел. Нормальная температура тела государства Украина стала повышаться, несмотря на сезонное понижение температуры воздуха на тот момент. А в глубинах сознания общества—мертвая латынь, словно зомби, поднялась против живой кириллической русской речи. И даже с высокой трибуны Верховной Рады прямым текстом было заявлено о смене кириллицы в украинском языке на латиницу.
Вот!
Возник исторический фон, при котором русские вынуждены снова встать на борьбу за свою самобытную суть, как и в средневековье. При этом даже в недавнем прошлом поразившая меня ситуация, когда, согласно моему мироощущению, картина русского художника Куинжи, родившегося под Мариуполем, вдруг в украинских каталогах по искусству вместо названия «Вечер на Украине» получила подпись «Вечер в Украине», показалась в свете новых кровавых «покращень» в незалежной совсем невинной безделицей.
Морковка перед ослом—Евросоюз—вдруг стала символом майданной (площадной!) Украины. Ей вдруг захотелось не звенеть струей по утрам в ведро, а иметь местечко в своём санузле для установки биде. Будто это самое «биидээ» нельзя устроить в своей хате без того, чтобы поломать жизнь (а то и лишить её!) тысячам украинцев.
Но пока суд да дело, в русском Севастополе встал вопрос самоидентификации: «Мы кто?» Мы—русские. Всё. Точка. Как так могло случиться, что западный мир увлёк своими сомнительными посулами целую страну? Нас эта зараза не коснется. Не позволим! Нельзя идти на поводу у нездорового сообщества людей. Прочь путы слепого рабского подчинения! Вот—Бог, вот—порог. А за порогом—будь что будет! Раз и навсегда. Сказали—сделали. Русский дух севастопольцев взыграл по полной.
Вот тут-то и появились в их сознании та самая твердость, та безоглядность, та вера в торжество русской идеи, которая всегда была отличительной чертой севастопольцев. Одним словом—бастион. Холод не холод, снег не снег, дождь не дождь: стоим насмерть.
Все вместе: Ро-ос-си-я-я-я! Все разом. Вдох—выдох. И когда? 23 февраля. Что такое для Севастополя 23 февраля? Не забыли? А что такое 23 февраля для России? То-то. У Севастополя все как-то так исторически складывалось вместе с Россией. И даже прежде России. Предтеча… Если Севастополь основан в середине июня, то и Россия празднует в эти дни свою независимость. Если город освобожден в мае 44-го, то уже в мае 45-го, аккурат в эти же числа, празднует Русский мир Победу. Севастополь полон русскостью по самые края. И Россия не могла не зачерпнуть этого всесильного патриотизма у города русской славы! Сам Бог велел. Но сначала родной Крым, такой близкий и разноликий, безусловно, русский, помните? С русскими греками, русскими немцами и—о да!—русскими татарами!
Получилось! Общий градус повысился до предела и в Крыму, и в Севастополе, и… в России!
Может, потому, что большой Русский мир потянулся к истокам: к Кириллу и Мефодию, которые обрели здесь «руськие письмена». К Корнилову—адмиралу на все времена с его бессмертной фразой «Так отстаивайте же Севастополь!» К георгиевским ленточкам, красным звездам на самолетах, пушкам на 35-й береговой батарее… И запомнился (лихая голова!) Владимир Жириновский на табурете у горадминистрации со своим «У них есть Майдан, а у нас—Магадан!» И Николай Иванов, зампред Союза писателей России, с другом поэтом Александром Бобровым, приехавшие к нам в самую «густую» революцию ещё с самообороной, патрулем, блокпостами, с кострами в бочках. Приехавшие с воззванием от «писателей всея Руси» и с Красным Знаменем Победы на Приморском бульваре, чтобы встать у памятника Затопленным кораблям рядом с местными писателями: «Русские не сдаются!»
И запомнились двое на букву «З»—Затулин и Зюганов, приезжавшие в дни большой тревоги в Севастополе, разные по сути, но нужные здесь и сейчас русские. А разве можно забыть моих сограждан, стоявших на страже города? К примеру, мужа-писателя Валерия, жуткими, тревожными ночами перед референдумом патрулирующего вокруг нашей пятиэтажки с палкой наперевес по очереди с другом-писателем Вячеславом. Кто как мог, кто с чем мог—все стояли за свободу.
А уж те, которые находились непосредственно на передовой, в жуткий мороз, с оружием в руках… Тем вообще не было цены. Как не было цены поэту, участнику самообороны Володе, хрупкому бойцу спецподразделения; медику Наташе; жителю Балаклавы, художнику Саше, устроившему в собственном доме наблюдательный пункт за передвижением украинских пограничных катеров; рыбаку Володе, приезжавшему патрулировать Балаклаву из ночи в ночь из далёкого района Камышовой бухты. Я сама, едущая в ночном автобусе «единого слова ради». Переполненная жуткими слухами, и не только, через пункты пропусков и баррикады блокпостов из Симферополя в Севастополь…
И таинственные люди с оружием, в зелёном, будто персонажи из сказки. Появляющиеся в нужном месте в нужное время, очень вовремя…
И венец всему—референдум! 16 марта. 2014 год.
Точка кипения.
И мысль: «Успеть!» Только бы успеть! Успеть сказать вместе со своими лидерами «Да!»
Да! Мы хотим быть с Россией! Мы хотим вернуться, мы хотим воссоединения с исторической Родиной. Однако тревога гложет сердца. В 91-м мы тоже были все «за».
Но теперь, когда мы все так дружно хотим уйти, вырваться на свободу… Надо успеть, надо суметь убраться прочь из этого ада, подальше от мракобесия, из этой ненормальной страны, в которую превратилась такая прежде мирная, такая тихая, как сама украинская ночь, Украина.
Утро 16-го. Встали. Пошли. Море людей. Проголосовали—как выдохнули. Всё. Ждём.
День. Два… И хотя утром 17-го были известны итоги голосования, но мысли… А вдруг? Вдруг Россия не рискнёт? Вдруг те, кто «против», повлияют? Те, кто «понаехали» за эти 23 года, те, кто вцепился зубами в лакомый кусок чужого юга. Да и те, кто успел родиться и вырасти в годы незалежности здесь, которых «нэнька» баюкала, компостируя мозги. Они ведь сроднились… Ждём. День. Второй. 18-е… Телевизор. Тишина. Москва. Путин. Константинов, Аксёнов… Чалый… в свитере!
Есть! Как говорят на флоте: «Есть касание!»—Крым причалил к России.
Взрыв!!! Фей-ер-верк! Братание. Мы стоим. Все как один—на площади Нахимова в Севастополе, на площади Ленина в Симферополе, дома, в гостях друг у друга. Стоим и счастливо пялимся в экран, не веря своим глазам, ушам. Шестому, пятому чувствам… Визжим. Прыгаем. Рыдаем. Внутри—60 лет, снаружи—15! Невозможно пережить. Все ликуют.
А потом будет ещё 21 марта. Ратификация, когда я уже сама, без свидетелей всласть наревусь перед телевизором ночью. Вместе с Константиновым, тем самым, с которым прежде меня сводила судьба в 90-е и который оказался так скор на искреннюю слезу…
Глубокая ночь, а я пою гимн России, гимн Севастополя, тихо, шепотом, взахлёб. Потому что точка кипения в моей жизни.
Т. ВОРОНИНА, председатель Севастопольского регионального отделения Союза писателей России.
